Неточные совпадения
Стародум. Благодарение Богу, что человечество найти защиту может!
Поверь мне, друг мой, где государь мыслит, где знает он, в чем его истинная слава, там человечеству
не могут
не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего
счастья и выгод в том одном, что законно… и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.
Событие рождения сына (он был уверен, что будет сын), которое ему обещали, но в которое он всё-таки
не мог
верить, — так оно казалось необыкновенно, — представлялось ему с одной стороны столь огромным и потому невозможным
счастьем, с другой стороны — столь таинственным событием, что это воображаемое знание того, что будет, и вследствие того приготовление как к чему-то обыкновенному, людьми же производимому, казалось ему возмутительно и унизительно.
― У нас идут переговоры с ее мужем о разводе. И он согласен; но тут есть затруднения относительно сына, и дело это, которое должно было кончиться давно уже, вот тянется три месяца. Как только будет развод, она выйдет за Вронского. Как это глупо, этот старый обычай кружения, «Исаия ликуй», в который никто
не верит и который мешает
счастью людей! ― вставил Степан Аркадьич. ― Ну, и тогда их положение будет определенно, как мое, как твое.
Вронский ничего и никого
не видал. Он чувствовал себя царем,
не потому, чтоб он
верил, что произвел впечатление на Анну, — он еще
не верил этому, — но потому, что впечатление, которое она произвела на него, давало ему
счастье и гордость.
Он был недоволен ею за то, что она
не могла взять на себя отпустить его, когда это было нужно (и как странно ему было думать, что он, так недавно еще
не смевший
верить тому
счастью, что она может полюбить его, теперь чувствовал себя несчастным оттого, что она слишком любит его!), и недоволен собой за то, что
не выдержал характера.
После страшной боли и ощущения чего-то огромного, больше самой головы, вытягиваемого из челюсти, больной вдруг,
не веря еще своему
счастию, чувствует, что
не существует более того, что так долго отравляло его жизнь, приковывало к себе всё внимание, и что он опять может жить, думать и интересоваться
не одним своим зубом.
Ничего, казалось,
не было необыкновенного в том, что она сказала, но какое невыразимое для него словами значение было в каждом звуке, в каждом движении ее губ, глаз, руки, когда она говорила это! Тут была и просьба о прощении, и доверие к нему, и ласка, нежная, робкая ласка, и обещание, и надежда, и любовь к нему, в которую он
не мог
не верить и которая душила его
счастьем.
Ее сердце сильно билось, руки были холодны как лед. Начались упреки ревности, жалобы, — она требовала от меня, чтоб я ей во всем признался, говоря, что она с покорностью перенесет мою измену, потому что хочет единственно моего
счастия. Я этому
не совсем
верил, но успокоил ее клятвами, обещаниями и прочее.
Случайно вас когда-то встретя,
В вас искру нежности заметя,
Я ей
поверить не посмел:
Привычке милой
не дал ходу;
Свою постылую свободу
Я потерять
не захотел.
Еще одно нас разлучило…
Несчастной жертвой Ленский пал…
Ото всего, что сердцу мило,
Тогда я сердце оторвал;
Чужой для всех, ничем
не связан,
Я думал: вольность и покой
Замена
счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан…
Запущенный под облака,
Бумажный Змей, приметя свысока
В долине мотылька,
«
Поверишь ли!» кричит: «чуть-чуть тебя мне видно;
Признайся, что тебе завидно
Смотреть на мой высокий столь полёт». —
«Завидно? Право, нет!
Напрасно о себе ты много так мечтаешь!
Хоть высоко, но ты на привязи летаешь.
Такая жизнь, мой свет,
От
счастия весьма далёко;
А я, хоть, правда, невысоко,
Зато лечу,
Куда хочу;
Да я же так, как ты, в забаву для другого,
Пустого,
Век целый
не трещу».
Карандышев.
Не обижайте! А меня обижать можно? Да успокойтесь, никакой ссоры
не будет: все будет очень мирно. Я предложу за вас тост и поблагодарю вас публично за
счастие, которое вы делаете мне своим выбором, за то, что вы отнеслись ко мне
не так, как другие, что вы оценили меня и
поверили в искренность моих чувств. Вот и все, вот и вся моя месть!
