Неточные совпадения
Коробкин. В следующем году повезу сынка в
столицу на пользу государства, так сделайте милость, окажите ему вашу протекцию,
место отца заступите сиротке.
Сам же он во всю жизнь свою не ходил по другой улице, кроме той, которая вела к
месту его службы, где не было никаких публичных красивых зданий; не замечал никого из встречных, был ли он генерал или князь; в глаза не знал прихотей, какие дразнят в
столицах людей, падких
на невоздержанье, и даже отроду не был в театре.
«Куда же мы идем?» — вдруг спросил кто-то из нас, и все мы остановились. «Куда эта дорога?» — спросил я одного жителя по-английски. Он показал
на ухо, помотал головой и сделал отрицательный знак. «Пойдемте в
столицу, — сказал И. В. Фуругельм, — в Чую, или Чуди (Tshudi, Tshue — по-китайски Шоу-ли, главное
место, но жители произносят Шули); до нее час ходьбы по прекрасной дороге, среди живописных пейзажей». — «Пойдемте».
В екатерининские времена
на этом
месте стоял дом, в котором помещалась типография Н. И. Новикова, где он печатал свои издания. Дом этот был сломан тогда же, а потом, в первой половине прошлого столетия, был выстроен новый, который принадлежал генералу Шилову, известному богачу, имевшему в
столице силу, человеку, весьма оригинальному: он не брал со своих жильцов плату за квартиру, разрешал селиться по сколько угодно человек в квартире, и никакой не только прописки, но и записей жильцов не велось…
В Богословском (Петровском) переулке с 1883 года открылся театр Корша. С девяти вечера отовсюду поодиночке начинали съезжаться извозчики, становились в линию по обеим сторонам переулка, а не успевшие занять
место вытягивались вдоль улицы по правой ее стороне, так как левая была занята лихачами и парными «голубчиками», платившими городу за эту биржу крупные суммы. «Ваньки», желтоглазые погонялки — эти извозчики низших классов, а также кашники, приезжавшие в
столицу только
на зиму, платили «халтуру» полиции.
И минувшее проходит предо мной. Уже теперь во многом оно непонятно для молодежи, а скоро исчезнет совсем. И чтобы знали жители новой
столицы, каких трудов стоило их отцам выстроить новую жизнь
на месте старой, они должны узнать, какова была старая Москва, как и какие люди бытовали в ней.
Прошло два года.
На дворе стояла сырая, ненастная осень; серые петербургские дни сменялись темными холодными ночами:
столица была неопрятна, и вид ее не способен был пленять ничьего воображения. Но как ни безотрадны были в это время картины людных
мест города, они не могли дать и самого слабого понятия о впечатлениях, производимых
на свежего человека видами пустырей и бесконечных заборов, огораживающих болотистые улицы одного из печальнейших углов Петербургской стороны.
По натуре он был более поэт, рыболов, садовод и охотник; вообще мирный помещик, равнодушный ко всем приманкам почести и тщеславия, но служил весь свой век, был прокурором в
столице, потом губернатором в провинции, потом сенатором в несравненной Москве, и
на всяком
месте он стремился быть человеком и был им, насколько позволяли обстоятельства.
Доход получается без хлопот, издержки по управлению незначительны. Живет себе владелец припеваючи в
столице или за границей, и много-много, ежели
на месяц,
на два, заглянет летом с семьей в усадьбу, чтоб убедиться, все ли
на своем
месте, не кривит ли душой управляющий и в порядке ли сад.
На судне все разделяли это мнение, и один из пассажиров, человек склонный к философским обобщениям и политической шутливости, заметил, что он никак не может понять: для чего это неудобных в Петербурге людей принято отправлять куда-нибудь в более или менее отдаленные
места, от чего, конечно, происходит убыток казне
на их провоз, тогда как тут же, вблизи
столицы, есть
на Ладожском берегу такое превосходное
место, как Корела, где любое вольномыслие и свободомыслие не могут устоять перед апатиею населения и ужасною скукою гнетущей, скупой природы.
И все это звуки коренные, свежие, родившиеся
на место, где-нибудь в глубине Бретани или Оверни (быть может, поэтому-то они так и нравятся детям), и оттуда перенесенные
на улицы всемирной
столицы.
Решение суда не заставило себя долго ждать, но в нем было сказано:"Хотя учителя Кубарева за распространение в юношестве превратных понятии о супинах и герундиях, а равно и за потрясение основ латинской грамматики и следовало бы сослать
на жительство в
места не столь отдаленные, но так как он, состоя под судом, умре, то суждение о личности его прекратить, а сочиненную им латинскую грамматику сжечь в присутствии латинских учителей обеих
столиц".
