Клим пораженно провожал глазами одну из телег. На нее был погружен лишний человек, он лежал сверх трупов, аккуратно положенных вдоль телеги, его небрежно взвалили вкось, почти поперек их, и он высунул из-под брезента голые, разномерные руки; одна была коротенькая, торчала деревянно и растопырив пальцы звездой, а другая — длинная, очевидно, сломана в локтевом сгибе; свесившись с телеги, она свободно качалась, и кисть ее, на которой не хватало двух пальцев, была похожа
на клешню рака.
Неточные совпадения
Клещенки, или
клешни, у крупных
раков отрывают у самого туловища, во всю их длину, не повредив нигде ни маленького кончика, очищают от старой кожи и так же осторожно насаживают с верхнего узкого конца
на крючок, который прячется в самой
клешне при ее раздвоении: она расправляется
на поводке и имеет вид вытянутой длинной женской перчатки.
На нее очень жадно берет рыба средней величины и даже крупная.
В реках больших и песчаных
раки бывают очень крупны, но невкусны и водятся в малом количестве; но в небольших речках, особенно в губерниях черноземных, водятся в невероятном множестве, так что даже мешают удить, особенно после линянья, когда они бывают худы и голодны:
на что бы вы ни насадили ваши крючки, хотя бы
на раковые шейки, едва они коснутся дна, как
раки бросятся со всех сторон, схватят
клешнями и ртами свою добычу и поползут с нею в нору.
С весны надобно удить
на червей, летом —
на раковые шейки и линючих
раков и особенно
на большие линючие раковые
клешни, которые окуни очень любят; к осени же, до самой зимы, всего лучше удить
на маленьких рыбок; если же их нет, что часто случается, то надобно поймать плотичку или какую-нибудь нехищную рыбку, изрезать ее
на кусочки, крупные или мелкие, смотря по рыбе, какая берет, и по величине удочки, и насаживать ими крючки.
Кельнер поставил блюдо
на круглый столик. Произошло небольшое движение между гостями; несколько голов вытянулось; одни генералы за карточным столом сохранили невозмутимую торжественность позы. Спирит взъерошил свои волосы, нахмурился и, приблизившись к столику, начал поводить руками по воздуху:
рак топорщился, пятился и приподнимал
клешни. Спорит повторил и участил свои движения:
рак по-прежнему топорщился.
Живет где-то среди моря,
на безлюдном острове, в глубокой подводной пещере царь морских
раков. Когда он ударяет
клешней о
клешню, то
на поверхности воды вскипает великое волнение.
Горбач нащупывает пяткой корягу и, крепко ухватившись сразу за несколько веток, становится
на нее… Совладавши с равновесием и укрепившись
на новой позиции, он изгибается и, стараясь не набрать в рот воды, начинает правой рукой шарить между корягами. Путаясь в водорослях, скользя по мху, покрывающему коряги, рука его наскакивает
на колючие
клешни рака…
Слышно ему, как мимо его норы шмыгают другие рыбы — может быть, как и он, пискари, — и ни одна не поинтересуется им. Ни одной
на мысль не придет: «Дай-ка спрошу я у премудрого пискаря, каким он манером умудрился с лишком сто лет прожить, и ни щука его не заглотала, ни
рак клешней не перешиб, ни рыболов
на уду не поймал?» Плывут себе мимо, а может быть, и не знают, что вот в этой норе премудрый пискарь свой жизненный процесс завершает!
И вдруг он исчез. Что тут случилось — щука ли его заглотала,
рак ли
клешней перешиб, или сам он своею смертью умер и всплыл
на поверхность, — свидетелей этому делу не было. Скорее всего — сам умер, потому что какая сласть щуке глотать хворого, умирающего пискаря, да к тому же еще и премудрого?
Если сквозь тусклый свет фонаря вглядеться в этот груз, то в первую минуту глазам представится что-то бесформенно-чудовищное и несомненно живое, что-то очень похожее
на гигантских
раков, которые шевелят
клешнями и усами, теснятся и бесшумно карабкаются по скользкой стене вверх к потолку; но вглядишься попристальнее, и в сумерках начинают явственно вырастать рога и их отражения, затем тощие, длинные спины, грязная шерсть, хвосты, глаза.