Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья,
человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные
часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты
человек умный и не любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий
час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
Стародум. Таков
человек, мой друг!
Час на
час не приходит.
Правдин (останавливая ее). Поостановитесь, сударыня. (Вынув бумагу и важным голосом Простакову.) Именем правительства вам приказываю сей же
час собрать
людей и крестьян ваших для объявления им указа, что за бесчеловечие жены вашей, до которого попустило ее ваше крайнее слабомыслие, повелевает мне правительство принять в опеку дом ваш и деревни.
Стародум. Тут не самолюбие, а, так называть, себялюбие. Тут себя любят отменно; о себе одном пекутся; об одном настоящем
часе суетятся. Ты не поверишь. Я видел тут множество
людей, которым во все случаи их жизни ни разу на мысль не приходили ни предки, ни потомки.
— То-то! мы терпеть согласны! Мы
люди привышные! А только ты, бригадир, об этих наших словах подумай, потому не ровён
час: терпим-терпим, а тоже и промеж нас глупого
человека не мало найдется! Как бы чего не сталось!
Скосить и сжать рожь и овес и свезти, докосить луга, передвоить пар, обмолотить семена и посеять озимое — всё это кажется просто и обыкновенно; а чтобы успеть сделать всё это, надо, чтобы от старого до малого все деревенские
люди работали не переставая в эти три-четыре недели втрое больше, чем обыкновенно, питаясь квасом, луком и черным хлебом, молотя и возя снопы по ночам и отдавая сну не более двух-трех
часов в сутки. И каждый год это делается по всей России.
Можно просидеть несколько
часов, поджав ноги в одном и том же положении, если знаешь, что ничто не помешает переменить положение; но если
человек знает, что он должен сидеть так с поджатыми ногами, то сделаются судороги, ноги будут дергаться и тискаться в то место, куда бы он хотел вытянуть их.
И Степан Аркадьич встал и пошел вниз к новому начальнику. Инстинкт не обманул Степана Аркадьича. Новый страшный начальник оказался весьма обходительным
человеком, и Степан Аркадьич позавтракал с ним и засиделся так, что только в четвертом
часу попал к Алексею Александровичу.
Левин чувствовал, что брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей жизни, не был более неправ, чем те
люди, которые презирали его. Он не был виноват в том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом
часу к гостинице, указанной на адресе.
Стремов был
человек лет пятидесяти, полуседой, еще свежий, очень некрасивый, но с характерным и умным лицом. Лиза Меркалова была племянница его жены, и он проводил все свои свободные
часы с нею. Встретив Анну Каренину, он, по службе враг Алексея Александровича, как светский и умный
человек, постарался быть с нею, женой своего врага, особенно любезным.
Другое немножко неприятное было то, что новый начальник, как все новые начальники, имел уж репутацию страшного
человека, встающего в 6
часов утра, работающего как лошадь и требующего такой же работы от подчиненных.
Я сидел у княгини битый
час. Мери не вышла, — больна. Вечером на бульваре ее не было. Вновь составившаяся шайка, вооруженная лорнетами, приняла в самом деле грозный вид. Я рад, что княжна больна: они сделали бы ей какую-нибудь дерзость. У Грушницкого растрепанная прическа и отчаянный вид; он, кажется, в самом деле огорчен, особенно самолюбие его оскорблено; но ведь есть же
люди, в которых даже отчаяние забавно!..
— Все это вздор! — сказал кто-то, — где эти верные
люди, видевшие список, на котором назначен
час нашей смерти?.. И если точно есть предопределение, то зачем же нам дана воля, рассудок? почему мы должны давать отчет в наших поступках?
Я замечал, и многие старые воины подтверждали мое замечание, что часто на лице
человека, который должен умереть через несколько
часов, есть какой-то странный отпечаток неизбежной судьбы, так что привычным глазам трудно ошибиться.
«Сегодня в десятом
часу вечера приходи ко мне по большой лестнице; муж мой уехал в Пятигорск и завтра утром только вернется. Моих
людей и горничных не будет в доме: я им всем раздала билеты, также и
людям княгини. Я жду тебя; приходи непременно».
Во мне два
человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его; первый, быть может, через
час простится с вами и миром навеки, а второй… второй?..
— Я вам расскажу всю истину, — отвечал Грушницкий, — только, пожалуйста, не выдавайте меня; вот как это было: вчера один
человек, которого я вам не назову, приходит ко мне и рассказывает, что видел в десятом
часу вечера, как кто-то прокрался в дом к Лиговским. Надо вам заметить, что княгиня была здесь, а княжна дома. Вот мы с ним и отправились под окна, чтоб подстеречь счастливца.
