Неточные совпадения
Прошли
снега и реки, — работы так вдруг и закипят: там погрузки
на суда, здесь расчистка дерев по лесам, пересадка дерев по садам, и пошли взрывать повсюду
землю.
В тот год зима запоздала, лишь во второй половине ноября сухой, свирепый ветер сковал реку сизым льдом и расцарапал не одетую
снегом землю глубокими трещинами. В побледневшем, вымороженном небе белое солнце торопливо описывало короткую кривую, и казалось, что именно от этого обесцвеченного солнца
на землю льется безжалостный холод.
На другой день, утром, он и Тагильский подъехали к воротам тюрьмы
на окраине города. Сеялся холодный дождь, мелкий, точно пыль, истреблял выпавший ночью
снег, обнажал земную грязь. Тюрьма — угрюмый квадрат высоких толстых стен из кирпича, внутри стен врос в
землю давно не беленный корпус, весь в пятнах, точно пролежни, по углам корпуса — четыре башни, в средине его
на крыше торчит крест тюремной церкви.
Не торопясь отступала плотная масса рабочих, люди пятились, шли как-то боком, грозили солдатам кулаками, в руках некоторых все еще трепетали белые платки; тело толпы распадалось, отдельные фигуры, отскакивая с боков ее, бежали прочь, падали
на землю и корчились, ползли, а многие ложились
на снег в позах безнадежно неподвижных.
Он видел, как в прозрачном облаке дыма и
снега кувыркалась фуражка; она первая упала
на землю, а за нею падали, обгоняя одна другую, щепки, серые и красные тряпки; две из них взлетели особенно высоко и, легкие, падали страшно медленно, точно для того, чтоб навсегда остаться в памяти.
Он вышел от нее очень поздно. Светила луна с той отчетливой ясностью, которая многое
на земле обнажает как ненужное. Стеклянно хрустел сухой
снег под ногами. Огромные дома смотрели друг
на друга бельмами замороженных окон; у ворот — черные туши дежурных дворников; в пустоте неба заплуталось несколько звезд, не очень ярких. Все ясно.
Самгин подумал, что он уже не первый раз видит таких людей, они так же обычны в вагоне, как неизбежно за окном вагона мелькание телеграфных столбов, небо, разлинованное проволокой, кружение
земли, окутанной
снегом, и
на снегу, точно бородавки, избы деревень. Все было знакомо, все обыкновенно, и, как всегда, люди много курили, что-то жевали.
Зимою она засыпала, как муха, сидела в комнатах, почти не выходя гулять, и сердито жаловалась
на бога, который совершенно напрасно огорчает ее, посылая
на землю дождь, ветер,
снег.
Остаток вечера он провел в мыслях об этой женщине, а когда они прерывались, память показывала темное, острое лицо Варвары, с плотно закрытыми глазами, с кривой улыбочкой
на губах, — неплотно сомкнутые с правой стороны, они открывали три неприятно белых зуба, с золотой коронкой
на резце. Показывала пустынный кусок кладбища, одетый толстым слоем
снега, кучи комьев рыжей
земли, две неподвижные фигуры над могилой, только что зарытой.
Не раз содрогнешься, глядя
на дикие громады гор без растительности, с ледяными вершинами, с лежащим во все лето
снегом во впадинах, или
на эти леса, которые растут тесно, как тростник, деревья жмутся друг к другу, высасывают из
земли скудные соки и падают сами от избытка сил и недостатка почвы.
— Что это, я спала? Да… колокольчик… Я спала и сон видела: будто я еду, по
снегу… колокольчик звенит, а я дремлю. С милым человеком, с тобою еду будто. И далеко-далеко… Обнимала-целовала тебя, прижималась к тебе, холодно будто мне, а снег-то блестит… Знаешь, коли ночью
снег блестит, а месяц глядит, и точно я где не
на земле… Проснулась, а милый-то подле, как хорошо…
На мерзлую
землю упало в ночь немного сухого
снегу, и ветер «сухой и острый» подымает его и метет по скучным улицам нашего городка и особенно по базарной площади.
Только холодно будто бы Мите, в начале ноябрь, и
снег валит крупными мокрыми хлопьями, а падая
на землю, тотчас тает.
