Неточные совпадения
Она
не выглянула больше. Звук рессор перестал быть слышен, чуть слышны стали бубенчики. Лай собак показал, что карета проехала и деревню, — и остались вокруг пустые поля, деревня впереди и он сам,
одинокий и чужой всему, одиноко идущий по заброшенной большой дороге.
Алексей Александрович забыл о графине Лидии Ивановне, но она
не забыла его. В эту самую тяжелую минуту
одинокого отчаяния она приехала к нему и без доклада вошла в его кабинет. Она застала его в том же положении, в котором он сидел, опершись головой на обе руки.
Как ни сильно желала Анна свиданья с сыном, как ни давно думала о том и готовилась к тому, она никак
не ожидала, чтоб это свидание так сильно подействовало на нее. Вернувшись в свое
одинокое отделение в гостинице, она долго
не могла понять, зачем она здесь. «Да, всё это кончено, и я опять одна», сказала она себе и,
не снимая шляпы, села на стоявшее у камина кресло. Уставившись неподвижными глазами на бронзовые часы, стоявшие на столе между окон, она стала думать.
— Да, но без шуток, — продолжал Облонский. — Ты пойми, что женщина, милое, кроткое, любящее существо, бедная,
одинокая и всем пожертвовала. Теперь, когда уже дело сделано, — ты пойми, — неужели бросить ее? Положим: расстаться, чтобы
не разрушить семейную жизнь; но неужели
не пожалеть ее,
не устроить,
не смягчить?
— Ничего, ничего! — сказала она. — Я сама
не знаю:
одинокая ли жизнь, нервы… Ну,
не будем говорить. Что ж бега? ты мне
не рассказал, — спросила она, стараясь скрыть торжество победы, которая всё-таки была на ее стороне.
Но зато Варенька,
одинокая, без родных, без друзей, с грустным разочарованием, ничего
не желавшая, ничего
не жалевшая, была тем самым совершенством, о котором только позволяла себе мечтать Кити.
Одинокая жизнь дала сытную пищу скупости, которая, как известно, имеет волчий голод и чем более пожирает, тем становится ненасытнее; человеческие чувства, которые и без того
не были в нем глубоки, мелели ежеминутно, и каждый день что-нибудь утрачивалось в этой изношенной развалине.
И дождалась… Открылись очи;
Она сказала: это он!
Увы! теперь и дни, и ночи,
И жаркий
одинокий сон,
Всё полно им; всё деве милой
Без умолку волшебной силой
Твердит о нем. Докучны ей
И звуки ласковых речей,
И взор заботливой прислуги.
В уныние погружена,
Гостей
не слушает она
И проклинает их досуги,
Их неожиданный приезд
И продолжительный присест.
Лонгрен поехал в город, взял расчет, простился с товарищами и стал растить маленькую Ассоль. Пока девочка
не научилась твердо ходить, вдова жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову за деятельное сочувствие, зажил
одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды, любовь и воспоминания на маленьком существе.
В тяжелые часы жизни ничто так
не восстанавливало силы его души, как эти
одинокие блужданья.
Ей,
одинокой вдове, это было
не трудно.
Да и
не поверит вам никто: ну, с какой стати девушка пошла одна к
одинокому человеку на квартиру?
Никогда, никогда еще
не чувствовал он себя так ужасно
одиноким!
Он пошел к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем в воду?
Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь, в
одиноком месте, в лесу, под кустом, — зарыть все это и дерево, пожалуй, заметить?» И хотя он чувствовал, что
не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
— Добро, — сказала комендантша, — так и быть, отправим Машу. А меня и во сне
не проси:
не поеду. Нечего мне под старость лет расставаться с тобою да искать
одинокой могилы на чужой сторонке. Вместе жить, вместе и умирать.
Но у Николая оставалось чувство правильно проведенной жизни, сын вырастал на его глазах; Павел, напротив,
одинокий холостяк, вступал в то смутное, сумеречное время, время сожалений, похожих на надежды, надежд, похожих на сожаления, когда молодость прошла, а старость еще
не настала.
«По
одинокому стрелять
не станут», — сообразил он, чувствуя себя отупевшим и почти спокойно.
«Москва опустила руки», — подумал он, шагая по бульварам странно притихшего города. Полдень, а людей на улицах немного и все больше мелкие обыватели; озабоченные, угрюмые, небольшими группами они стояли у ворот, куда-то шли, тоже по трое, по пяти и более. Студентов было
не заметно,
одинокие прохожие — редки,
не видно ни извозчиков, ни полиции, но всюду торчали и мелькали мальчишки, ожидая чего-то.
— Делай! — сказал он дьякону. Но о том, почему русские — самый
одинокий народ в мире, — забыл сказать, и никто
не спросил его об этом. Все трое внимательно следили за дьяконом, который, засучив рукава, обнажил
не очень чистую рубаху и странно белую, гладкую, как у женщины, кожу рук. Он смешал в четырех чайных стаканах портер, коньяк, шампанское, посыпал мутно-пенную влагу перцем и предложил...
