Неточные совпадения
Стародум. Оно и должно быть залогом благосостояния государства. Мы видим все несчастные следствия дурного воспитания. Ну, что для отечества может выйти из Митрофанушки, за которого невежды-родители платят еще и деньги невеждам-учителям? Сколько дворян-отцов, которые нравственное воспитание сынка своего поручают своему рабу крепостному! Лет через пятнадцать и выходят вместо одного раба двое, старый дядька да
молодой барин.
Ведь
молодым людям в брак вступать, а не
родителям; стало-быть, и надо оставить
молодых людей устраиваться, как они знают».
Знать, видно, много напомнил им старый Тарас знакомого и лучшего, что бывает на сердце у человека, умудренного горем, трудом, удалью и всяким невзгодьем жизни, или хотя и не познавшего их, но много почуявшего
молодою жемчужною душою на вечную радость старцам
родителям, родившим их.
Двадцать пять верст показались Аркадию за целых пятьдесят. Но вот на скате пологого холма открылась наконец небольшая деревушка, где жили
родители Базарова. Рядом с нею, в
молодой березовой рощице, виднелся дворянский домик под соломенною крышей. У первой избы стояли два мужика в шапках и бранились. «Большая ты свинья, — говорил один другому, — а хуже малого поросенка». — «А твоя жена — колдунья», — возражал другой.
— Тут уж есть эдакое… неприличное, вроде как о предках и
родителях бесстыдный разговор в пьяном виде с чужими, да-с! А господин Томилин и совсем ужасает меня. Совершенно как дикий черемис, — говорит что-то, а понять невозможно. И на плечах у него как будто не голова, а гнилая и горькая луковица. Робинзон — это, конечно, паяц, — бог с ним! А вот бродил тут
молодой человек, Иноков, даже у меня был раза два… невозможно вообразить, на какое дело он способен!
Шестнадцатилетний Михей, не зная, что делать с своей латынью, стал в доме
родителей забывать ее, но зато, в ожидании чести присутствовать в земском или уездном суде, присутствовал пока на всех пирушках отца, и в этой-то школе, среди откровенных бесед, до тонкости развился ум
молодого человека.
Началось длинное описание, сначала
родителей молодого человека, потом
родителей девицы, потом история раздора двух фамилий, вроде Монтекки и Капулетти, потом наружности и свойств
молодых людей, давно росших и воспитанных вместе, а потом разлученных.
Тема его состояла в изображении гибельных последствий страсти от неповиновения
родителям.
Молодой человек и девушка любили друг друга, но, разлученные
родителями, виделись с балкона издали, перешептывались, переписывались.
Длинный рассказ все тянулся о том, как разгорались чувства
молодых людей и как
родители усугубляли над ними надзор, придумывали нравственные истязания, чтоб разлучить их. У Марфеньки навертывались слезы, и Вера улыбалась изредка, а иногда и задумывалась или хмурилась.
Версилов, сделавшись другом
молодой особы, предложил брак с собой именно ввиду обозначившегося обстоятельства (которого, кажется, и
родители не подозревали почти до конца).
Больше же всех была приятна Нехлюдову милая
молодая чета дочери генерала с ее мужем. Дочь эта была некрасивая, простодушная
молодая женщина, вся поглощенная своими первыми двумя детьми; муж ее, за которого она после долгой борьбы с
родителями вышла по любви, либеральный кандидат московского университета, скромный и умный, служил и занимался статистикой, в особенности инородцами, которых он изучал, любил и старался спасти от вымирания.
Из этих других, старший — есть один из современных
молодых людей с блестящим образованием, с умом довольно сильным, уже ни во что, однако, не верующим, многое, слишком уже многое в жизни отвергшим и похерившим, точь-в-точь как и
родитель его.
Привязался я к одной
молодой и прекрасной девице, умной и достойной, характера светлого, благородного, дочери почтенных
родителей.
Марья Гавриловна была воспитана на французских романах и следственно была влюблена. Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик, находившийся в отпуску в своей деревне. Само по себе разумеется, что
молодой человек пылал равною страстию и что
родители его любезной, заметя их взаимную склонность, запретили дочери о нем и думать, а его принимали хуже, нежели отставного заседателя.