Тигр не шел прямо, а выбирал такие места, где было меньше
снегу, где гуще были заросли и больше бурелома. В одном месте он взобрался
на поваленное дерево и долго стоял
на нем, но вдруг чего-то испугался, прыгнул
на землю и несколько метров полз
на животе. Время от времени он останавливался и прислушивался; когда мы приближались, то уходил сперва прыжками, а потом шагом и рысью.
От выпавшего
снега не осталось и следа, несмотря
на то что температура все время стояла довольно низкая.
На земле нигде не видно было следов оттепели, а между тем
снег куда-то исчез. Это происходит от чрезвычайной сухости зимних северо-западных ветров, которые поглощают всю влагу и делают климат Уссурийского края в это время года похожим
на континентальный.
Каждый порыв ветра сыпал
на землю сухой
снег с таким шумом, точно это был песок.
Старик таза тоже отказался лезть
на дерево. Тогда я решил взобраться
на кедр сам. Ствол его был ровный, гладкий и с подветренной стороны запорошенный
снегом. С большими усилиями я поднялся не более как
на три метра. У меня скоро озябли руки, и я должен был спуститься обратно
на землю.
Был конец марта. Солнышко стояло высоко
на небе и посылало
на землю яркие лучи. В воздухе чувствовалась еще свежесть ночных заморозков, в особенности в теневых местах, но уже по талому
снегу, по воде в ручьях и по веселому, праздничному виду деревьев видно было, что ночной холод никого уже запугать не может.
Костер почти что совсем угас: в нем тлели только две головешки. Ветер раздувал уголья и разносил искры по
снегу. Дерсу сидел
на земле, упершись ногами в
снег. Левой рукой он держался за грудь и, казалось, хотел остановить биение сердца. Старик таза лежал ничком в
снегу и не шевелился.
Действительно, кое-где чуть-чуть виднелся человеческий след, совсем почти запорошенный
снегом. Дерсу и Сунцай заметили еще одно обстоятельство: они заметили, что след шел неровно, зигзагами, что китаец часто садился
на землю и два бивака его были совсем близко один от другого.
Ночь была лунная и холодная. Предположения Дерсу оправдались. Лишь только солнце скрылось за горизонтом, сразу подул резкий, холодный ветер. Он трепал ветви кедровых стланцев и раздувал пламя костра. Палатка парусила, и я очень боялся, чтобы ее не сорвало со стоек. Полная луна ярко светила
на землю;
снег блестел и искрился. Голый хребет Карту имел теперь еще более пустынный вид.
А в зимний день ходить по высоким сугробам за зайцами, дышать морозным острым воздухом, невольно щуриться от ослепительного мелкого сверканья мягкого
снега, любоваться зеленым цветом неба над красноватым лесом!.. А первые весенние дни, когда кругом все блестит и обрушается, сквозь тяжелый пар талого
снега уже пахнет согретой
землей,
на проталинках, под косым лучом солнца, доверчиво поют жаворонки, и, с веселым шумом и ревом, из оврага в овраг клубятся потоки…
Внутренность рощи, влажной от дождя, беспрестанно изменялась, смотря по тому, светило ли солнце, или закрывалось облаком; она то озарялась вся, словно вдруг в ней все улыбнулось: тонкие стволы не слишком частых берез внезапно принимали нежный отблеск белого шелка, лежавшие
на земле мелкие листья вдруг пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед глазами; то вдруг опять все кругом слегка синело: яркие краски мгновенно гасли, березы стояли все белые, без блеску, белые, как только что выпавший
снег, до которого еще не коснулся холодно играющий луч зимнего солнца; и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь.
Благодаря выпавшему
снегу можно было кое-что рассмотреть
на земле.
Едва успевали мы положить
на землю срезанную траву, как сверху ее тотчас заносило
снегом.
После полудня ветер стих окончательно.
На небе не было ни единого облачка, яркие солнечные лучи отражались от
снега, и от этого день казался еще светлее. Хвойные деревья оделись в зимний наряд, отяжелевшие от
снега ветви пригнулись к
земле. Кругом было тихо, безмолвно. Казалось, будто природа находилась в том дремотном состоянии, которое, как реакция, всегда наступает после пережитых треволнений.