Черные массы домов приняли одинаковый облик и, поскрипывая кирпичами, казалось, двигаются вслед за
одиноким человеком, который стремительно идет по дну каменного канала, идет,
не сокращая расстояния до цели.
И
не только жалкое, а, пожалуй, даже смешное; костлявые, старые лошади ставили ноги в снег неуверенно, черные фигуры в цилиндрах покачивались на белизне снега, тяжело по снегу влачились их тени, на концах свечей дрожали ненужные бессильные язычки огней — и
одинокий человек в очках, с непокрытой головой и растрепанными жидкими волосами на ней.
Самгин был уверен, что этот скандал
не ускользнет от внимания газет. Было бы крайне неприятно, если б его имя оказалось припутанным. А этот Миша — существо удивительно неудобное. Сообразив, что Миша, наверное, уже дома, он послал за ним дворника. Юноша пришел немедля и остановился у двери, держа забинтованную голову как-то особенно неподвижно, деревянно. Неуклонно прямой взгляд его
одинокого глаза сегодня был особенно неприятен.
Бабушку никто
не любил. Клим, видя это, догадался, что он неплохо сделает, показывая, что только он любит
одинокую старуху. Он охотно слушал ее рассказы о таинственном доме. Но в день своего рождения бабушка повела Клима гулять и в одной из улиц города, в глубине большого двора, указала ему неуклюжее, серое, ветхое здание в пять окон, разделенных тремя колоннами, с развалившимся крыльцом, с мезонином в два окна.
—
Не обижайся, что — жалко мне тебя, право же —
не обидно это!
Не знаю, как сказать!
Одинокий ты, да? Очень
одинокий?
Самгин выпил рюмку коньяка, подождал, пока прошло ощущение ожога во рту, и выпил еще. Давно уже он
не испытывал столь острого раздражения против людей, давно
не чувствовал себя так
одиноким. К этому чувству присоединялась тоскливая зависть, — как хорошо было бы обладать грубой дерзостью Кутузова, говорить в лицо людей то, что думаешь о них. Сказать бы им...
Катафалк ехал по каким-то пустынным улицам, почти без магазинов в домах, редкие прохожие как будто
не обращали внимания на процессию, но все же Самгин думал, что его
одинокая фигура должна вызывать у людей упадков впечатление.
Клим Иванович обставлял свое жилище
одинокого человека
не торопясь, осмотрительно и солидно: нужно иметь вокруг себя все необходимое и — чтобы
не было ничего лишнего.
Идти в спальню
не хотелось, он прилег на диване, чувствуя себя очень
одиноким и в чем-то виноватым пред собою.
Но оторвать мысли от судьбы
одинокого человека было уже трудно, с ними он приехал в свой отель, с ними лег спать и долго
не мог уснуть, представляя сам себя на различных путях жизни, прислушиваясь к железному грохоту и хлопотливым свисткам паровозов на вагонном дворе. Крупный дождь похлестал в окна минут десять и сразу оборвался, как проглоченный тьмой.
— Я
не умею говорить об этом, но — надо. О великодушии, о милосердии к женщине, наконец! Да! О милосердии. Это — самое
одинокое существо в мире — женщина, мать. За что? Одинока до безумия. Я
не о себе только, нет…
И одинокой-то вдовице оставаться после супруга, подобно как бесприютной ластовице, —
не малое испытание, а
не то что с пятерыми младенцами, которых пропитать нечем: последнее именьишко, дом деревянный, Максим Иванович за долг отбирал.
Несколько
не доходя до домишка Марьи Кондратьевны, Иван Федорович вдруг повстречал
одинокого пьяного, маленького ростом мужичонка, в заплатанном зипунишке, шагавшего зигзагами, ворчавшего и бранившегося и вдруг бросавшего браниться и начинавшего сиплым пьяным голосом песню...
Тосковать ему случалось часто и прежде, и
не диво бы, что пришла она в такую минуту, когда он завтра же, порвав вдруг со всем, что его сюда привлекло, готовился вновь повернуть круто в сторону и вступить на новый, совершенно неведомый путь, и опять совсем
одиноким, как прежде, много надеясь, но
не зная на что, многого, слишком многого ожидая от жизни, но ничего
не умея сам определить ни в ожиданиях, ни даже в желаниях своих.
Невдалеке от устья реки Бягаму стояла
одинокая удэгейская юрта. Видно было, что в ней давно уже никто
не жил. Такие брошенные юрты, в представлении туземцев, всегда служат обиталищем злых духов.
Около фанзочки мы застали
одинокого старика китайца. Когда мы вышли из кустов, первым движением его было бежать. Но видимо, самолюбие, преклонный возраст и обычай гостеприимства принудили его остаться. Старик растерялся и
не знал, что делать.
Дикая кошка ведет
одинокий образ жизни и держится в густых сумрачных лесах, где есть скалистые утесы и дуплистые деревья. Это весьма осторожное и трусливое животное становится способным на яростное нападение при самозащите. Охотники делали опыты приручения молодых котят, но всегда неудачно. Удэгейцы говорят, что котята дикой кошки, даже будучи взяты совсем малыми, никогда
не ручнеют.
