Неточные совпадения
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем великим бунтам истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту «природы» у Руссо, бунту французской революции, бунту идеализма против власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового духа и мировой
гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против общества, и самое христианство я понимаю как бунт против
мира и его закона.
Мир может прийти к высшей
гармонии, к всеобщему примирению, но это не искупит невинных страданий прошлого.
Иван Карамазов объявляет бунт, не принимает
мира Божьего и возвращает билет Богу на вход в мировую
гармонию.
Не верю я этому; и гораздо уж вернее предположить, что тут просто понадобилась моя ничтожная жизнь, жизнь атома, для пополнения какой-нибудь всеобщей
гармонии в целом, для какого-нибудь плюса и минуса, для какого-нибудь контраста и прочее, и прочее, точно так же, как ежедневно надобится в жертву жизнь множества существ, без смерти которых остальной
мир не может стоять (хотя надо заметить, что это не очень великодушная мысль сама по себе).
Все дремлет, но дремлет напряженно чутко, и кажется, что вот в следующую секунду все встрепенется и зазвучит в стройной
гармонии неизъяснимо сладких звуков. Эти звуки расскажут про тайны
мира, разъяснят их уму, а потом погасят его, как призрачный огонек, и увлекут с собой душу высоко в темно-синюю бездну, откуда навстречу ей трепетные узоры звезд тоже зазвучат дивной музыкой откровения…
— Чтоб мой старый слух мог упиваться
гармонией твоих бесед про беспредельный
мир, который ты увидишь.
Когда бы все так чувствовали силу
Гармонии! Но нет: тогда б не мог
И
мир существовать; никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни;
Все предались бы вольному искусству.
Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого, прекрасного жрецов.
Не правда ль? Но я нынче нездоров,
Мне что-то тяжело; пойду засну.
Прощай же!
Новый
мир требовал иной плоти; ему нужна была форма более светлая, не только стремящаяся, но и наслаждающаяся, не только подавляющая величием, но и успокаивающая
гармонией.
Казалось, как будто разгневанное небо нарочно послало в
мир этот ужасный бич, желая отнять у него всю его
гармонию.
— Да-с, найдите-ка другую в нашем свете! С первого слова, только что заикнулся о нужде в трех тысячах, так даже сконфузилась, что нет у ней столько наличных денег; принесла свою шкатулку и отперла. «Берите, говорит, сколько тут есть!» Вот так женщина! Вот так душа! Истинно будешь благоговеть перед ней, потому что она, кажется, то существо, о котором именно можно оказать словами Пушкина: «В ней все
гармония, все диво, все выше
мира и страстей».
Сколько силы, сколько страстности и в то же время сколько
гармонии в этих звуках оживающего
мира!
Когда бы все так чувствовали силу
Гармонии! Но нет: тогда б не мог И
мир существовать; никто б не стал Заботиться о нуждах низкой жизни, Все предались бы вольному искусству! Нас мало избранных, счастливцев праздных, Пренебрегающих презренной пользой, Единого прекрасного жрецов.
Адам и Ева, ощутившие друг друга как муж и жена, двое в одну плоть, находились в состоянии
гармонии и девственности. Они были свободны от злой и жгучей похоти, были как женатые дети, которых соединение являлось бы данью чистой чувственности, освящаемой их духовным союзом. Они, будучи мужем и женой, по крайней мере в предназначении, не становились от этого самцом и самкою, которых Адам видел в животном
мире: «и были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились» (2:25).
Сила зла должна была направить свой упор именно против целомудрия, чтобы, развратив и исказив
мир, нарушить его меру и
гармонию.
Поэтому вполне естественно и понятно, что, почувствовав
гармонию мира, сказав жизни: «Да, это правда!» — люди эти приходят не к утверждению жизни, а как раз к обратному — к полнейшему ее отрицанию.
Художник все еще старается удержаться на своей позиции, старается видеть
гармонию в наличном
мире.
«Высочайшая минута» проходит. Возвращается ненавистное время — призрачная, но неотрывно-цепкая форма нашего сознания. Вечность превращается в жалкие пять секунд, высшая
гармония жизни исчезает,
мир снова темнеет и разваливается на хаотические, разъединенные частички. Наступает другая вечность — холодная и унылая «вечность на аршине пространства». И угрюмое время сосредоточенно отмеривает секунды, часы, дни и годы этой летаргической вечности.
