Неточные совпадения
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен
помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые
будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои
будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда
не услышишь.
Стрельцы в
то время хотя уж
не были настоящими, допетровскими стрельцами, однако кой-что еще
помнили.
Но, с другой стороны,
не видим ли мы, что народы самые образованные наипаче [Наипа́че (церковно-славянск.) — наиболее.] почитают себя счастливыми в воскресные и праздничные дни,
то есть тогда, когда начальники
мнят себя от писания законов свободными?
Когда мы
мним, что счастию нашему нет пределов, что мудрые законы
не про нас писаны, а действию немудрых мы
не подлежим, тогда являются на помощь законы средние, которых роль в
том и заключается, чтоб напоминать живущим, что несть на земле дыхания, для которого
не было бы своевременно написано хотя какого-нибудь закона.
В прошлом году, зимой —
не помню, какого числа и месяца, —
быв разбужен в ночи, отправился я, в сопровождении полицейского десятского, к градоначальнику нашему, Дементию Варламовичу, и, пришед, застал его сидящим и головою
то в
ту,
то в другую сторону мерно помавающим.
Кроме
того, этот вопрос со стороны Левина
был не совсем добросовестен. Хозяйка зa чаем только что говорила ему, что они нынче летом приглашали из Москвы Немца, знатока бухгалтерии, который за пятьсот рублей вознаграждения учел их хозяйство и нашел, что оно приносит убытка 3000 с чем-то рублей. Она
не помнила именно сколько, но, кажется, Немец высчитал до четверти копейки.
— Да расскажи мне, что делается в Покровском? Что, дом всё стоит, и березы, и наша классная? А Филипп садовник, неужели жив? Как я
помню беседку и диван! Да смотри же, ничего
не переменяй в доме, но скорее женись и опять заведи
то же, что
было. Я тогда приеду к тебе, если твоя жена
будет хорошая.
Сам Левин
не помнил своей матери, и единственная сестра его
была старше его, так что в доме Щербацких он в первый раз увидал
ту самую среду старого дворянского, образованного и честного семейства, которой он
был лишен смертью отца и матери.
— Я
не могу
не помнить того, что
есть моя жизнь. За минуту этого счастья…
— Я
помню про детей и поэтому всё в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама
не знаю, чем я спасу их:
тем ли, что увезу от отца, или
тем, что оставлю с развратным отцом, — да, с развратным отцом… Ну, скажите, после
того… что
было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После
того как мой муж, отец моих детей, входит в любовную связь с гувернанткой своих детей…
Левин
помнил, как в
то время, когда Николай
был в периоде набожности, постов, монахов, служб церковных, когда он искал в религии помощи, узды на свою страстную натуру, никто
не только
не поддержал его, но все, и он сам, смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем, монахом; а когда его прорвало, никто
не помог ему, а все с ужасом и омерзением отвернулись.
— Ах перестань! Христос никогда бы
не сказал этих слов, если бы знал, как
будут злоупотреблять ими. Изо всего Евангелия только и
помнят эти слова. Впрочем, я говорю
не то, что думаю, а
то, что чувствую. Я имею отвращение к падшим женщинам. Ты пауков боишься, а я этих гадин. Ты ведь, наверно,
не изучал пауков и
не знаешь их нравов: так и я.
Утренняя роса еще оставалась внизу на густом подседе травы, и Сергей Иванович, чтобы
не мочить ноги, попросил довезти себя по лугу в кабриолете до
того ракитового куста, у которого брались окуни. Как ни жалко
было Константину Левину
мять свою траву, он въехал в луг. Высокая трава мягко обвивалась около колес и ног лошади, оставляя свои семена на мокрых спицах и ступицах.
Кити держала ее за руку и с страстным любопытством и мольбой спрашивала ее взглядом: «Что же, что же это самое важное, что дает такое спокойствие? Вы знаете, скажите мне!» Но Варенька
не понимала даже
того, о чем спрашивал ее взгляд Кити. Она
помнила только о
том, что ей нынче нужно еще зайти к М-me Berthe и
поспеть домой к чаю maman, к 12 часам. Она вошла в комнаты, собрала ноты и, простившись со всеми, собралась уходить.
