Неточные совпадения
Он пожал плечами, а
Марина,
положив руку на плечо его, сказала, тихонько вздохнув...
«Так никто не говорил со мной». Мелькнуло в памяти пестрое лицо Дуняши, ее неуловимые глаза, — но нельзя же ставить Дуняшу рядом с этой женщиной! Он чувствовал себя обязанным сказать
Марине какие-то особенные, тоже очень искренние слова, но не находил достойных. А она, снова
положив локти на стол, опираясь подбородком о тыл красивых кистей рук, говорила уже деловито, хотя и мягко...
«Там он исповедовался, либеральничал, а здесь довольствуется встречами у Дронова, не был у меня и не выражает желания быть.
Положим, я не приглашал его. Но все-таки… — И особенно тревожило что-то недосказанное в темном деле убийства
Марины. — Здесь он как будто даже избегает говорить со мной».
— Одевайтесь, матушки, а то к шапочному разбору придете, — говорила
Марина Абрамовна,
кладя на стол принесенные вещи.
Герцог Ларошфуко и граф Бюсси, приезжавшие в Оберштейн к скучавшему по своей подруге князю Лимбургу, уверяли его, что в парижских салонах много толкуют о принцессе и представляют будущность ее в самом блестящем виде, ибо
полагают за несомненное, что она, по законно ей принадлежащему праву, рано или поздно, наденет корону Российской империи [Де-Марин писал об этом принцессе в Рагузу.].
Федор Карлович не забывал и
Марину Владиславовну и состязался с Колесиным в выражении ей всякого вещественного внимания и даже одержал верх, так как Аркадий Александрович, по праву старого знакомства,
полагал, что положение его в семье Гранпа упрочено, иногда неглижировал исполнением желаний стареющей красавицы, Гофтреппе же умел исполнить малейшую ее прихоть.
— Ну,
положим, он красив… — подливала масла в огонь
Марина Владиславовна. — Да и уедет, много вам корысти не будет, вернется… Напрасно Макс думает, что родители его ему не позволят жениться на ней… Отчего? Рады еще будут, может-де остепенится…
— Подождите, — остановила она его. — Ну, хорошо, я приму ее,
положу ей триста рублей месячного жалованья. Я слышала от
Марина, что она хорошая актриса на молодые роли; но зачем же я поеду сама просить ее? Это унижение! Этого не делается…
— Эх, Маринка, Маринка! Здорово ты насчет текущей политики загинаешь. Так по всему свету все и видишь, где что и что к чему. А осенью что будет? — Она вопросительно
положила руку на живот
Марины. — Бросишь нас. Всегда так: заведется ребенок — и бросает девчонка всякую работу.
Положила ребенка в кроватку, села к столу, раскрыла учебник. Но мальчик опять заплакал.
Марина пощупала под пеленкой: мокрый. Обрадовалась тайно, что нужно опять им заняться. Распеленала, с излишнею от непривычки бережностью переложила его в чистую пеленку, хотела запеленать. И залюбовалась. В крохотной тонкой рубашонке, доходившей только до половины живота, он медленно сучил пухлыми ножками, сосредоточенно мычал и совал в рот крепко сжатый кулак.
Ребенок перестал плакать, но не спал.
Марина хотела
положить его в кроватку и взяться за учебник. Однако все глядела на ребенка, не могла оторваться, притрагивалась губами к золотистым волосикам на виске, тонким и редким. Щелкала перед ним пальцами, старалась вызвать улыбку… Безобразие! На душе — огромный курс геологии, а она в куклы, что ли, собралась играть?