—
Верьте же мне, — заключила она, — как я вам
верю, и
не сомневайтесь,
не тревожьте пустыми сомнениями этого
счастья, а то оно улетит. Что я раз назвала своим, того уже
не отдам назад, разве отнимут. Я это знаю, нужды нет, что я молода, но… Знаете ли, — сказала она с уверенностью в голосе, — в месяц, с тех пор, как знаю вас, я много передумала и испытала, как будто прочла большую книгу, так, про себя, понемногу…
Не сомневайтесь же…
Она поглядела на него молча, как будто
поверяла слова его, сравнила с тем, что у него написано на лице, и улыбнулась; поверка оказалась удовлетворительною. На лице ее разлито было дыхание
счастья, но мирного, которое, казалось, ничем
не возмутишь. Видно, что у ней
не было тяжело на сердце, а только хорошо, как в природе в это тихое утро.
— Да, на целую жизнь! я
не хочу предвидеть ему конца, а вы предвидите и предсказываете: я и
не верю и
не хочу такого
счастья; оно неискренно и непрочно…
— Странная просьба, брат, дать горячку! Я
не верю страсти — что такое страсть?
Счастье, говорят, в глубокой, сильной любви…
— Один ты заперла мне: это взаимность, — продолжал он. — Страсть разрешается путем уступок,
счастья, и обращается там, смотря по обстоятельствам, во что хочешь: в дружбу, пожалуй, в глубокую, святую, неизменную любовь — я ей
не верю, — но во что бы ни было, во всяком случае, в удовлетворение, в покой… Ты отнимаешь у меня всякую надежду… на это
счастье… да?
— Если б я была сильна, вы
не уходили бы так отсюда, — а пошли бы со мной туда, на гору,
не украдкой, а смело опираясь на мою руку. Пойдемте! хотите моего
счастья и моей жизни? — заговорила она живо, вдруг ослепившись опять надеждой и подходя к нему. —
Не может быть, чтоб вы
не верили мне,
не может быть тоже, чтоб вы и притворялись, — это было бы преступление! — с отчаянием договорила она. — Что делать, Боже мой! Он
не верит, нейдет! Как вразумить вас?
Полина Карповна вдова. Она все вздыхает, вспоминая «несчастное супружество», хотя все говорят, что муж у ней был добрый, смирный человек и в ее дела никогда
не вмешивался. А она называет его «тираном», говорит, что молодость ее прошла бесплодно, что она
не жила любовью и
счастьем, и
верит, что «час ее пробьет, что она полюбит и будет любить идеально».
Недопюскин долго
не хотел
верить своему
счастию.
Я никогда
не верил в
счастье в условиях этого мира, но счастливые мгновения считал возможными.
Я никогда
не верил в возможность
счастья в этом мировом эоне.
Трофимов.
Верьте мне, Аня,
верьте! Мне еще нет тридцати, я молод, я еще студент, но я уже столько вынес! Как зима, так я голоден, болен, встревожен, беден, как нищий, и — куда только судьба
не гоняла меня, где я только
не был! И все же душа моя всегда, во всякую минуту, и днем и ночью, была полна неизъяснимых предчувствий. Я предчувствую
счастье, Аня, я уже вижу его…
— Да, для нее, — тихо ответил князь, грустно и задумчиво склонив голову и
не подозревая, каким сверкающим взглядом глянула на него Аглая, — для нее, чтобы только узнать… Я
не верю в ее
счастье с Рогожиным, хотя… одним словом, я
не знаю, что бы я мог тут для нее сделать и чем помочь, но я приехал.
Нужно было ехать через Балчуговский завод; Кишкин повернул лошадь объездом, чтобы оставить в стороне господский дом. У старика кружилась голова от неожиданного
счастья, точно эти пятьсот рублей свалились к нему с неба. Он так
верил теперь в свое дело, точно оно уже было совершившимся фактом. А главное, как приметы-то все сошлись: оба несчастные, оба
не знают, куда голову приклонить. Да тут золото само полезет. И как это раньше ему Кожин
не пришел на ум?.. Ну, да все к лучшему. Оставалось уломать Ястребова.
