Неточные совпадения
О великий христианин Гриша! Твоя
вера была так сильна, что ты чувствовал близость бога, твоя любовь так велика, что слова сами собою лились из уст твоих — ты их не поверял рассудком… И какую высокую хвалу ты принес его величию, когда, не
находя слов, в слезах повалился на землю!..
— Много между нами есть старших и советом умнейших, но коли меня почтили, то мой совет: не терять, товарищи, времени и гнаться за татарином. Ибо вы сами знаете, что за человек татарин. Он не станет с награбленным добром ожидать нашего прихода, а мигом размытарит его, так что и следов не
найдешь. Так мой совет: идти. Мы здесь уже погуляли. Ляхи знают, что такое козаки; за
веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с голодного города не много. Итак, мой совет — идти.
Я вас почитаю за одного из таких, которым хоть кишки вырезай, а он будет стоять да с улыбкой смотреть на мучителей, — если только
веру иль бога
найдет.
Придя к себе, он запер дверь, лег и пролежал до вечернего чая, а когда вышел в столовую, там, как часовой, ходила Спивак, тонкая и стройная после родов, с пополневшей грудью. Она поздоровалась с ласковым равнодушием старой знакомой,
нашла, что Клим сильно похудел, и продолжала говорить
Вере Петровне, сидевшей у самовара...
— Вчера, не желая волновать
Веру, я не хотел, да и времени не
нашел сообщить тебе о Дронове.
Тут
Вера Петровна, держа голову прямо и неподвижно, как слепая, сообщила ему об аресте Дмитрия. Клим
нашел, что вышло это у нее неуместно и даже как будто вызывающе. Варавка поднял бороду на ладонь, посмотрел на нее и сдул с ладони.
— Послушайте,
Вера Васильевна, не оставляйте меня в потемках. Если вы
нашли нужным доверить мне тайну… — он на этом слове с страшным усилием перемог себя, — которая касалась вас одной, то объясните всю историю…
На другой день Райский чувствовал себя веселым и свободным от всякой злобы, от всяких претензий на взаимность
Веры, даже не
нашел в себе никаких следов зародыша любви.
— Вы от
Веры теперь? — спросила она наконец. — Как вы
нашли ее?
— Пусть драпировка, — продолжала
Вера, — но ведь и она, по вашему же учению, дана природой, а вы хотите ее снять. Если так, зачем вы упорно привязались ко мне, говорите, что любите, — вон изменились, похудели!.. Не все ли вам равно, с вашими понятиями о любви,
найти себе подругу там в слободе или за Волгой в деревне? Что заставляет вас ходить целый год сюда, под гору?
Приехал доктор. Татьяна Марковна, утаив причину, искусно объяснила ему расстройство
Веры. Он
нашел признаки горячки, дал лекарство и сказал, что если она успокоится, то и последствий опасных ожидать нельзя.
Ему предчувствие говорило, что это последний опыт, что в
Вере он или
найдет, или потеряет уже навсегда свой идеал женщины, разобьет свою статую в куски и потушит диогеновский фонарь.
Что бабушка страдает невыразимо — это ясно. Она от скорби изменилась, по временам горбится, пожелтела, у ней прибавились морщины. Но тут же рядом, глядя на
Веру или слушая ее, она вдруг выпрямится, взгляд ее загорится такою нежностью, что как будто она теперь только
нашла в
Вере не прежнюю
Веру, внучку, но собственную дочь, которая стала ей еще милее.
Он засмеялся и ушел от нее — думать о
Вере, с которой он все еще не
нашел случая объясниться «о новом чувстве» и о том, сколько оно счастья и радости приносит ему.
—
Нашел на ком спрашивать! На нее нечего пенять, она смешна, и ей не поверили. А тот старый сплетник узнал, что
Вера уходила, в рожденье Марфеньки, с Тушиным в аллею, долго говорила там, а накануне пропадала до ночи и после слегла, — и переделал рассказ Полины Карповны по-своему. «Не с Райским, говорит, она гуляла ночью и накануне, а с Тушиным!..» От него и пошло по городу! Да еще там пьяная баба про меня наплела… Тычков все разведал…
Райский протянул руку, и кто-то сильно втащил его под навес шарабана. Там, кроме
Веры, он
нашел еще Марину. Обе они, как мокрые курицы, жались друг к другу, стараясь защититься кожаным фартуком от хлеставшего сбоку ливня.
Вера машинально оправилась перед зеркалом, со вздохом глядела на себя и думала: «Что брат Борис
нашел списывать во мне!»
— Ты скажи мне, что с тобой,
Вера? Ты то проговариваешься, то опять уходишь в тайну; я в потемках, я не знаю ничего… Тогда, может быть, я
найду и средство…
— Бабушка презирает меня, любит из жалости! Нельзя жить, я умру! — шептала она Райскому. Тот бросался к Татьяне Марковне, передавая ей новые муки
Веры. К ужасу его, бабушка, как потерянная, слушала эти тихие стоны
Веры, не
находя в себе сил утешить ее, бледнела и шла молиться.