— Если ты хочешь служить у меня, — сказал он вошедшему камердинеру, —
то ты
помни свое дело. Чтоб этого
не было. Ты должен убрать.
— Это
было, когда я
был ребенком; я знаю это по преданиям. Я
помню его тогда. Он
был удивительно мил. Но с
тех пор я наблюдаю его с женщинами: он любезен, некоторые ему нравятся, но чувствуешь, что они для него просто люди, а
не женщины.
— Долли, постой, душенька. Я видела Стиву, когда он
был влюблен в тебя. Я
помню это время, когда он приезжал ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая поэзия и высота
была ты для него, и я знаю, что чем больше он с тобой жил,
тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда
была и осталась, а это увлечение
не души его…
Я
помню, что в продолжение ночи, предшествовавшей поединку, я
не спал ни минуты. Писать я
не мог долго: тайное беспокойство мною овладело. С час я ходил по комнате; потом сел и открыл роман Вальтера Скотта, лежавший у меня на столе:
то были «Шотландские пуритане»; я читал сначала с усилием, потом забылся, увлеченный волшебным вымыслом… Неужели шотландскому барду на
том свете
не платят за каждую отрадную минуту, которую дарит его книга?..
—
То есть, если бы он
не так со мной поступил; но он хочет, как я вижу, знаться судом. Пожалуй, посмотрим, кто выиграет. Хоть на плане и
не так ясно, но
есть свидетели — старики еще живы и
помнят.
Maman играла второй концерт Фильда — своего учителя. Я дремал, и в моем воображении возникали какие-то легкие, светлые и прозрачные воспоминания. Она заиграла патетическую сонату Бетховена, и я вспоминал что-то грустное, тяжелое и мрачное. Maman часто играла эти две пьесы; поэтому я очень хорошо
помню чувство, которое они во мне возбуждали. Чувство это
было похоже на воспоминание; но воспоминание чего? казалось, что вспоминаешь
то, чего никогда
не было.
С
тех пор как я себя
помню,
помню я и Наталью Савишну, ее любовь и ласки; но теперь только умею ценить их, — тогда же мне и в голову
не приходило, какое редкое, чудесное создание
была эта старушка.
«Зачем я написал: как родную мать? ее ведь здесь нет, так
не нужно
было и
поминать ее; правда, я бабушку люблю, уважаю, но все она
не то… зачем я написал это, зачем я солгал? Положим, это стихи, да все-таки
не нужно
было».
Не говоря уже о
том, что редкий из них способен
был помнить оскорбление и более тяжкое, чем перенесенное Лонгреном, и горевать так сильно, как горевал он до конца жизни о Мери, — им
было отвратительно, непонятно, поражало их, что Лонгрен молчал.
Ну-с, государь ты мой (Мармеладов вдруг как будто вздрогнул, поднял голову и в упор посмотрел на своего слушателя), ну-с, а на другой же день, после всех сих мечтаний (
то есть это
будет ровно пять суток назад
тому) к вечеру, я хитрым обманом, как тать в нощи, похитил у Катерины Ивановны от сундука ее ключ, вынул, что осталось из принесенного жалованья, сколько всего уж
не помню, и вот-с, глядите на меня, все!
Всякий должен
быть порядочный человек, да еще почище, и… и все-таки (он
помнит это)
были и за ним такие делишки…
не то чтоб уж бесчестные, ну да однако ж!..
— Покойник муж действительно имел эту слабость, и это всем известно, — так и вцепилась вдруг в него Катерина Ивановна, — но это
был человек добрый и благородный, любивший и уважавший семью свою; одно худо, что по доброте своей слишком доверялся всяким развратным людям и уж бог знает с кем он
не пил, с
теми, которые даже подошвы его
не стоили! Вообразите, Родион Романович, в кармане у него пряничного петушка нашли: мертво-пьяный идет, а про детей
помнит.