Но «доля» так и не далась
молодому землемеру.
Родители больше уже не встретились ни друг с другом, ни со своим ребенком…
— Разве так лошадей выводят? — кричит
молодой человек, спешиваясь и выхватывая у Ахметки повод. —
Родитель, ты ее сзаду пугай… Да не бойся. Ахметка, а ты чего стоишь?
— Правда,
родитель, — коротко согласился он. — Только ведь мы,
молодые, у вас, старичков, учимся.
Но в возрасте от 15 до 20 лет девушек свободного состояния больше, чем мужчин, которые обыкновенно оставляют остров до наступления брачного возраста; и, вероятно, за недостатком
молодых женихов и отчасти из экономических соображений было совершено много неравных браков;
молодые свободные девушки, почти девочки, были выдаваемы
родителями за пожилых поселенцев и крестьян.
Дело в том, что дети и подростки в беднейших семьях получают от казны кормовые, которые выдаются только до 15 лет, и тут
молодых людей и их
родителей простой расчет побуждает говорить неправду.
— Мы отсутственны были пять лет и возвращалися в Россию;
молодой мой барин в радости видеть своего
родителя, а я, признаюсь, ласкаяся пользоваться сделанным мне обещанием.
Исполнение своего намерения Иван Петрович начал с того, что одел сына по-шотландски; двенадцатилетний малый стал ходить с обнаженными икрами и с петушьим пером на складном картузе; шведку заменил
молодой швейцарец, изучивший гимнастику до совершенства; музыку, как занятие недостойное мужчины, изгнали навсегда; естественные науки, международное право, математика, столярное ремесло, по совету Жан-Жака Руссо, и геральдика, для поддержания рыцарских чувств, — вот чем должен был заниматься будущий «человек»; его будили в четыре часа утра, тотчас окачивали холодной водой и заставляли бегать вокруг высокого столба на веревке; ел он раз в день по одному блюду; ездил верхом, стрелял из арбалета; при всяком удобном случае упражнялся, по примеру
родителя, в твердости воли и каждый вечер вносил в особую книгу отчет прошедшего дня и свои впечатления, а Иван Петрович, с своей стороны, писал ему наставления по-французски, в которых он называл его mon fils [Мой сын (фр.).] и говорил ему vous.
Злая волшебница прогневалась на моего
родителя покойного, короля славного и могучего, украла меня, еще малолетнего, и сатанинским колдовством своим, силой нечистою, оборотила меня в чудище страшное и наложила таковое заклятие, чтобы жить мне в таковом виде безобразном, противном и страшном для всякого человека, для всякой твари божией, пока найдется красная девица, какого бы роду и званья ни была она, и полюбит меня в образе страшилища и пожелает быть моей женой законною, и тогда колдовство все покончится, и стану я опять попрежнему человеком
молодым и пригожиим; и жил я таковым страшилищем и пугалом ровно тридцать лет, и залучал я в мой дворец заколдованный одиннадцать девиц красныих, а ты была двенадцатая.
Начальство вдруг спросит:"А покажите-ка,
молодой человек, есть ли у вас правила!";
родителю любимой особы взбредет на мысль сказать"Охотно отдали бы мы,
молодой человек, вам нашу Катеньку, да не знаем, как вы насчет правил".
— Плохо,
молодой человек, — вы в дурном обществе!.. Жаль, очень жаль сына почтенных
родителей, который не щадит семейной чести.
Сокуров —
молодой купчик, не отделенный от «
родителя» и сильно мечтающий о возможности сделаться со временем «негоциантом».
— А чем мои занятия худы? — спросил он в свою очередь, — напротив того, я полагаю, что они в высшей степени нравственны, потому что мои откровенные беседы с
молодым поколением поселяют в нем отвращение к тем мерзостям, в которых закоренели их милые
родители… Да позвольте полюбопытствовать, о каких это «других» занятиях вы говорите?
У обоих живы были
родители, которые в изобилии снабжали
молодых супругов деньгами.
— Это князь Бесхвостый, — говорила ей подруга, которую
молодой князь удостоивал своим вниманием (разумеется, с разрешения
родителей).