Дело, о котором хотела говорить
Вера Ефремовна с Нехлюдовым, состояло в том, что одна товарка ее, некто Шустова, даже и не принадлежавшая к их подгруппе, как она выражалась, была схвачена пять месяцев тому назад вместе с нею и посажена в Петропавловскую крепость только потому, что у ней
нашли книги и бумаги, переданные ей на сохранение.
— Да, кабы не вы, погибла бы совсем, — сказала тетка. — Спасибо вам. Видеть же вас я хотела затем, чтобы попросить вас передать письмо
Вере Ефремовне, — сказала она, доставая письмо из кармана. — Письмо не запечатано, можете прочесть его и разорвать или передать, — что
найдете более сообразным с вашими убеждениями, — сказала она. — В письме нет ничего компрометирующего.
Смотритель был такой доброй души человек, что он никак не мог бы жить так, если бы не
находил поддержки в этой
вере.
Дальше Привалов рассказывал о том, как колебалась его
вера даже в собственную идею и в свое дело. Если его личная жизнь не сложилась, то он мог бы
найти некоторый суррогат счастья в выполнении своей идеи. Но для него и этот выход делался сомнительным.
А верит в Россию каждый по-своему, и каждый
находит в полном противоречий бытии России факты для подтверждения своей
веры.
Сашенька Прибыткова, одна из тех трех швей, которых
нашла сама
Вера Павловна, была очень недурна, была очень деликатна.
— Терпение, терпение,
Вера Павловна,
найдем.
Да, теперь
Вера Павловна
нашла себе дело, о котором не могла бы она думать прежде: рука ее Александра была постоянно в ее руке, и потому идти было легко.
Грусть его по ней, в сущности, очень скоро сгладилась; но когда грусть рассеялась на самом деле, ему все еще помнилось, что он занят этой грустью, а когда он заметил, что уже не имеет грусти, а только вспоминает о ней, он увидел себя в таких отношениях к
Вере Павловне, что
нашел, что попал в большую беду.
Он боялся, что когда придет к Лопуховым после ученого разговора с своим другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый раз взглянет на
Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на душе никаких мыслей, кроме тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него с величайшим желанием
найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
Рахель
нашла, что за все, кроме хорошей шубы, которую она не советует продавать, потому что через три месяца все равно же понадобилось бы делать новую, —
Вера Павловна согласилась, — так за все остальное можно дать 450 р., действительно, больше нельзя было и по внутреннему убеждению Мерцаловой; таким образом, часам к 10 торговая операция была кончена...
Например, нейтральные и ненейтральные комнаты строго различаются; но разрешение на допуск в ненейтральные комнаты установлено раз навсегда для известного времени дня: это потому, что две из трех граней дня перенесены в ненейтральные комнаты; установился обычай пить утренний чай в ее комнате, вечерний чай в его комнате; вечерний чай устраивается без особенных процедур; слуга, все тот же Степан, вносит в комнату Александра самовар и прибор, и только; но с утренним чаем особая манера: Степан ставит самовар и прибор на стол в той нейтральной комнате, которая ближе к комнате
Веры Павловны, и говорит Александру Матвеичу, что самовар подан, то есть говорит, если
находит Александра Матвеича в его кабинете; но если не застает?
Хорошо шла жизнь Лопуховых.
Вера Павловна была всегда весела. Но однажды, — это было месяцев через пять после свадьбы, — Дмитрий Сергеич, возвратившись с урока,
нашел жену в каком-то особенном настроении духа: в ее глазах сияла и гордость, и радость. Тут Дмитрий Сергеич припомнил, что уже несколько дней можно было замечать в ней признаки приятной тревоги, улыбающегося раздумья, нежной гордости.
Кроме Маши и равнявшихся ей или превосходивших ее простотою души и платья, все немного побаивались Рахметова: и Лопухов, и Кирсанов, и все, не боявшиеся никого и ничего, чувствовали перед ним, по временам, некоторую трусоватость. С
Верою Павловною он был очень далек: она
находила его очень скучным, он никогда не присоединялся к ее обществу. Но он был любимцем Маши, хотя меньше всех других гостей был приветлив и разговорчив с нею.
Вера Павловна, возвратившись в Петербург, увидела, что если и нужно ей бывать в этой швейной, то разве изредка, ненадолго; что если она продолжает бывать там почти каждый день, то, собственно, потому только, что ее влечет туда ее привязанность, и что там встречает ее привязанность; может быть, на несколько времени еще и не вовсе бесполезны ее посещения, все-таки Мерцалова еще
находит иногда нужным советоваться с нею; но это берет так мало времени и бывает все реже; а скоро Мерцалова приобретет столько опытности, что вовсе перестанет нуждаться в
Вере Павловне.
И я должен сказать, что и теперь в Сергиевской, как прежде на Васильевском, три грани дня
Веры Павловны составляют: чай утром, обед и вечерний чай; да, она сохранила непоэтическое свойство каждый день обедать и два раза пить чай и
находить это приятным, и вообще она сохранила все свои непоэтические, и неизящные, и нехорошего тона свойства.
