Неточные совпадения
У папеньки Катерины Ивановны, который был
полковник и чуть-чуть не губернатор,
стол накрывался иной раз
на сорок персон, так что какую-нибудь Амалию Ивановну, или, лучше сказать, Людвиговну, туда и
на кухню бы не пустили…» Впрочем, Катерина Ивановна положила до времени не высказывать своих чувств, хотя и решила в своем сердце, что Амалию Ивановну непременно надо будет сегодня же осадить и напомнить ей ее настоящее место, а то она бог знает что об себе замечтает, покамест же обошлась с ней только холодно.
— Вот и еще раз мы должны побеседовать, Клим Иванович, — сказал
полковник, поднимаясь из-за
стола и предусмотрительно держа в одной руке портсигар, в другой — бумаги. — Прошу! — любезно указал он
на стул по другую сторону
стола и углубился в чтение бумаг.
Но
полковник, ткнув перо в стаканчик с мелкой дробью, махнул рукой под
стол, стряхивая с пальцев что-то, отвалился
на спинку стула и, мигая, вполголоса спросил...
Полковник присел
на край
стола и мягко спросил, хотя глаза его стали плоскими и посветлели...
И, снова откинувшись
на спинку стула, собрав лицо в кулачок,
полковник Васильев сквозь зубы, со свистом и приударяя ладонью по бумагам
на столе, заговорил кипящими словами...
«Офисиянт клуба Алексей Герасимов Соколов пришел поутру убирать комнату, нашел
на столе запечатанное письмо с надписью: „Ивану Петровичу Бибикову,
полковнику жандармов, прошу старшин вручить ему“.
Служители уже расставляли
на площадке обеденные
столы и табуретки. Никогда еще юнкера так охотно и быстро не собирались
на призыв начальства, как в этот раз. Через три минуты они уже стояли навытяжку у своих
столов, и все двести голов были с нетерпением устремлены в ту сторону, с которой должен был показаться
полковник Артабалевский.
В зале, куда вышел он принять
на этот раз Николая Всеволодовича (в другие разы прогуливавшегося,
на правах родственника, по всему дому невозбранно), воспитанный Алеша Телятников, чиновник, а вместе с тем и домашний у губернатора человек, распечатывал в углу у
стола пакеты; а в следующей комнате, у ближайшего к дверям залы окна, поместился один заезжий, толстый и здоровый
полковник, друг и бывший сослуживец Ивана Осиповича, и читал «Голос», разумеется не обращая никакого внимания
на то, что происходило в зале; даже и сидел спиной.
Бывало, как ударит всей пятерней по
столу да вскрикнет: «Плевать я, говорит,
на того, который стыдится быть купцом; да не выдам же, говорит, дочь за
полковника.
Несмотря
на то, что у гостей мужского пола нагревались чубы и рделися щеки еще при первой перемене, батенька, с самого начала
стола, ходили и, начиная с пана
полковника и до последнего гостя, упрашивали побольше кушать, выбирая из мисок куски мяс, и клали их
на тарелки каждому и упрашивали скушать все; даже вспотеют, ходя и кланяясь, а все просят, приговаривая печальным голосом, что конечно-де я чем прогневал пана Чупринского, что он обижает меня и в рот ничего не берет?
Я, не могши пить воды и не видя
на столе ничего из питья, спросил у человека, чтобы подал мне хоть пива…
Полковник снова расхохотался, и гости за ним. С тем и встали от
стола…
Его ясновельможность, пан
полковник, изволил садиться, по обычаю,
на самом первом месте, в голове
стола; подле него не было приготовлено другого места, потому что никому же не следует сидеть наравне с такою важного ранга особою.
В продолжение
стола, перед кем стояло в бутылке вино, те свободно наливали и пили; перед кем же его не было, тот пил одну воду. Петрусь, как необыкновенного ума был человек и шагавший быстро вперед, видя, что перед ним нет вина, протянул руку через
стол, чтобы взять к себе бутылку… Как же вскрикнет
на него
полковник, чтобы он не смел так вольничать и что ему о вине стыдно и думать! Посмотрели бы вы, господин
полковник, — подумал я сам себе. — как мы и водочку дуем, и сколько лет уже!
Кухарь, при помощи десятка баб, взятых с работы, управляется с птицею, поросятами, кореньями, зеленью; булочница дрожит телом и духом, чтобы опара
на булки была хороша и чтобы тесто выходилось и булки выпеклись бы
на славу; кухарка в другой кухне, с помощницами, также управляется с птицею, выданною ей, но уже не кормленою, а из числа гуляющих
на свободе, и приготовляет в больших горшках обед особо для конюхов гостиных, для казаков, препровождающих пана
полковника и прочих панов; особо и повкуснее для мелкой шляхты, которые приедут за панами: им не дозволено находиться за общим
столом с важными особами.
На другом конце
стола — хозяин, а около него ксендз Ладыслав Кунцевич и
полковник Пшецыньский.
Кроме яствий и карт, Хвалынцева немало удивило еще присутствие в этой комнате таких воинственных предметов, как, например, заряженный револьвер, лежавший
на ломберном
столе, у того места,
на которое сел теперь
полковник Пшецыньский; черкесский кинжал
на окошке; в углу две охотничьи двухстволки, рядом с двумя саблями, из коих одна, очевидно, принадлежала
полковнику, а другая — стародавняя, заржавленная — составляла древнюю принадлежность помещичьего дома.
Впереди всех, с завитыми кверху à la Вильгельм усами сидел пожилой
полковник, с заметной проседью в гладко причесанных
на пробор волосах. Около него вертелось несколько молодых офицеров. Совсем юный офицерик с безусым лицом писал
на конце
стола какую-то бумагу.
Саша идет в кабинет. Чиновник казенной палаты сидит;
полковник, заложив руки в карманы и держа одно колено
на стуле, стоит перед
столом. В кабинете накурено и душно. Саша не глядит ни
на чиновника, ни
на полковника; ему вдруг становится совестно и жутко. Он беспокойно оглядывает Ивана Марковича и бормочет...
Полковник пил вино.
На столе стояли бутылки. Адъютант писал в большой тетради, а перед ним лежала груда золотых колец, браслетов, часов, серебряных ложек. Входили казаки с красными лицами и клали
на стол драгоценности.
«
Полковник навещал нас каждый день и в беседах и во время
стола склонял разговор
на свои цели. Он был чтитель Вольтера — не любил христианской религии, не знал даже, что такое Ветхий и Новый завет (?!); благочестие считал суеверием, церковные уставы — выдумками духовенства для корысти; признавал обязанности родителей к детям, но не допускал обязанностей детей к родителям. Вот в каком духе были беседы
полковника с нами и с детьми генерала».
На столе разложены карты,
полковник генерального штаба водит пальцем по карте и вполголоса говорит двум генералам: «У нас 360 батальонов, а у японцев только 270.
Мы пошли
на станцию закусить. За длинным
столом обедали полный, важный
полковник с окладистою бородою и высокий, рыхлый капитан с лицом доброго малого. Гречихин и Шанцер пошли еще поискать чего-нибудь получше данной нам теплушки. Они воротились оживленные и радостные.
Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и
полковником. Пьеру за бостонным
столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была
на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
На мужском конце
стола разговор всё более и более оживлялся.
Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.