Действие оканчивается тем, что
молодой граф получил аттестат об отличном окончании курса наук (по выбору
родителей) и, держа оный в руках, восклицает: «Вот и желанный аттестат получен! но спросите меня по совести, что я знаю, и я должен буду ответить: я знаю, что я ничего не знаю!»
Так,
молодой князь Букиазба, уже в четырнадцатилетнем возрасте, без промаху сажал желтого в среднюю лузу; и однажды, тайно от
родителей, поступил маркёром в Малоярославский трактир, за что был высечен;
молодой граф Мамелфин столь был склонен к философским упражнениям, что, имея от роду тринадцать лет, усомнился в бессмертии души, за что был высечен;
молодой граф Твэрдоонто тайком от
родителей изучал латинскую грамматику, за что был высечен;
молодой подпрапорщик Бедокуров, в предвидении финансовой карьеры, с юных лет заключал займы, за что был высечен.
Молодой граф требует, чтоб его обучали латинской грамматике, но
родители его находят, что это не комильфо, и, вместо латинской грамматики, заставляют его проходить науку о том, что есть истинная кобыла?
— Конечно, мне все равно, — продолжал учитель. — Но я вам должен сказать, что в возрасте семнадцати лет
молодой человек не имеет почти никаких личных и общественных прав. Он не может вступать в брак. Векселя, им подписанные, ни во что не считаются. И даже в солдаты он не годится: требуется восемнадцатилетний возраст. В вашем же положении вы находитесь на попечении
родителей, родственников, или опекунов, или какого-нибудь общественного учреждения.
Сердце Веры пронзено (вот сердце, вот стрела). Но, как благонравная и воспитанная девица, она показывает письмо почтенным
родителям, а также своему другу детства и жениху, красивому
молодому человеку Васе Шеину. Вот и иллюстрация. Конечно, со временем здесь будут стихотворные объяснения к рисункам.
Предав с столь великим почетом тело своего патрона земле,
молодой управляющий снова явился к начальнику губернии и доложил тому, что единственная дочь Петра Григорьича, Катерина Петровна Ченцова, будучи удручена горем и поэтому не могшая сама приехать на похороны, поручила ему почтительнейше просить его превосходительство, чтобы все деньги и бумаги ее покойного
родителя он приказал распечатать и дозволил бы полиции, совместно с ним, управляющим, отправить их по почте к госпоже его.
— Ах, детки, детки! — говорит он, — и жаль вас, и хотелось бы приласкать да приголубить вас, да, видно, нечего делать — не судьба! Сами вы от
родителей бежите, свои у вас завелись друзья-приятели, которые дороже для вас и отца с матерью. Ну, и нечего делать! Подумаешь-подумаешь — и покоришься. Люди вы
молодые, а
молодому, известно, приятнее с
молодым побыть, чем со стариком ворчуном! Вот и смиряешь себя, и не ропщешь; только и просишь отца небесного: твори, Господи, волю свою!
История дикаря отступала все далее и далее на четвертую, пятую, шестую страницы, а на первых, за отсутствием других предметов сенсации, красовались через несколько дней портреты мисс Лиззи и мистера Фрэда, двух еще совсем
молодых особ, которые, обвенчавшись самовольно в Балтиморе, устроили своим
родителям, известным миллионерам города Нью-Йорка, «неожиданный сюрприз».
Вот они — кто с редкой бородкой в заплатанном кафтане и лаптях, такой же, как оставшийся дома в Казанской или Рязанской губернии
родитель, кто с седой бородой, с согнутой спиной, с большой палкой, такой же, как отцов отец — дед, кто
молодой малый в сапогах и красной рубахе, такой же, каким год назад был он сам, тот солдат, который должен теперь стрелять в него.
Но точно такими же казались тысячелетия тому назад, в более древние времена, требования не только государственные, но семейные, как например: требование того, чтобы
родители кормили детей,
молодые — старых, чтобы супруги были верны друг другу.
Алексей Степанович преспокойно служил и жил в Уфе, отстоявшей в двухстах сорока верстах от Багрова, и приезжал каждый год два раза на побывку к своим
родителям. Ничего особенного с ним не происходило. Тихий, скромный, застенчивый, ко всем ласковый, цвел он, как маков цвет, и вдруг… помутился ясный ручеек жизни
молодого деревенского дворянина.
