Неточные совпадения
Дружно все принялись за работу: натаскали дров и
развели большие
костры. Дерсу и солон долго трудились над устройством какой-то изгороди. Они рубили деревья, втыкали в землю и подпирали сошками. На изгородь они
не пожалели даже своих одеял.
— Ты, брат, — отвечает мне Фортунатов, — если тебе нравится эти сантиментальные рацеи
разводить, так
разводи их себе разводами с кем хочешь, вон хоть к жене моей ступай, она тебя, кстати, морошкой угостит, — а мне, любезный друг, уж все эти дураки надоели, и русские, и польские, и немецкие. По мне хоть всех бы их в один
костер, да подпалить лучинкою, так в ту же пору. Вот
не угодно ли получить бумаги ворошок — позаймись, Христа ради, — и с этим подает сверток.
Выпадали для лесных братьев свободные и все еще веселые вечера, даже более шумные, так как прибавилось народу; тогда,
не стесняясь жарким временем,
разводили костер на почерневшем, выгоревшем и притоптанном месте, пели песни, ровным однозвучием многих балалаек навевали тихую думу и кроткую печаль.
Никто
не спал. Ночью
развели огромный
костер на верху горы, и все ходили по берегу с огнями, точно на пасху. Но никто
не смеялся,
не пел, и опустели все кофейни.
«Дожди-ик? А еще называетесь бродяги! Чай,
не размокнете. Счастлив ваш бог, что я раньше исправника вышел на крылечко, трубку-то покурить. Увидел бы ваш огонь исправник, он бы вам нашел место, где обсушиться-то… Ах, ребята, ребята!
Не очень вы, я вижу, востры, даром, что Салтанова поддели, кан-нальи этакие! Гаси живее огонь да убирайтесь с берега туда вон, подальше, в падь. Там хоть десять
костров разводи, подлецы!»
Мы заблудились и лишь далеко за полдень добрались до Высокого. Небо теперь было все в тяжелых, неподвижных, пухлых облаках. Мы поели холодного мяса с хлебом, напились воды, пахнувшей ржавчиной и болотным газом, потом
развели из можжевельника ароматный
костер от комаров и — сам уж
не знаю, как это случилось, — заснули внезапным тяжелым сном.
Было холодно. По сторонам дороги всюду стояли биваки и горели
костры, от огней кругом было еще темнее.
Костров, разумеется, нельзя было
разводить, но об этом никто
не думал.
— «Наука»… А как нам
не воровать? — угрюмо возразил солдат-конюх. — Все бы лошади с голоду подохли,
костра бы
не из чего было
развести. Ведь вон лошади рисовую солому едят, — все это ворованное. Лошадям по два гарнца овса выдают, разве лошадь с этого будет сыта? Все передохнут.
Сидят это солдатики под скалами, притихли, как жуки в сене.
Не чухнут. За прикрытием кое-где
костры развели, заслон велик,
не видно,
не слышно. Хлебные корочки на штыках поджаривают, чечевицу энту проклятую в котелках варят. Потому австрийские союзнички наш обоз с гречневой крупой переняли, своим бабам гусей кормить послали. Сволота они были,
не приведи Бог! А нам своей чечевицы подсунули, — час пыхтит, час кипит, — отшельник, к примеру, небрезгающий, и тот есть
не станет. Дерьмовый провиант!..
Сторожевые посты были, однако, увеличены. Потухшие
костры люди больше
не разводили.
Вынуждены были достать живого огня (растиранием двух кусков дерева, заметьте, вечером, когда в доме
не засвечали еще ни одного огня и залит был тот, который оставался в печах);
развели костер и заставили каждую скотину, перепрыгивая через него, очищаться от наваждения вражьего.