Неточные совпадения
— Какая штучка началась, а? Вот те и хи-хи! Я ведь шел с ним, да меня у Долгоруковского переулка остановил один эсер, и вдруг — трах! трах! Сукины дети! Даже не подошли взглянуть —
кого перебили, много ли? Выстрелили и спрятались в манеж. Так ты, Самгин, уговори! Я не могу! Это, брат, для меня — неожиданно…
непонятно! Я думал, у нее — для души — Макаров… Идет! — шепнул он и отодвинулся подальше в угол.
«Плачет. Плачет», — повторял Клим про себя. Это было неожиданно,
непонятно и удивляло его до немоты. Такой восторженный крикун, неутомимый спорщик и мастер смеяться, крепкий, красивый парень, похожий на удалого деревенского гармониста, всхлипывает, как женщина, у придорожной канавы, под уродливым деревом, на глазах бесконечно идущих черных людей с папиросками в зубах. Кто-то мохнатый, остановясь на секунду за маленькой нуждой, присмотрелся к Маракуеву и весело крикнул...
В пронзительном голосе Ивана Самгин ясно слышал нечто озлобленное, мстительное.
Непонятно было, на
кого направлено озлобление, и оно тревожило Клима Самгина. Но все же его тянуло к Дронову. Там, в непрерывном вихре разнообразных систем фраз, слухов, анекдотов, он хотел занять свое место организатора мысли, оракула и провидца. Ему казалось, что в молодости он очень хорошо играл эту роль, и он всегда верил, что создан именно для такой игры. Он думал...
— А
непонятно мне — на что они? Ползают и ползают, черные. Господь всякой тле свою задачу задал: мокрица показывает, что в доме сырость; клоп — значит, стены грязные; вошь нападает — нездоров будет человек, — всё понятно! А эти, —
кто знает, какая в них сила живет, на что они насылаются?
Все отвлеченное, исчезающее в области мысли и чувства, было для него
непонятно и скучно, как музыка для того,
кто не имеет слуха.
Это он сказал: Сашенька…
Кто же он, который верит теперь — лучший человек на земле или сам Бог? И так зелены листья, вернувшиеся к свету, и так
непонятно страшна жизнь, и негде укрыться бедной голове!
Из всей окружающей его действительности он только сознает одно, что он едет; но
кто он такой, и куда, и зачем он едет — это ему совершенно
непонятно.
Жили Артамоновы ни с
кем не знакомясь, хозяйство их вела толстая старуха, вся в чёрном, она повязывала голову чёрным платком так, что, концы его торчали рогами, говорила каким-то мятым языком, мало и
непонятно, точно не русская; от неё ничего нельзя было узнать об Артамоновых.
Нил. Да… прости за правду! — убежишь ведь! Я жить люблю, люблю шум, работу, веселых, простых людей! А вы разве живете? Так как-то слоняетесь около жизни и по неизвестной причине стонете да жалуетесь… на
кого, почему, для чего?
Непонятно.
Это теперь
непонятно, но тогда бывало так, что отслужившимся палачам дозволялось приписываться к каким-нибудь городишкам, и делалось это просто, ни у
кого на то желания и согласия не спрашивая.
Неужели ему не понятно, что если он кокетничает и ломается за судейским столом или, сидя за обедом, трактует о прерогативах власти только для того, чтобы насолить дяде, неужели ему
непонятно, что этим самым он ставит ни в грош и суд, и себя, и всех,
кто его слушает и видит?
— Я тебя не понимаю, Иуда. Ты говоришь очень
непонятно.
Кто обманывает Иуду?
Кто прав?
—
Кто ж знает?
Кто наконец утвердит меня? Совсем утвердит?.. Я, признаться, колеблюсь… Одно страшно, другое
непонятно… — тихо, будто сама с собой, взволнованным голосом говорила Дуня.
— Удивительно! — изумлялся Навагин, шагая по кабинету. — Странно и
непонятно! Какая-то кабалистика! Позвать сюда швейцара! — крикнул он. — Чертовски странно! Нет, я все-таки узнаю,
кто он! Послушай, Григорий, — обратился он к вошедшему швейцару, — опять расписался этот Федюков! Ты видел его?
— Странно!
Непонятно! Уди-ви-тель-но! — задумался Навагин. — Это даже смешно. Человек расписывается уже тринадцать лет, и ты никак не можешь узнать,
кто он. Может быть, это чья-нибудь шутка? Может быть, какой-нибудь чиновник вместе со своей фамилией подписывает, ради курьеза, и этого Федюкова?
Если жизнь есть наслаждение, то они лишние, ненужные люди; если же цель и смысл жизни — в нужде и непроходимом, безнадежном невежестве, то мне
непонятно,
кому и для чего нужна эта инквизиция.
Тем анекдот и кончился. Хотя и
непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по-русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где
кто увидится.
— Нет, для того,
кого я люблю больше себя и
кому я хочу быть послушен во всем, что мне ясно и что
непонятно.