Через неделю Алексей Степаныч взял отпуск, раскланялся с Софьей Николавной, которая очень ласково пожелала ему счастливого пути, пожелала, чтобы он нашел
родителей своих здоровыми и обрадовал их своим приездом, — и полный радостных надежд от таких приятных слов,
молодой человек уехал в деревню, к отцу и матери.
Старших дочерей своих он пристроил: первая, Верегина, уже давно умерла, оставив трехлетнюю дочь; вторая, Коптяжева, овдовела и опять вышла замуж за Нагаткина; умная и гордая Елисавета какими-то судьбами попала за генерала Ерлыкина, который, между прочим, был стар, беден и пил запоем; Александра нашла себе столбового русского дворянина,
молодого и с состоянием, И. П. Коротаева, страстного любителя башкирцев и кочевой их жизни, — башкирца душой и телом; меньшая, Танюша, оставалась при
родителях; сынок был уже двадцати семи лет, красавчик, кровь с молоком; «кофту да юбку, так больше бы походил на барышню, чем все сестры» — так говорил про него сам отец.
Родители не нарадовались, не нагляделись на него и убедились, что болезнь выгнала из
молодой головы и сердца все прежние мысли и чувства.
Сущность дела состояла в том, что Николай Федорыч расспросил
молодого человека об его семействе, об его состоянии, об его намерениях относительно службы и места постоянного жительства; сказал ему, что Софья Николавна ничего не имеет, кроме приданого в десять тысяч рублей, двух семей людей и трех тысяч наличных денег для первоначального обзаведения; в заключение он прибавил, что хотя совершенно уверен, что Алексей Степаныч, как почтительный сын, без согласия отца и матери не сделал бы предложения, но что
родители его могли передумать и что приличие требует, чтобы они сами написали об этом прямо к нему, и что до получения такого письма он не может дать решительного ответа.
В восемнадцать лет Оленин был так свободен, как только бывали свободны русские богатые
молодые люди сороковых годов, с
молодых лет оставшиеся без
родителей.
— Как же вы, милостивый государь, осмелились в моем доме заводить такие шашни? Да что же вы думаете об моем доме? Да и я-то что, болван, что ли? Стыдно,
молодой человек, и безнравственно совращать бедную девушку, у которой ни
родителей, ни защитников, ни состояния… Вот нынешний век! Оттого что всему учат вашего брата — грамматике, арифметике, а морали не учат… Ославить девушку, лишить доброго имени…
— А кто это сказал — тот дурак, — заметил возмужалым голосом некто Калатузов,
молодой юноша лет восемнадцати, которого нежные
родители бог весть для чего продержали до этого возраста дома и потом привезли для того, чтобы посадить рядом с нами во второй класс.
—
Родители!.. Хм… Никаких
родителей! Недаром же мы песни пели: «Наши сестры — сабли востры»… И матки и батьки — все при нас в казарме… Так-то-с. А рассказываю вам затем, чтобы вы,
молодые люди, помнили да и детям своим передали, как в николаевские времена солдат выколачивали… Вот у меня теперь офицерские погоны, а розог да палок я съел — конца-краю нет…
Но, говорю, не лишай себя
молодой твоей жизни… как нужна она дорогим твоим
родителям, для которых ты — вся их радость…
Церковь богато освещена. Среди разодетой публики, в стороне, скрестив руки на груди, — любимая поза красавца В. В. Пукирева, — безнадежно смотрит на венчание высокий, стройный
молодой человек. Чиновник-родитель выдавал за старую мумию, своего начальника, единственную дочь — невесту, и художник дал в картине свой автопортрет. Это знала Москва.
Прошло еще три года после этого. Университет забылся, о продолжении ученья и помину нет — жить стало нечем, пришлось искать места. Эти поиски продолжались около года, во время которого предлагал дальний родственник, исправник, поступить в урядники, но
молодой человек, претендовавший поступить в университет, отказался, за что, впрочем, от
родителей получил нагоняй.