Неточные совпадения
Какие бывают эти общие залы — всякий проезжающий знает очень хорошо: те же стены, выкрашенные масляной краской, потемневшие вверху от трубочного дыма и залосненные снизу спинами разных проезжающих, а еще более туземными купеческими, ибо купцы по торговым дням приходили сюда сам-шест и сам-сём испивать свою известную пару чаю; тот же закопченный потолок; та же копченая люстра со
множеством висящих стеклышек, которые прыгали и звенели всякий раз, когда половой бегал по истертым клеенкам, помахивая бойко подносом, на котором сидела такая же бездна чайных чашек, как птиц на морском берегу; те же картины во всю стену, писанные масляными красками, — словом, все то же, что и везде; только и разницы, что на одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями, каких
читатель, верно, никогда не видывал.
Кроме обыкновенных посетителей этого дома, мы встречаем здесь
множество гостей, вовсе нам не знакомых, и несколько таких лиц, которые едва мелькнули перед
читателем в самом начале романа и которых
читатель имел полное право позабыть до сих пор.
В заключение настоящего введения, еще одно слово. Выражение «бонапартисты», с которым
читателю не раз придется встретиться в предлежащих эскизах, отнюдь не следует понимать буквально. Под «бонапартистом» я разумею вообще всякого, кто смешивает выражение «отечество» с выражением «ваше превосходительство» и даже отдает предпочтение последнему перед первым. Таких людей во всех странах
множество, а у нас до того довольно, что хоть лопатами огребай.
Пусть
читатель положит руку на сердце и вспомнит, какое
множество поступков в его собственной жизни не имело решительно другой причины.
Из многих случаев этого угождения господствующему образу мыслей укажем на один: многие требуют, чтобы в сатирических произведениях были лица, «на которых могло бы с любовью отдохнуть сердце
читателя», — требование очень естественное; но действительность очень часто не удовлетворяет ему, представляя
множество событий, в которых нет «и одного отрадного лица; искусство почти всегда угождает ему; и не знаем, найдется ли, например, в русской литературе, кроме Гоголя, писатель, который бы «в подчинялся этому требованию; и у самого Гоголя за недостаток «отрадных» лиц вознаграждают «высоколирические» отступления.
Когда при произнесении этого слова без свидетелей Иван Иванович вышел из себя и пришел в такой гнев, в каком не дай бог видывать человека, — что ж теперь, посудите, любезные
читатели, что теперь, когда это убийственное слово произнесено было в собрании, в котором находилось
множество дам, перед которыми Иван Иванович любил быть особенно приличным? Поступи Иван Никифорович не таким образом, скажи он птица,а не гусак,еще бы можно было поправить.
Ввиду этого я нашел, что привлечение слишком большого количества элементов, хотя и однородных по своим целям, но крайне разнообразных в своих проявлениях, могло бы загромоздить мой труд
множеством лиц, связь между которыми, быть может, представилась бы
читателю не вполне ясною.
Мы сначала хотели посмешить
читателей подбором
множества забавных анекдотов, совершившихся в прошлом году в литературе.
Столь ложные отношения автора к своим
читателям служат источником
множества забавных ошибок и ложных положений, наполняющих книгу г. Жеребцова.
К сожалению, должно прибавить, что, несмотря на хорошую бумагу и буквы, печать нехороша и что бесчисленное
множество знаков восклицаний, двоеточий и тире, часто неверно поставленных, досаждают
читателю. Правописание также несколько капризно. Виньеты гравированы недурно, но нарисованы очень плохо. Мы уверены, что скоро понадобится второе издание, в котором, конечно, постараются избегнуть этих мелочных недостатков.
Предлагая ее теперь вниманию
читателей, я должен оговориться, что мое перо лишь слегка коснулось чужих строчек, исправив немного их грамматику и уничтожив
множество манерных знаков вроде кавычек, скобок.
Эта повесть проявляет тот же талант сочинителя, но по своему составу, по
множеству мелодраматических эффектов, по недостатку местного и современного эпохе колорита (который и воссоздать очень трудно), по содержанию политическому и любовному, мало здесь возбуждающему сочувствия в
читателе, имела гораздо менее успеха, чем «Рославлев».
Хотя на петербургском горизонте появляется ежесезонно многое
множество личностей, которым вообще можно дать имя метеоров: они появляются, вертятся, иногда на мгновенье блистают и потом исчезают неведомо куда и неведомо когда, никем не замеченные, никем не вспоминаемые, на другой же день всеми забытые; но та личность, которую мы имеем в виду представить
читателю, приобрела себе некоторую известность в петербургском свете и вообще была заметна.
Совсем нет: истории, подобные моей, по частям встречаются во
множестве современных романов — и я, может быть, в значении интереса новизны не расскажу ничего такого нового, чего бы не знал или даже не видал
читатель, но я буду рассказывать все это не так, как рассказывается в романах, — и это, мне кажется, может составить некоторый интерес, и даже, пожалуй, новость, и даже назидание.
И такой талант, как Шатобриан в своих «Memoires d'outre tombe» грешил, и как! той же постоянной возней с своим «я», придавая особенное значение
множеству эпизодов своей жизни, в которых нет для
читателей объективного интереса, после того как они уже достаточно ознакомились с личностью, складом ума, всей психикой автора этих «Замогильных записок».
Схватывая опять нить происшествий, которую мы было покинули для описания Мариенбурга, просим вместе с этим
читателя помнить, что в последних числах июля 1702 года замок существовал во всей красе и силе своей и вмещал в своей ограде гарнизонную кирку, дом коменданта и казематы, что против острова по дуге берега пестрело
множество домиков с кровлями из черепицы.