Но объединяет их и его главное — глубокое, неистовое отрицание «лика
мира сего», неспособность примириться с ним, светлая вера в то, что
гармония жизни доступна человеку и что она может быть, должна быть добыта.
Но слишком велика в Толстом и слишком в то же время честна жажда
гармонии, чтобы долго видеть в зле
мира ряд отдельных случайностей.
В этой иллюзии держит человека Аполлон. Он — бог «обманчивого» реального
мира. Околдованный чарами солнечного бога, человек видит в жизни радость,
гармонию, красоту, не чувствует окружающих бездн и ужасов. Страдание индивидуума Аполлон побеждает светозарным прославлением вечности явления. Скорбь вылыгается из черт природы. Охваченный аполлоновскою иллюзией, человек слеп к скорби и страданию вселенной.
Тут соглашается он увидеть отображение божественной
гармонии и порядка, идеальную основу
мира.
Но существование космоса, как мирового единства и
гармонии, существование души
мира есть иллюзия сознания, порабощенного и раненного объективацией.
Но в
мире объективированном никогда не бывает цельности и
гармонии.
Но в
мире есть противоборство поляризованных сил и потому есть не только порядок, но и беспорядок, не только
гармония, но и дисгармония.
Пока человек существо половое, он не может жить в
мире и
гармонии.
Человек может быть в сравнительной
гармонии с окружающим
миром не потому, что он менее греховен и лучше, а потому, что в нем менее пробудилась духовная жизнь и он менее тоскует по иной жизни, что он слишком закрыт в известном кругу и подавлен окружающим
миром до совершенного довольства им.
Оно может наступить и вследствие одержимости какой-нибудь фантасмагорической идеей, на которой человек помешался и которая нарушила равновесие,
гармонию и цельность душевного
мира.
Третий великий русский поэт, Тютчев, имел скорее консервативное миросозерцание, чем революционное. Но он все время чувствовал, что на
мир надвигается страшная революция. В странном контрасте со своим консервативно-славянофильским миросозерцанием Тютчев остро чувствовал в
мире хаотическую, иррациональную, темную, ночную стихию. Наброшенный на
мир покров
гармонии и порядка в аполлонических формах представлялся ему непрочным и тонким.
Сотворить из «
мира сего» космос, прийти к мировой
гармонии и соединению нельзя ни путем государственности, ни путем анархизма, оба пути — одинаково внешние и механические.
Мир может быть принят и исторический прогресс с его неисчислимыми страданиями оправдан, если есть божественный Смысл, скрытый от «Эвклидова ума», если есть Искупитель, если жизнь в этом
мире есть искупление и если окончательная мировая
гармония достигается в Царстве Божьем, а не в царстве
мира сего.
Творчество тварных существ может быть направлено лишь к приросту творческой энергии бытия, к росту существ и их
гармонии в
мире, к созданию ими небывалых ценностей, небывалого восхождения в истине, добре и красоте, т. е. к созданию космоса и космической жизни, к плероме, к сверхмирной полноте.
Революции утверждают некосмическое состояние
мира, они не связывают новую жизнь с органическим перерождением
мира в космос, в космическую
гармонию.
Если нет Бога, если нет Искупителя и искупления, если нет смысла исторического процесса, скрытого для «Эвклидова ума», то
мир должен быть отвергнут, то от грядущей
гармонии должно отказаться, то прогресс есть безобразная идея.
Если нет божественного Смысла в
мире, то человек сам полагает этот смысл в грядущей мировой
гармонии.
Природа — этот величайший и гениальнейший из художников — дарит изредка
мир такими воплощениями красоты, в которых перечисленные нами образцы находятся в какой-то наисовершенной
гармонии.
Вечный божественный
мир недостижим через
мир буржуазный, ибо подлинный вечный
мир есть приведение
мира в состояние космическое, к божественно прекрасной
гармонии.
И те, которые отвергают Бога и свободу человеческого духа, стремятся к превращению
мира в такой рациональный механизм, в такую принудительную
гармонию.
Атеизм «Эвклидова ума» должен отвергнуть и
мир, должен восстать и против грядущей мировой
гармонии, должен отбросить последнюю религию, религию прогресса.
Я хочу показать, как человек, осужденный на смерть, свободными глазами взглянул на
мир сквозь решетчатое окно своей темницы и открыл в
мире великую целесообразность,
гармонию — и красоту.