Кругом было тихо, но в этой тишине чувствовалось что-то угрожающее. Через несколько минут
снег пошел сильнее, он падал
на землю с каким-то особенным шуршанием. Проснулись остальные люди и стали убирать свои вещи.
После пурги степь казалась безжизненной и пустынной. Гуси, утки, чайки, крохали — все куда-то исчезли. По буро-желтому фону большими пятнами белели болота, покрытые
снегом. Идти было славно, мокрая
земля подмерзла и выдерживала тяжесть ноги человека. Скоро мы вышли
на реку и через час были
на биваке.
В усадьбе и около нее с каждым днем становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после обеда, часов до шести, сумерничают, а потом и свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают до петухов, а утром, чуть свет забрезжит, и опять
на ногах. Наконец в половине октября выпадает первый
снег прямо
на мерзлую
землю.
Боже мой! стук, гром, блеск; по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены; стук копыт коня, звук колеса отзывались громом и отдавались с четырех сторон; домы росли и будто подымались из
земли на каждом шагу; мосты дрожали; кареты летали; извозчики, форейторы кричали;
снег свистел под тысячью летящих со всех сторон саней; пешеходы жались и теснились под домами, унизанными плошками, и огромные тени их мелькали по стенам, досягая головою труб и крыш.
Наконец этот «вечер» кончился. Было далеко за полночь, когда мы с братом проводили барышень до их тележки. Вечер был темный, небо мутное, первый
снег густо белел
на земле и
на крышах. Я, без шапки и калош, вышел, к нашим воротам и смотрел вслед тележке, пока не затих звон бубенцов.
А около господа ангелы летают во множестве, — как
снег идет али пчелы роятся, — али бы белые голуби летают с неба
на землю да опять
на небо и обо всем богу сказывают про нас, про людей.
Хотя
снега в открытых степях и по скатам гор бывают мелки, потому что ветер, гуляя
на просторе, сдирает
снег с гладкой поверхности
земли и набивает им глубокие овраги, долины и лесные опушки, но тем не менее от такого скудного корма несчастные лошади к весне превращаются в лошадиные остовы, едва передвигающие ноги, и многие колеют; если же пред выпаденьем
снега случится гололедица и
земля покроется ледяною корою, которая под
снегом не отойдет (как то иногда бывает) и которую разбивать копытами будет не возможно, то все конские табуны гибнут от голода
на тюбеневке.
У куропаток есть три рода крика, или голоса: первый, когда они целою станицей найдут корм и начнут его клевать, разгребая
снег или
землю своими лапками: тут они кудахчут, как куры, только гораздо тише и приятнее для уха; второй, когда, увидя или услыша какую-нибудь опасность, собираются улететь или окликаются между собою, этот крик тоже похож несколько
на куриный, когда куры завидят ястреба или коршуна; и, наконец, третий, собственно им принадлежащий, когда вспуганная стая летит со всею силою своего быстрого полета.
Даже во время замерзков, когда
земля начинает покрываться первым пушистым
снегом, вовсе неожиданно случалось мне находить в самой голове родника гаршнепа, притаившегося
на мерзлой
земле; изумляла меня крепкая стойка собаки
на таком голом месте, где, казалось, ничто спрятаться не могло.
Если вдруг выпадет довольно глубокий
снег четверти в две, пухлый и рыхлый до того, что нога зверя вязнет до
земли, то башкирцы и другие азиатские и русские поселенцы травят, или, вернее сказать, давят, в большом числе русаков не только выборзками, но и всякими дворными собаками, а лис и волков заганивают верхами
на лошадях и убивают одним ударом толстой ременной плети, от которой, впрочем, и человек не устоит
на ногах.
Вдруг до слуха моего донесся какой-то странный шум — это
снег осыпался с ветвей
на землю, и затем я услышал хлопанье крыльев в чаще и громкое карканье.
Когда мы подходили к биваку, я увидел, что нависшей со скалы белой массы не было, а
на месте нашей палатки лежала громадная куча
снега вперемешку со всяким мусором, свалившимся сверху. Случилось то, чего я опасался: в наше отсутствие произошел обвал. Часа два мы откапывали палатку, ставили ее вновь, потом рубили дрова. Глубокие сумерки спустились
на землю,
на небе зажглись звезды, а мы все не могли кончить работы. Было уже совсем темно, когда мы вошли в палатку и стали готовить ужин.
