Неточные совпадения
Претерпеть Бородавкина для того, чтоб познать пользу употребления некоторых злаков; претерпеть Урус-Кугуш-Кильдибаева для того, чтобы ознакомиться с настоящею отвагою, — как хотите, а такой удел
не может быть назван ни истинно
нормальным, ни особенно лестным, хотя, с другой стороны, и нельзя отрицать, что некоторые злаки действительно полезны, да и отвага, употребленная в свое время и в своем месте, тоже
не вредит.
— Потом я,
может быть, вам сообщу подробнее об этой нашей встрече, но теперь нахожу нужным предупредить вас, — загадочно проговорил Васин, — что он показался мне тогда как бы в ненормальном состоянии духа и… ума даже. Впрочем, я и еще имел один визит, — вдруг улыбнулся он, — сейчас перед вами, и тоже принужден
был заключить об
не совсем
нормальном состоянии посетителя.
Он отвергал показание Масловой о том, что Бочкова и Картинкин
были с ней вместе, когда она брала деньги, настаивая на том, что показание ее, как уличенной отравительницы,
не могло иметь веса. Деньги, 2500 рублей, говорил адвокат,
могли быть заработаны двумя трудолюбивыми и честными людьми, получавшими иногда в день по 3 и 5 рублей от посетителей. Деньги же купца
были похищены Масловой и кому-либо переданы или даже потеряны, так как она
была не в
нормальном состоянии. Отравление совершила одна Маслова.
— Какая смелость с вашей стороны, — продолжал он, — я удивляюсь вам; в
нормальном состоянии никогда человек
не может решиться на такой страшный шаг. Мне предлагали две, три партии очень хорошие, но как я вздумаю, что у меня в комнате
будет распоряжаться женщина,
будет все приводить по-своему в порядок, пожалуй,
будет мне запрещать курить мой табак (он курил нежинские корешки), поднимет шум, сумбур, тогда на меня находит такой страх, что я предпочитаю умереть в одиночестве.
Будь это люди
нормальные, с свободной волей и хоть с некоторой энергией, — ничто
не могло бы разлучить их, или по крайней мере разлука эта
не обошлась бы без тяжелой и страшной борьбы.
Почерк — мой. И дальше — тот же самый почерк, но — к счастью, только почерк. Никакого бреда, никаких нелепых метафор, никаких чувств: только факты. Потому что я здоров, я совершенно, абсолютно здоров. Я улыбаюсь — я
не могу не улыбаться: из головы вытащили какую-то занозу, в голове легко, пусто. Точнее:
не пусто, но нет ничего постороннего, мешающего улыбаться (улыбка —
есть нормальное состояние
нормального человека).
И хотя ему можно возразить на это: так-то так, да ведь в ненормальной обстановке только ненормальные явления и
могут быть нормальными, но ведь это уж
будет порочный круг, вращаться в котором можно до бесконечности,
не придя ни к какому выводу.
— Со вчерашнего вечера я обдумал дело, — начал он уверенно и методически, по-всегдашнему (и мне кажется, если бы под ним провалилась земля, то он и тут
не усилил бы интонации и
не изменил бы ни одной йоты в методичности своего изложения), — обдумав дело, я решил, что замышляемое убийство
есть не только потеря драгоценного времени, которое
могло бы
быть употреблено более существенным и ближайшим образом, но сверх того представляет собою то пагубное уклонение от
нормальной дороги, которое всегда наиболее вредило делу и на десятки лет отклоняло успехи его, подчиняясь влиянию людей легкомысленных и по преимуществу политических, вместо чистых социалистов.
Следовательно, и произведения его должны создаваться под влиянием этих естественных, правильных потребностей натуры; сознание
нормального порядка вещей должно
быть в нем ясно и живо, идеал его прост и разумен, и он
не отдаст себя на служение неправде и бессмыслице,
не потому, чтобы
не хотел, а просто, потому, что
не может, —
не выйдет у него ничего хорошего, если он и вздумает понасиловать свой талант.