— Перестань убиваться-то, — ласково уговаривал жену Акинфий Назарыч. — Москва слезам
не верит… Хорошая-то родня по хорошим, а наше уж такое с тобой
счастье.
— Легко ли мне было отвечать на него?.. Я недели две была как сумасшедшая; отказаться от этого
счастья —
не хватило у меня сил; идти же на него — надобно было забыть, что я жена живого мужа, мать детей. Женщинам, хоть сколько-нибудь понимающим свой долг,
не легко на подобный поступок решиться!.. Нужно очень любить человека и очень ему
верить, для кого это делаешь…
— И ты… и ты со мной! — вскрикнула она, с мольбою сложив руки и недоверчиво смотря на него, как будто
не смея и
поверить такому
счастью.
— Ты несправедлив ко мне, Ваня, — проговорил он наконец, и слеза заблистала на его ресницах, — клянусь тебе, несправедлив, но оставим это! Я
не могу выворотить перед тобой мое сердце, — продолжал он, приподнимаясь и берясь за шляпу, — одно скажу: ты заговорил сейчас о
счастье дочери. Я решительно и буквально
не верю этому
счастью, кроме того, что этот брак и без моего вмешательства никогда
не состоится.
— Может быть, я говорю глупо, но — я
верю, товарищи, в бессмертие честных людей, в бессмертие тех, кто дал мне
счастье жить прекрасной жизнью, которой я живу, которая радостно опьяняет меня удивительной сложностью своей, разнообразием явлений и ростом идей, дорогих мне, как сердце мое. Мы, может быть, слишком бережливы в трате своих чувств, много живем мыслью, и это несколько искажает нас, мы оцениваем, а
не чувствуем…
— Записаться она, к
счастью,
не успеет. И хоть тысячу таких, как она: мне все равно. Я знаю — ты
поверишь не тысяче, но одной мне. Потому что ведь после вчерашнего — я перед тобой вся, до конца, как ты хотел. Я — в твоих руках, ты можешь — в любой момент…
Забиякин. Засвидетельствовав, как я сказал, нанесенное мне оскорбление, я пошел к господину полицеймейстеру…
Верьте, князь, что
не будь я дворянин,
не будь я, можно сказать, связан этим званием, я презрел бы все это… Но, как дворянин, я
не принадлежу себе и в нанесенном мне оскорблении вижу оскорбление благородного сословия, к которому имею
счастие принадлежать! Я слишком хорошо помню стихи старика Державина...
— Дело, кажется, простое, — сказал дядя, — а они бог знает что заберут в голову… «разумно-деятельная толпа»!! Право, лучше бы тебе остаться там. Прожил бы ты век свой славно: был бы там умнее всех, прослыл бы сочинителем и красноречивым человеком,
верил бы в вечную и неизменную дружбу и любовь, в родство,
счастье, женился бы и незаметно дожил бы до старости и в самом деле был бы по-своему счастлив; а по-здешнему ты счастлив
не будешь: здесь все эти понятия надо перевернуть вверх дном.
Они ищут взаимности, охотно даже обманывая себя,
верят в нее и счастливы, если имеют ее; но любят всё так же даже и в противном случае и
не только желают
счастия для любимого предмета, но всеми теми моральными и материальными, большими и мелкими средствами, которые находятся в их власти, постоянно стараются доставить его.
Могу смело сказать, что я был гораздо лучше в действительности, чем то странное существо, которое я пытался представлять из себя; но все-таки и таким, каким я притворялся, Нехлюдовы меня полюбили и, к
счастию моему,
не верили, как кажется, моему притворству.
Но энергичная натура
не поддавалась нужде, и он
верил в свое
счастье...
В эти же две недели,
верьте не верьте, Александр Петрович, я все
счастье мое испытал.
Не веря сам своим очам,
Нежданным
счастьем упоенный,
Наш витязь падает к ногам
Подруги верной, незабвенной,
Целует руки, сети рвет,
Любви, восторга слезы льет,
Зовет ее — но дева дремлет,
Сомкнуты очи и уста,
И сладострастная мечта
Младую грудь ее подъемлет.