—
То есть не то чтобы… видишь, в последнее время, вот как ты заболел, мне часто и много приходилось об тебе
поминать… Ну, он слушал… и как узнал, что ты по юридическому и кончить курса
не можешь, по обстоятельствам,
то сказал: «Как жаль!» Я и заключил…
то есть все это вместе,
не одно ведь это; вчера Заметов… Видишь, Родя, я тебе что-то вчера болтал в пьяном виде, как домой-то шли… так я, брат, боюсь, чтоб ты
не преувеличил, видишь…
Он плохо теперь
помнил себя; чем дальше,
тем хуже. Он
помнил, однако, как вдруг, выйдя на канаву, испугался, что мало народу и что тут приметнее, и хотел
было поворотить назад в переулок. Несмотря на
то, что чуть
не падал, он все-таки сделал крюку и пришел домой с другой совсем стороны.
Насилу достучался и вначале произвел
было большое смятение; но Аркадий Иванович, когда хотел,
был человек с весьма обворожительными манерами, так что первоначальная (хотя, впрочем, весьма остроумная) догадка благоразумных родителей невесты, что Аркадий Иванович, вероятно, до
того уже где-нибудь нахлестался пьян, что уж и себя
не помнит, — тотчас же пала сама собою.
— То-то и
есть, что никто
не видал, — отвечал Разумихин с досадой, — то-то и скверно; даже Кох с Пестряковым их
не заметили, когда наверх проходили, хотя их свидетельство и
не очень много бы теперь значило. «Видели, говорят, что квартира отпертая, что в ней, должно
быть, работали, но, проходя, внимания
не обратили и
не помним точно,
были ли там в
ту минуту работники, или нет».
— Амалия Людвиговна! Прошу вас вспомнить о
том, что вы говорите, — высокомерно начала
было Катерина Ивановна (с хозяйкой она всегда говорила высокомерным тоном, чтобы
та «
помнила свое место» и даже теперь
не могла отказать себе в этом удовольствии), — Амалия Людвиговна…
Да, это так; это все так. Он, впрочем, это и прежде знал, и совсем это
не новый вопрос для него; и когда ночью решено
было в воду кинуть,
то решено
было безо всякого колебания и возражения, а так, как будто так
тому и следует
быть, как будто иначе и
быть невозможно… Да, он это все знал и все
помнил; да чуть ли это уже вчера
не было так решено, в
ту самую минуту, когда он над сундуком сидел и футляры из него таскал… А ведь так!..
«Я, конечно, говорит, Семен Захарыч,
помня ваши заслуги, и хотя вы и придерживались этой легкомысленной слабости, но как уж вы теперь обещаетесь, и что сверх
того без вас у нас худо пошло (слышите, слышите!),
то и надеюсь, говорит, теперь на ваше благородное слово»,
то есть все это, я вам скажу, взяла да и выдумала, и
не то чтоб из легкомыслия, для одной похвальбы-с!
Когда
не хочешь
быть смешон,
Держися звания, в котором ты рождён.
Простолюдин со знатью
не роднися:
И если карлой сотворён,
То в великаны
не тянися,
А
помни свой ты чаще рост.
— Кто старое
помянет,
тому глаз вон, — сказала она, —
тем более что, говоря по совести, и я согрешила тогда если
не кокетством, так чем-то другим. Одно слово: будемте приятелями по-прежнему.
То был сон,
не правда ли? А кто же сны
помнит?
Есть поверье, будто волшебными средствами можно получить неразменный рубль, т. е. такой рубль, который, сколько раз его ни выдавай, он все-таки опять является целым в кармане. Но для
того, чтобы добыть такой рубль, нужно претерпеть большие страхи. Всех их я
не помню, но знаю, что, между прочим, надо взять черную без единой отметины кошку и нести ее продавать рождественскою ночью на перекресток четырех дорог, из которых притом одна непременно должна вести к кладбищу.
— Как это «ненужная»? Я вам
не стал бы и говорить про
то, что
не нужно. А вы обратите внимание на
то, кто окружает нас с вами, несмотря на
то, что у вас
есть неразменный рубль. Вот вы себе купили только сластей да орехов, а
то вы все покупали полезные вещи для других, но вон как эти другие
помнят ваши благодеяния: вас уж теперь все позабыли.
Того, что
было сказано Безбедовым о Марине, Самгин
не хотел
помнить, но —
помнил.