Быть может, неуместно
было бы здесь также вдаваться в подробные доказательства того, что желание «
не стареть» — фантастическое желание, что на самом деле пожилой человек и хочет
быть пожилым человеком, если только его жизнь прошла
нормальным образом и если он
не принадлежит к числу людей поверхностных.
Поплакав минут с десять, Фустов встал, лег на диван, повернулся лицом к стене и остался неподвижен. Я подождал немного, но, видя, что он
не шевелится и
не отвечает на мои вопросы, решился удалиться. Я,
быть может, взвожу на него напраслину, но едва ли он
не заснул. Впрочем, это еще бы
не доказывало, чтоб он
не чувствовал огорчения… а только природа его
была так устроена, что
не могла долго выносить печальные ощущения… Уж больно
нормальная была природа!
Кончилось тем, что я чуть
не поверил (а
может, и в самом деле поверил), что это, пожалуй, и
есть нормальное мое состояние.
Он глуп, я в этом с вами
не спорю, но,
может быть,
нормальный человек и должен
быть глуп, почему вы знаете?
О, скажите, кто это первый объявил, кто первый провозгласил, что человек потому только делает пакости, что
не знает настоящих своих интересов; а что если б его просветить, открыть ему глаза на его настоящие,
нормальные интересы, то человек тотчас же перестал бы делать пакости, тотчас же стал бы добрым и благородным, потому что,
будучи просвещенным и понимая настоящие свои выгоды, именно увидел бы в добре собственную свою выгоду, а известно, что ни один человек
не может действовать зазнамо против собственных своих выгод, следственно, так сказать, по необходимости стал бы делать добро?
Отчуждение это
могло бы огорчать Ивана Ильича, если бы он считал, что это
не должно так
быть, но он теперь уже признавал это положение
не только
нормальным, но и целью своей деятельности в семье.
Я
не хочу и
не могу верить, чтобы зло
было нормальным состоянием людей.
Урбенина раза два таскали в губернский город для освидетельствования его умственных способностей, и оба раза он
был найден
нормальным. Я стал фигурировать в качестве свидетеля [Роль, конечно, более подходящая г. Камышеву, чем роль следователя: в деле Урбенина он
не мог быть следователем. — А. Ч.]. Новые следователи так увлеклись, что в свидетели попал даже мой Поликарп.
Я перебирал в памяти всевозможные заболевания печени и
не мог остановиться ни на одном; всего естественнее
было поставить новое заболевание в связи с существовавшею уже болезнью; при дизентерии иногда встречаются нарывы печени, но против нарыва говорила
нормальная температура.
«Потому, что я видел истину, я видел и знаю, что люди
могут быть прекрасны и счастливы,
не потеряв способности жить на земле. Я
не хочу и
не могу верить, чтобы зло
было нормальным состоянием людей. И как мне
не веровать: я видел истину, —
не то что изобрел умом, а видел, видел, и живой образ ее наполнил душу мою навеки. Я видел ее в такой восполненной целости, что
не мог поверить, чтоб ее
не могло быть у людей…»
Теперь же, когда эта мысль о будущем пришла ему в голову, все изменилось в его мыслях: он сразу как бы понял то, что в
нормальном состоянии должен
был бы понять давно. Он понял, что долго в таком положении он
быть не может, что каждый день
могут прийти разбирать полуразрушенную барку и лишить этим его крова.
В мистике германцев
есть вечная истина, но она
не может быть единственным и всеобщим источником как
нормальной культуры, так и выхода в сверхкультуру [Значение Экхардта и особенно Бёме — всемирное.].
— Эту, брат, песню я от тебя слыхал
не раз и меня ты ею
не удивишь, что ты там ни говори, я сердечно рад, видя тебя хотя по-прежнему с шалою, но все же целой головой.
Быть может, я продолжаю еще твердо надеяться, что эта твоя контузия принесет тебе пользу, послужит уроком и вернет тебя в твое
нормальное состояние.