Неточные совпадения
— Ах, голос! — повторил Облонский, чувствуя, что надо быть как можно осторожнее в этом обществе, в котором происходит или должно происходить что-то особенное, к чему он
не имеет еще
ключа.
В одном из прежних писем я говорил о способе их действия: тут, как ни знай сердце человеческое, как ни будь опытен, а трудно действовать по обыкновенным законам ума и логики там, где нет
ключа к миросозерцанию, нравственности и нравам народа, как трудно разговаривать на его языке,
не имея грамматики и лексикона.
Немецкая наука, и это ее главный недостаток, приучилась к искусственному, тяжелому, схоластическому языку своему именно потому, что она жила в академиях, то есть в монастырях идеализма. Это язык попов науки, язык для верных, и никто из оглашенных его
не понимал; к нему надобно было
иметь ключ, как к шифрованным письмам.
Ключ этот теперь
не тайна; понявши его, люди были удивлены, что наука говорила очень дельные вещи и очень простые на своем мудреном наречии; Фейербах стал первый говорить человечественнее.
Такой неправильный треугольник летящих журавлей очень верно называют на юге России журавлиный
ключ, потому что он
имеет совершенное сходство
не с нашими железными немецкими
ключами, а с простым, самодельным, деревянным крестьянским
ключом, которым запираются или задвигаются деревянные же внутренние засовы клетей и амбаров, [
Ключ этот очень похож на молотильный цеп в наклоненном положении, с тою разницею, что висячая, короткая его часть
не кругла, а плоска и двигается
не на привязи, а на деревянном спенке (шалнере] устроенном в конце длинной рукоятки.
Скорее всего упомянутые казнокрады оттого так действовали, что
не имели никакого понятия ни о
ключах от храма гроба господня, ни об устьях Дуная, которыми разрешался вопрос об
ключах, ни об отношении этих вопросов к русскому государству.
Наружность его
не имела ничего замечательного: он был небольшого роста, худощав и, несмотря на осанистую свою бороду и величавую поступь,
не походил нимало на важного царедворца; он говорил беспрестанно о покойном царе Феодоре Иоанновиче для того, чтоб повторять как можно чаще, что любимым его стряпчим с
ключом был Лесута-Храпунов.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает в глубокой яме, как уж в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда,
не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому, в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу,
имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени
не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями,
имеет в стенах своих четыре впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький
ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением, в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
И потому говорить, что мы, исповедуя и исполняя учение Христа, считаем, что христианину все-таки можно насиловать людей, всё равно что,
имея ключ, засовывать его в замок
не до того места, где он поворачивается, и говорить, что мы употребляем
ключ по его назначению.
— Я, Машенька, относительно вот чего… Дай, ангелочек,
ключи и
не беспокойся… Спи себе… Я сам с ними похлопочу… Дам им по огурчику и больше расходовать ничего
не буду… Побей меня бог. Двоеточиев, знаешь, Пружина-Пружинский и еще некоторые… Прекрасные всё люди… уважаемые обществом… Пружинский даже Владимира четвертой степени
имеет… Он уважает тебя так…
Частенько шкапчик оставался без
ключа. Да фельдшер и
не мог
иметь никаких подозрений.
Не станет же больной воровать спирт и разбавлять его водой — он
не пьющий, да и вообще, по его мнению, «натура благородная и пылкая».
— А у нас вот что было, — рассказывал другой офицер. — Восемнадцать наших охотников заняли деревню Бейтадзы, — великолепный наблюдательный пункт, можно сказать, почти
ключ к Сандепу. Неподалеку стоит полк; начальник охотничьей команды посылает к командиру, просит прислать две роты. «
Не могу. Полк в резерве, без разрешения своего начальства
не имею права». Пришли японцы, прогнали охотников и заняли деревню. Чтоб отбить ее обратно, пришлось уложить три батальона…
Здесь в загородной тиши государыня отдыхала от трудов и развлекалась фермерным хозяйством,
имела всегда при себе от кладовых
ключи, почему в «Собственную дачу»
не дозволялось никому из мужчин входить без доклада. Елизавета Петровна часто в разговорах вспоминала бывшего владельца ее любимой дачи — сподвижника ее отца и рассказывала разные эпизоды из его жизни.