Неточные совпадения
Мне сто раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: «А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?» Одним словом, не могу выразить моих впечатлений, потому что все это фантазия, наконец,
поэзия, а стало быть, вздор; тем не менее мне часто задавался и задается один уж совершенно бессмысленный вопрос: «Вот они все кидаются и мечутся, а почем знать, может быть, все это чей-нибудь сон, и ни одного-то человека здесь нет
настоящего, истинного, ни одного поступка действительного?
Во Франции некогда была блестящая аристократическая юность, потом революционная. Все эти С.-Жюсты и Гоши, Марсо и Демулены, героические дети, выращенные на мрачной
поэзии Жан-Жака, были
настоящие юноши. Революция была сделана молодыми людьми; ни Дантон, ни Робеспьер, ни сам Людовик XVI не пережили своих тридцати пяти лет. С Наполеоном из юношей делаются ординарцы; с реставрацией, «с воскресением старости» — юность вовсе не совместна, — все становится совершеннолетним, деловым, то есть мещанским.
Это было первое общее суждение о
поэзии, которое я слышал, а Гроза (маленький, круглый человек, с крупными чертами ординарного лица) был первым виденным мною «живым поэтом»… Теперь о нем совершенно забыли, но его произведения были для того времени
настоящей литературой, и я с захватывающим интересом следил за чтением. Читал он с большим одушевлением, и порой мне казалось, что этот кругленький человек преображается, становится другим — большим, красивым и интересным…
Именно это и понимал Стабровский, понимал в ней ту энергичную сибирскую женщину, которая не удовлетворится одними словами, которая для дела пожертвует всем и будет своему мужу
настоящим другом и помощником. Тут была своя
поэзия, —
поэзия силы, широкого размаха энергии и неудержимого стремления вперед.
Только в ренессансную эпоху стал нам по-настоящему близок Достоевский, полюбили
поэзию Тютчева и оценили Вл. Соловьева.
— А вот когда напишете это слово кому-нибудь в стихах, тогда ваша
поэзия начнется,
настоящим поэтом будете!
За полвека много я пересмотрел замечательных Гамлетов, но ни разу не видел
настоящей Офелии, создания Шекспира, «сотканной из тончайшего эфира
поэзии».
— Очень много; правда, что многие из действительных событий неправдоподобны, основаны на слишком редких, исключительных положениях или сцеплениях обстоятельств и потому в
настоящем своем виде имеют вид сказки или натянутой выдумки (из этого можно видеть, что действительная жизнь часто бывает слишком драматична для драмы, слишком поэтична для
поэзии); но очень много есть событий, в которых, при всей их замечательности, нет ничего эксцентрического, невероятного, все сцепление происшествий, весь ход и развязка того, что в
поэзии называется интригою, просты, естественны.
У народов Западной Европы до сих пор сильно распространен этот род
поэзии, но
настоящая, светская, аристократическая литература пренебрегает такой
поэзией.
Одаренный проницательностью художника, Пушкин скоро постиг характер этого общества и, не стесняясь уже классическими приличиями, изобразил его просто и верно; общество было в восторге, что видит наконец
настоящую, не игрушечную
поэзию, и принялось читать и перечитывать Пушкина.
Не зная древней языческой русской
поэзии в ее
настоящем, неиспорченном виде, мы можем судить о ней только по аналогии с
поэзиею других славянских племен и по намекам, сохранившимся в том, что до нас дошло от русской древности в изменениях позднейшего времени.
Не говоря о гигантах
поэзии, мы имеем даже у себя произведения, удовлетворяющие этим скромным требованиям: мы знаем, например, как Чичиков и Плюшкин дошли до своего
настоящего характера, даже знаем отчасти, как обленился Илья Ильич Обломов…
Какая
поэзия прошлого могла устоять перед грязью
настоящего?
В
настоящее же время «научиться медицине», т. е. врачебному искусству, так же невозможно, как научиться
поэзии или искусству сценическому.
В русском верхнем культурном слое начала века был
настоящий ренессанс духовной культуры, появилась русская философская школа с оригинальной религиозной философией, был расцвет русской
поэзии, после десятилетий падения эстетического вкуса пробудилось обостренное эстетическое сознание, пробудился интерес к вопросам духовного порядка, который был у нас в начале XIX века.
Война таким образом родит не только героев и поэтов, но и дождь, не в смысле водянистой
поэзии, а в смысле
настоящего ливня.
Жизнь между тем,
настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки,
поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.