Он хорошо
помнил опыт Москвы пятого года и
не выходил на улицу в день 27 февраля. Один, в нетопленой комнате, освещенной жалким огоньком огарка стеариновой свечи, он стоял у окна и смотрел во
тьму позднего вечера, она в двух местах зловеще, докрасна раскалена
была заревами пожаров и как будто плавилась, зарева росли, растекались, угрожая раскалить весь воздух над городом. Где-то далеко
не торопясь вползали вверх разноцветные огненные шарики ракет и так же медленно опускались за крыши домов.
Он стал осторожно рассказывать дальше, желая сказать только
то, что
помнил; он
не хотел сочинять, но как-то само собою выходило, что им
была сказана резкая речь.
Помню, как это
было странно: приехала я домой, а мамы — нет, отец —
не тот.
— Жулик, — сказала она, кушая мармелад. — Это я
не о философе, а о
том, кто писал отчет.
Помнишь: на Дуняшином концерте щеголь ораторствовал, сынок уездного предводителя дворянства? Это — он. Перекрасился октябристом. Газету они покупают, кажется, уже и купили. У либералов денег нет. Теперь столыпинскую философию проповедовать
будут: «Сначала — успокоение, потом — реформы».
Он
не помнил, когда она ушла, уснул, точно убитый, и весь следующий день прожил, как во сне, веря и
не веря в
то, что
было. Он понимал лишь одно: в эту ночь им пережито необыкновенное, неизведанное, но —
не то, чего он ждал, и
не так, как представлялось ему. Через несколько таких же бурных ночей он убедился в этом.
— А я-то! — задумчиво говорила она. — Я уж и забыла, как живут иначе. Когда ты на
той неделе надулся и
не был два дня —
помнишь, рассердился! — я вдруг переменилась, стала злая. Бранюсь с Катей, как ты с Захаром; вижу, как она потихоньку плачет, и мне вовсе
не жаль ее.
Не отвечаю ma tante,
не слышу, что она говорит, ничего
не делаю, никуда
не хочу. А только ты пришел, вдруг совсем другая стала. Кате подарила лиловое платье…
Оно
было в самом деле бескорыстно, потому что она ставила свечку в церкви,
поминала Обломова за здравие затем только, чтоб он выздоровел, и он никогда
не узнал об этом. Сидела она у изголовья его ночью и уходила с зарей, и потом
не было разговора о
том.
— А я говорил тебе, чтоб ты купил других, заграничных? Вот как ты
помнишь, что тебе говорят! Смотри же, чтоб к следующей субботе непременно
было, а
то долго
не приду. Вишь, ведь какая дрянь! — продолжал он, закурив сигару и пустив одно облако дыма на воздух, а другое втянув в себя. — Курить нельзя.
Он припомнил, как в последнем свидании «честно» предупредил ее. Смысл его слов
был тот: «
Помни, я все сказал тебе вперед, и если ты, после сказанного, протянешь руку ко мне — ты моя: но ты и
будешь виновата, а
не я…»
Он какой-то артист: все рисует, пишет, фантазирует на фортепиано (и очень мило), бредит искусством, но, кажется, как и мы, грешные, ничего
не делает и чуть ли
не всю жизнь проводит в
том, что «поклоняется красоте», как он говорит: просто влюбчив по-нашему, как,
помнишь, Дашенька Семечкина, которая
была однажды заочно влюблена в испанского принца, увидевши портрет его в немецком календаре, и
не пропускала никого, даже настройщика Киша.
— Ну, уж выдумают: труд! — с досадой отозвалась Ульяна Андреевна. — Состояние
есть, собой молодец: только бы жить, а они — труд! Что это, право, скоро все на Леонтья
будут похожи:
тот уткнет нос в книги и знать ничего
не хочет. Да пусть его! Вы-то зачем туда же!.. Пойдемте в сад…
Помните наш сад!..
Он еще
не успел и сесть, как мне вдруг померещилось, что это, должно
быть, отчим Васина, некий господин Стебельков, о котором я уже что-то слышал, но до
того мельком, что никак бы
не мог сказать, что именно:
помнил только, что что-то нехорошее.