— Друг мой, — сказал он, — я до сих пор как будто
не верю моему
счастью… Настя тоже. Мы только дивимся и прославляем всевышнего. Сейчас она плакала.
Поверишь ли, до сих пор я как-то
не опомнился, как-то растерялся весь: и
верю и
не верю! И за что это мне? за что? что я сделал? чем я заслужил?
К
счастью, однако ж, жизнь
не верит этим объяснениям и утверждает прямо, что «взятка» окончательно умерла и на ее место народился «куш».
Бедный Рейнсдорп
не смел
поверить своему
счастию и целых два часа
не мог решиться дать требуемый сигнал!
Прежние сомнения исчезли из его души; он
верил в свое близкое
счастье, и никогда еще мир
не казался ему таким прекрасным, люди такими добрыми, а жизнь такой легкой и радостной.
Я
не хочу сердить вас — о господи! до того ли мне! — я, напротив, просить вас хочу: одумайтесь, пока есть время,
не губите ее,
не губите собственного
счастия, она еще
поверит вам, Гриша, она
поверит тебе, ничего еще
не пропало; ведь она тебя любит так, как никто, никогда
не полюбит тебя!
Да; он долго помнил тот первый день… но
не забыл он также и последующих — тех дней, когда, еще силясь сомневаться и боясь
поверить, он с замираниями восторга, чуть
не испуга, видел ясно, как нарождалось, росло и, неотразимо захватывая все перед собою, нахлынуло, наконец, неожиданное
счастье.
О нет,
не светлое то было время,
не на
счастье покинула я Москву, ни одного мгновенья, ни одной минуты
счастья я
не знала…
поверьте мне, что бы ни рассказывали вам.
Вышневская.
Не смею сомневаться и
не хочу вас разочаровывать. Было бы неблагородно с моей стороны охлаждать вас на первых порах. Давайте больше воли вашему сердцу, пока оно еще
не зачерствело.
Не бойтесь бедности. Бог вас благословит.
Поверьте, что никто так
не пожелает вам
счастья, как я.
Полина. По-твоему, чай, карты вздор! Нет уж, извини, ни в жизнь
не поверю! Карты никогда
не лгут. Вот уж всегда-то правду говорят. Что даже на уме у человека, и то по картам сейчас видно. Ты ведь ничему
не веришь, у тебя все вздор; оттого нам и
счастья нет.
Незнамов. Нет, говори, говори! Мне нужно знать все. От этого зависит…
Не поймешь ты, вот чего я боюсь. Ведь я круглый сирота, брошенный в омут бессердечных людей, которые грызутся из-за куска хлеба, за рубль продают друг друга; и вдруг я встречаю участие, ласку — и от кого же? От женщины, которой слава гремит, с которой всякий считает за
счастие хоть поговорить!
Поверишь ли ты,
поверишь ли, я вчера в первый раз в жизни видел ласку матери!
Сашу, девочку, трогают мои несчастия. Она мне, почти старику, объясняется в любви, а я пьянею, забываю про все на свете, обвороженный, как музыкой, и кричу: «Новая жизнь!
счастье!» А на другой день
верю в эту жизнь и в
счастье так же мало, как в домового… Что же со мною? B какую пропасть толкаю я себя? Откуда во мне эта слабость? Что стало с моими нервами? Стоит только больной жене уколоть мое самолюбие, или
не угодит прислуга, или ружье даст осечку, как я становлюсь груб, зол и
не похож на себя…
Княгиня была в восторге от этого письма.
Не знаю, что именно ее в нем пленяло; но, конечно, тут имело значение и слово «о
счастии в самых бедствиях». Она и сама почитала такое познание драгоценнее всяких иных знаний, но
не решалась это высказать, потому что считала себя «профаном в науках». Притом бабушка хотя и
не верила, что «древле было все лучше и дешевле», но ей нравились большие характеры, с которыми она была знакома по жизнеописаниям Плутарха во французском переводе.
—
Поверьте вы мне-с, — продолжала она милым, но в то же время несколько наставническим тоном, — я знаю по собственному опыту, что единственное
счастье человека на земле — это труд и трудиться; а вы, князь, извините меня, ничего
не делаете…