Наконец Неглинка из ключевой речки сделалась
местом отброса всех нечистот
столицы и уже заражала окружающий воздух. За то ее лишили этого воздуха и заключили в темницу. По руслу ее,
на протяжении трех верст, от так называемой Самотеки до впадения в Москву-реку, настлали в два ряда деревянный пол, утвержденный
на глубоко вбитых в дно сваях, и покрыли речку толстым каменным сводом.
«Интересно, кто там сидит сейчас
на моем
месте?.. Кто-нибудь да сидит… Молодой врач вроде меня… Ну, что же, я свое высидел. Февраль, март, апрель… ну, и, скажем, май — и конец моему стажу. Значит, в конце мая я расстанусь с моим блистательным городом и вернусь в Москву. И ежели революция подхватит меня
на свое крыло — придется, возможно, еще поездить… но, во всяком случае, своего участка я более никогда в жизни не увижу… Никогда…
Столица… Клиника… Асфальт, огни…»
Стали собираться понемногу распуганные жители
столицы, и не замедлил приехать Яков Емельянович Шушерин, а с ним и Надежда Федоровна (кажется, они прожили эту грозу в Рязани), чтоб узнать, не уцелел ли его скромный домик; но, увы! одни обгорелые печи стояли
на прежнем
месте.
А кто долой, тех в сорок восемь часов высылают из
столицы на место родины, под надзор полиции, если нет в Петербурге близких родных или надежных поручителей.
Дело в том, что государю было хорошо известно, что много дворян ежегодно приезжает в Петербург по разного рода делам, и многие из них имеют тяжбы в судебных
местах столицы, вследствие медленности производства задерживаются тут
на неопределенное время, что, при дороговизне петербургской жизни, отражается
на их благосостоянии, а потому приказал, чтобы всякий дворянин, при въезде в заставу, объявлял, кто он такой и где будет стоять.
На другой же день после этого разговора граф Довудский получил полную доверенность
на ведение дел княжны Баратовой и ревностно принялся за исполнение своих обязанностей. Он без устали рыскал по присутственным
местам первопрестольной
столицы, вел таинственные переговоры со стряпчими и маклерами и еженедельно давал обстоятельный отчет своей доверительнице.
Едва первый луч солнца блеснул в вершинах дубровных, как враги стремительно бросились к
столице; сошлись войска, и солнце осветило страшную битву, где кровь иноплеменных мешалась с кровью христианской и трупы валялись кучами. Ожесточенный враг наступал сильно, но Десница Вышнего покрыла щитом своим и
столицу, и войска, ополчила руки воинов
на врага строптивого и укрепила мышцы их: враг не коснулся
места освященного и, подобно Мамаю, со стыдом и злобою бессильною, отступил от
столицы.
Столичная жизнь, в которую он окунулся недавно, приехав из отдаленной провинции, сопутствуемый благословением родной матери, бедной вдовы-чиновницы, собравшей
на поездку единственного сына в
столицу за карьерой последние крохи, не успела еще наложить
на него свою печать преждевременной зрелости. Окончив курс лишь гимназии, он не мог рассчитывать
на многое и с помощью нескольких лиц, знавших его покойного отца, получил
место вольнонаемного писца в одной из бесчисленных столичных канцелярий.
Из этой беседки, построенной
на самом возвышенном
месте сада, открывался прелестный вид
на Москву-реку и заречную часть города, с видневшимися кругом нее густыми лесами, окружавшими со всех сторон в те далекие времена нашу первопрестольную
столицу.
По сообщению графа, Ольга Ивановна уехала из Петербурга в Москву, вероятно, к родителям, так как вскоре после ее бегства ее отец отказался от
места управляющего в Отрадном и переехал
на жительство в первопристольную
столицу.
Распродав всю квартирную обстановку, распустив прислугу и телеграфировав в Россию, чтобы деньги были переведены
на одного из лондонских банкиров, Николай Герасимович уехал в
столицу туманного Альбиона, чтобы среди новых
мест и новых людей отдохнуть и рассеяться от постигшего его удара.
Вправо же расстилался Троицкий мост, самый оживленный мост Петербурга в летнее время, как главный путь
на острова и в загородные злачные
места столицы.
Каким-то теплом, радушием и гостеприимством веет от таких домиков, все реже и реже встречающихся
на святой Руси, не только в
столицах, но и в губернских городах. Они год за годом уступают
место домам другого типа, — большим и красивым, но, увы, ни величина новых, ни вычурная красота их архитектурного стиля не могут скрыть от глаз наблюдателя, что в основу их постройки положен не комфорт отжившего старого барства, а гешефт новых народившихся дельцов.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем
на Москву, и в особенности
на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей
столице и в других государства нашего
местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными
на поражение оного везде, где только появится.