Неточные совпадения
Но
не теперь. Хоть я сердечно
Люблю героя моего,
Хоть возвращусь к нему, конечно,
Но мне теперь
не до него.
Лета к суровой прозе клонят,
Лета шалунью рифму гонят,
И я — со вздохом признаюсь —
За ней
ленивей волочусь.
Перу старинной нет охоты
Марать летучие листы;
Другие, хладные мечты,
Другие, строгие заботы
И в шуме света и в тиши
Тревожат сон моей души.
Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми
не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню, пустоту, глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул и губил силы с Миной: платил ей больше половины своего дохода и воображал, что
люблю ее; гаснул в унылом и
ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб и бобровых воротников, — на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и ум, переезжая из города на дачу, с дачи в Гороховую, определяя весну привозом устриц и омаров, осень и зиму — положенными днями, лето — гуляньями и всю жизнь —
ленивой и покойной дремотой, как другие…
— А ты читай,
ленивый мужик! — ворчливо говорил он, точно проснувшись, протирая пальцами глаза. — Побасенки
любишь, а Псалтырь
не любишь…
Никого вы сердцем
не полюбите, потому что сердце у вас холодное,
ленивое, а тем, которые вас будут
любить, вы много горя принесете.
В стране, где долго, долго брани
Ужасный гул
не умолкал,
Где повелительные грани
Стамбулу русский указал,
Где старый наш орел двуглавый
Еще шумит минувшей славой,
Встречал я посреди степей
Над рубежами древних станов
Телеги мирные цыганов,
Смиренной вольности детей.
За их
ленивыми толпами
В пустынях часто я бродил,
Простую пищу их делил
И засыпал пред их огнями.
В походах медленных
любилИх песен радостные гулы —
И долго милой Мариулы
Я имя нежное твердил.
— Я ее обожаю! — продолжал адвокат совершенно искренно, но со своею обычною
ленивою грацией. — Я
люблю, но
не потому, что я мужчина, а она женщина; когда я с ней, то кажется, что она какого-то третьего пола, а я четвертого, и мы уносимся вместе в область тончайших цветовых оттенков и там сливаемся в спектр. Лучше всех определяет подобные отношения Leconte de Lisle. У него есть одно превосходное место, удивительное место.
— И южного народа
не люблю, — упрямо продолжал студент, следивший за своими мыслями. — Скверный народишко —
ленивый, сладострастный, узколобый, хитрый, грязный. Жрут всякую гадость. И поэзия у них какая-то масленая и приторная… Вообще —
не люблю!
В
ленивой груди жителя Юга бывают минуты торжественные; в такую минуту он переживет все, что по мелочи испытает гиперборей. У него страсть родится, подобно дочери Зевса, в полном вооружении. Зажженная однажды, она может гореть и жечь его до гроба. Его страсть
любит до уничтожения предмета любви, пылает местью до уничтожения самого себя. Эта огненная масса, внезапно воспламеняющаяся и никогда
не тухнущая. Египтянка
любила Феодора пламенно, безвозвратно.
Был он и честен, то есть ему
не пришлось сделать чего-нибудь особенно бесчестного; был холост, потому что был эгоист; был очень
не глуп, но терпеть
не мог выказывать свой ум; особенно
не любил неряшества и восторженности, считая его неряшеством нравственным, и под конец жизни совершенно погрузился в какой-то сладкий,
ленивый комфорт и систематическое одиночество.
Дело было глубокою осенью. Старик сидел и удил. Лицо его было так же мрачно, как и пожелтевшая верба: он
не любил осени. Лицо его стало еще мрачней, когда он увидел возле себя ямщика. Ямщик,
не замечая его, подошел к вербе и сунул в дупло руку. Пчелы, мокрые и
ленивые, поползли по его рукаву. Пошарив немного, он побледнел, а через час сидел над рекой и бессмысленно глядел в воду.
И Лосева он
не любил и считал его неинтересным, ни на что
не способным,
ленивым малым, и в его обществе
не раз испытывал брезгливое чувство…