Как это все укладывалось в его голове и почему это казалось ему так просто — объяснить
не легко, хотя и
не совсем невозможно: обиженный,
одинокий, без близкой души человеческой, без гроша медного, да еще с кровью, зажженной вином, он находился в состоянии, близком к помешательству, а нет сомнения в том, что в самых нелепых выходках людей помешанных есть, на их глаза, своего рода логика и даже право.
При входе в залив Ольги справа высится
одинокая скала, названная моряками островом Чихачева. На этой скале поставлена сигнальная башня, указывающая судам место входа. Но так как летом в этой части побережья почти все время стоят туманы, то она является совершенно бесполезной, ибо с моря ее все равно
не видно.
Долго сидели мы у костра и слушали рев зверей. Изюбры
не давали нам спать всю ночь. Сквозь дремоту я слышал их крики и то и дело просыпался. У костра сидели казаки и ругались. Искры, точно фейерверк, вздымались кверху, кружились и одна за другой гасли в темноте. Наконец стало светать. Изюбриный рев понемногу стих. Только
одинокие ярые самцы долго еще
не могли успокоиться. Они слонялись по теневым склонам гор и ревели, но им уже никто
не отвечал. Но вот взошло солнце, и тайга снова погрузилась в безмолвие.
А век
не проживешь ни
одинокою, ни
одиноким,
не зачахнувши, — вот они и чахли или примирялись с пошлостью.
Прежде были только отдельные личности, предвещавшие его; они были исключениями и, как исключения, чувствовали себя
одинокими, бессильными, и от этого бездействовали, или унывали, или экзальтировались, романтизировали, фантазировали, то есть
не могли иметь главной черты этого типа,
не могли иметь хладнокровной практичности, ровной и расчетливой деятельности, деятельной рассудительности.
Я часто ходил смотреть на величавую реку и,
не без некоторого напряжения мечтая о коварной вдове, просиживал долгие часы на каменной скамье под
одиноким огромным ясенем.
Чаадаев имел свои странности, свои слабости, он был озлоблен и избалован. Я
не знаю общества менее снисходительного, как московское, более исключительного, именно поэтому оно смахивает на провинциальное и напоминает недавность своего образования. Отчего же человеку в пятьдесят лет,
одинокому, лишившемуся почти всех друзей, потерявшему состояние, много жившему мыслию, часто огорченному,
не иметь своего обычая, свои причуды?
Не повторятся больше наши долгие
одинокие прогулки за городом, где, потерянные между лугов, мы так ясно чувствовали и весну природы, и нашу весну…
Тогда только оценил я все безотрадное этой жизни; с сокрушенным сердцем смотрел я на грустный смысл этого
одинокого, оставленного существования, потухавшего на сухом, жестком каменистом пустыре, который он сам создал возле себя, но который изменить было
не в его воле; он знал это, видел приближающуюся смерть и, переламывая слабость и дряхлость, ревниво и упорно выдерживал себя. Мне бывало ужасно жаль старика, но делать было нечего — он был неприступен.
Мой отец по воспитанию, по гвардейской службе, по жизни и связям принадлежал к этому же кругу; но ему ни его нрав, ни его здоровье
не позволяли вести до семидесяти лет ветреную жизнь, и он перешел в противуположную крайность. Он хотел себе устроить жизнь
одинокую, в ней его ждала смертельная скука, тем более что он только для себя хотел ее устроить. Твердая воля превращалась в упрямые капризы, незанятые силы портили нрав, делая его тяжелым.
Он в продолжение нескольких лет постоянно через воскресенье обедал у нас, и равно его аккуратность и неаккуратность, если он пропускал, сердили моего отца, и он теснил его. А добрый Пименов все-таки ходил и ходил пешком от Красных ворот в Старую Конюшенную до тех пор, пока умер, и притом совсем
не смешно.
Одинокий, холостой старик, после долгой хворости, умирающими глазами видел, как его экономка забирала его вещи, платья, даже белье с постели, оставляя его без всякого ухода.
К счастью, бабушкин выбор был хорош, и староста, действительно, оказался честным человеком. Так что при молодом барине хозяйство пошло тем же порядком, как и при старухе бабушке. Доходов получалось с имения немного, но для
одинокого человека, который особенных требований
не предъявлял, вполне достаточно. Валентин Осипыч нашел даже возможным отделять частичку из этих доходов, чтобы зимой погостить месяц или два в Москве и отдохнуть от назойливой сутолоки родного захолустья.
Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно
одинокий звук думает выразить веселье? В собственном эхе слышит уже он грусть и пустыню и дико внемлет ему.
Не так ли резвые други бурной и вольной юности, поодиночке, один за другим, теряются по свету и оставляют, наконец, одного старинного брата их? Скучно оставленному! И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему.
Я был человеком
одиноким, но совсем
не стремившимся к уединению.