— Э,
Вера Павловна, мы его еще разберем. В последнее время он, точно, обдумал все умно и поступал отлично. Но мы
найдем за ним грешки, и очень крупненькие.
Эти три девушки
нашли еще трех или четырех, выбрали их с тою осмотрительностью, о которой просила
Вера Павловна; в этих условиях выбора тоже не было ничего возбуждающего подозрение, то есть ничего особенного: молодая и скромная женщина желает, чтобы работницы в мастерской были девушки прямодушного, доброго характера, рассудительные, уживчивые, что же тут особенного?
После той страшно компрометирующей вещи, что
Вера Павловна вздумала и
нашла себя способною заниматься медициною, мне уж легко говорить обо всем: все остальное уж не может так ужасно повредить ей во мнении публики.
— Да, а вот мне и работать нельзя. Какие добрые эти девушки,
находили мне занятие по моему здоровью. Я их всех буду благодарить, каждую. Скажите и вы им,
Вера Павловна, что я вас просила благодарить их за меня.
Так прошел месяц, может быть, несколько и побольше, и если бы кто сосчитал, тот
нашел бы, что в этот месяц ни на волос не уменьшилась его короткость с Лопуховыми, но вчетверо уменьшилось время, которое проводит он у них, а в этом времени наполовину уменьшилась пропорция времени, которое проводит он с
Верою Павловною. Еще какой-нибудь месяц, и при всей неизменности дружбы, друзья будут мало видеться, — и дело будет в шляпе.
Мы с Огаревым не принадлежали ни к тем, ни к другим. Мы слишком сжились с иными идеями, чтоб скоро поступиться ими.
Вера в беранжеровскую застольную революцию была потрясена, но мы искали чего-то другого, чего не могли
найти ни в несторовской летописи, ни в трансцендентальном идеализме Шеллинга.
Дети играют на улице, у берега, и их голоса раздаются пронзительно-чисто по реке и по вечерней заре; к воздуху примешивается паленый запах овинов, роса начинает исподволь стлать дымом по полю, над лесом ветер как-то ходит вслух, словно лист закипает, а тут зарница, дрожа, осветит замирающей, трепетной лазурью окрестности, и
Вера Артамоновна, больше ворча, нежели сердясь, говорит,
найдя меня под липой...
Я почувствовал большую духовную устойчивость, незыблемую духовную основу жизни не потому, что я
нашел определенную истину и смысл, определенную
веру, а потому, что я решил посвятить свою жизнь исканию истины и смысла, служению правде.
От
Веры Лебедевой князь узнал, что Келлер прикочевал к ним еще со вчерашнего дня и, по всем признакам, долго от них не отстанет, потому что
нашел компанию и дружески сошелся с генералом Иволгиным; впрочем, он объявил, что остается у них единственно, чтоб укомплектовать свое образование.
— У всех у вас в Низах одна
вера, голь перекатная. Хоть вывороти вас, двоегривенного не
найдешь…
— А зачем от старой
веры отшатился? Зачем с бритоусами да табашниками водишься?.. Вот бог-то и
нашел тебя и еще
найдет.
Прочтите речь Наполеона на выставке. Отсюда так и хочется взять его за шиворот. Но что же французы? Где же умы и люди, закаленные на пользу человечества в переворотах общественных? — Тут что-то кроется. Явится новое, неожиданное самим двигателям. В этой одной
вере можно
найти некоторое успокоение при беспрестанном недоумении. Приезжайте сюда и будем толковать, — а писать нет возможности.
Голос ее лился ровно, слова она
находила легко и быстро низала их, как разноцветный бисер, на крепкую нить своего желания очистить сердце от крови и грязи этого дня. Она видела, что мужики точно вросли там, где застала их речь ее, не шевелятся, смотрят в лицо ей серьезно, слышала прерывистое дыхание женщины, сидевшей рядом с ней, и все это увеличивало силу ее
веры в то, что она говорила и обещала людям…
Законоучитель Введенский был вдовец, академик и человек очень самолюбивый. Еще в прошлом году он встретился в одном обществе с отцом Смоковникова и, столкнувшись о ним в разговоре о
вере, в котором Смоковников разбил его по всем пунктам и поднял на смех, решил обратить особенное внимание на сына и,
найдя в нем такое же равнодушие к Закону Божию, как и в неверующем отце, стал преследовать его и даже провалил его на экзамене.
Что же бы вы думали? Едем мы однажды с Иваном Петровичем на следствие: мертвое тело
нашли неподалеку от фабрики. Едем мы это мимо фабрики и разговариваем меж себя, что вот подлец, дескать, ни на какую штуку не лезет. Смотрю я, однако, мой Иван Петрович задумался, и как я в него
веру большую имел, так и думаю: выдумает он что-нибудь, право выдумает. Ну, и выдумал. На другой день, сидим мы это утром и опохмеляемся.