Я рассчитывал, что буря, захватившая нас в дороге, скоро кончится, но ошибся. С рассветом ветер превратился в настоящий шторм. Сильный ветер подымал тучи
снегу с
земли и с ревом несся вниз по долине. По воздуху летели мелкие сучья деревьев, корье и клочки сухой травы. Берестяная юрточка вздрагивала и, казалось, вот-вот тоже подымется
на воздух.
На всякий случай мы привязали ее веревками от нарт за ближайшие корни и стволы деревьев.
После выпавшего
снега все предметы
на земле были покрыты пышными капюшонами.
Свежевыпавший
снег толстым слоем, словно капюшоном, прикрыл юрты туземцев, опрокинутые вверх дном лодки, камни, пни, оставшиеся от порубленных недавно деревьев, и валежник
на земле.
Лес зашумел, и с деревьев посыпался
снег на землю.
В то самое время в других местах
на земле кипела, торопилась, грохотала жизнь; здесь та же жизнь текла неслышно, как вода по болотным травам; и до самого вечера Лаврецкий не мог оторваться от созерцания этой уходящей, утекающей жизни; скорбь о прошедшем таяла в его душе как весенний
снег, — и странное дело! — никогда не было в нем так глубоко и сильно чувство родины.
Рабочие очистили
снег, и Кожин принялся топором рубить лед, который здесь был в аршин. Кишкин боялся, что не осталась ли подо льдом вода, которая затруднила бы работу в несколько раз, но воды не оказалось — болото промерзло насквозь. Сейчас подо льдом начиналась смерзшаяся, как камень,
земля. Здесь опять была своя выгода:
земля промерзла всего четверти
на две, тогда как без льда она промерзла
на все два аршина. Заложив шурф, Кожин присел отдохнуть. От него пар так и валил.
На дворе стояла оттепель; солнце играло в каплях тающего
на иглистых листьях сосны
снега; невдалеке
на земле было большое черное пятно, вылежанное ночевавшим здесь стадом зубров, и с этой проталины несся сильный запах парного молока.
После постоянного ненастья, от которого размокла черноземная почва, сначала образовалась страшная грязь, так что мы с трудом стали уезжать по пятидесяти верст в день; потом вдруг сделалось холодно и, поднявшись
на заре, чтоб выбраться поранее из грязного «Одного двора», мы увидели, что грязь замерзла и что
земля слегка покрыта
снегом.
Был конец ноября. Днем
на мерзлую
землю выпал сухой мелкий
снег, и теперь было слышно, как он скрипит под ногами уходившего сына. К стеклам окна неподвижно прислонилась густая тьма, враждебно подстерегая что-то. Мать, упираясь руками в лавку, сидела и, глядя
на дверь, ждала…
Оставшись одна, она подошла к окну и встала перед ним, глядя
на улицу. За окном было холодно и мутно. Играл ветер, сдувая
снег с крыш маленьких сонных домов, бился о стены и что-то торопливо шептал, падал
на землю и гнал вдоль улицы белые облака сухих снежинок…
Между тем спускаются
на землю сумерки, и сверху начинает падать
снег.
Снег этот тает
на моем лице и образует водные потоки, которые самым неприятным образом ползут мне за галстук. Сверх того, с некоторого времени начинаются ухабы, которые окончательно расстраивают мой дорожный туалет.
Мокрая
земля, по которой кое-где выбивали ярко-зеленые иглы травы с желтыми стебельками, блестящие
на солнце ручьи, по которым вились кусочки
земли и щепки, закрасневшиеся прутья сирени с вспухлыми почками, качавшимися под самым окошком, хлопотливое чиликанье птичек, копошившихся в этом кусте, мокрый от таявшего
на нем
снега черноватый забор, а главное — этот пахучий сырой воздух и радостное солнце говорили мне внятно, ясно о чем-то новом и прекрасном, которое, хотя я не могу передать так, как оно сказывалось мне, я постараюсь передать так, как я воспринимал его, — все мне говорило про красоту, счастье и добродетель, говорило, что как то, так и другое легко и возможно для меня, что одно не может быть без другого, и даже что красота, счастье и добродетель — одно и то же.