«Я ему подарю, — подумал он про себя, — карманные
часы: они ведь хорошие, серебряные
часы, а не то чтобы какие-нибудь томпаковые или бронзовые; немножко поиспорчены, да ведь он себе переправит; он
человек еще молодой, так ему нужны карманные
часы, чтобы понравиться своей невесте!
Засим это странное явление, этот съежившийся старичишка проводил его со двора, после чего велел ворота тот же
час запереть, потом обошел кладовые, с тем чтобы осмотреть, на своих ли местах сторожа, которые стояли на всех углах, колотя деревянными лопатками в пустой бочонок, наместо чугунной доски; после того заглянул в кухню, где под видом того чтобы попробовать, хорошо ли едят
люди, наелся препорядочно щей с кашею и, выбранивши всех до последнего за воровство и дурное поведение, возвратился в свою комнату.
— Это
человек, который не то что именьем помещика, — целым государством управит. Будь у меня государство, я бы его сей же
час сделал министром финансов.
— Нет, я вас не отпущу. В два
часа, не более, вы будете удовлетворены во всем. Дело ваше я поручу теперь особенному
человеку, который только что окончил университетский курс. Посидите у меня в библиотеке. Тут все, что для вас нужно: книги, бумага, перья, карандаши — все. Пользуйтесь, пользуйтесь всем — вы господин.
Быть можно дельным
человекомИ думать о красе ногтей:
К чему бесплодно спорить с веком?
Обычай деспот меж
людей.
Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
Он три
часа по крайней мере
Пред зеркалами проводил
И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад.
Бульба по случаю приезда сыновей велел созвать всех сотников и весь полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли двое из них и есаул Дмитро Товкач, старый его товарищ, он им тот же
час представил сыновей, говоря: «Вот смотрите, какие молодцы! На Сечь их скоро пошлю». Гости поздравили и Бульбу, и обоих юношей и сказали им, что доброе дело делают и что нет лучшей науки для молодого
человека, как Запорожская Сечь.
Остапу и Андрию казалось чрезвычайно странным, что при них же приходила на Сечь гибель народа, и хоть бы кто-нибудь спросил: откуда эти
люди, кто они и как их зовут. Они приходили сюда, как будто бы возвращаясь в свой собственный дом, из которого только за
час пред тем вышли. Пришедший являлся только к кошевому, [Кошевой — руководитель коша (стана), выбиравшийся ежегодно.] который обыкновенно говорил...
В тот же
час отправились несколько
человек на противуположный берег Днепра, в войсковую скарбницу, где, в неприступных тайниках, под водою и в камышах, скрывалась войсковая казна и часть добытых у неприятеля оружий.
— Ай, славная монета! Ай, добрая монета! — говорил он, вертя один червонец в руках и пробуя на зубах. — Я думаю, тот
человек, у которого пан обобрал такие хорошие червонцы, и
часу не прожил на свете, пошел тот же
час в реку, да и утонул там после таких славных червонцев.
Хотя
час был ранний, в общем зале трактирчика расположились три
человека. У окна сидел угольщик, обладатель пьяных усов, уже замеченных нами; между буфетом и внутренней дверью зала, за яичницей и пивом помещались два рыбака. Меннерс, длинный молодой парень, с веснушчатым, скучным лицом и тем особенным выражением хитрой бойкости в подслеповатых глазах, какое присуще торгашам вообще, перетирал за стойкой посуду. На грязном полу лежал солнечный переплет окна.
Произошло это утром, в десять
часов. В этот
час утра, в ясные дни, солнце всегда длинною полосой проходило по его правой стене и освещало угол подле двери. У постели его стояла Настасья и еще один
человек, очень любопытно его разглядывавший и совершенно ему незнакомый. Это был молодой парень в кафтане, с бородкой, и с виду походил на артельщика. Из полуотворенной двери выглядывала хозяйка. Раскольников приподнялся.
В свойстве характера Катерины Ивановны было поскорее нарядить первого встречного и поперечного в самые лучшие и яркие краски, захвалить его так, что иному становилось даже совестно, придумать в его хвалу разные обстоятельства, которые совсем и не существовали, совершенно искренно и чистосердечно поверить самой в их действительность и потом вдруг, разом, разочароваться, оборвать, оплевать и выгнать в толчки
человека, которому она, только еще несколько
часов назад, буквально поклонялась.
Вопрос: «Как работали с Митреем, не видали ль кого по лестнице, вот в таком-то и таком-то
часу?» Ответ: «Известно, проходили, может,
люди какие, да нам не в примету».
— Ваша воля. — И старуха протянула ему обратно
часы. Молодой
человек взял их и до того рассердился, что хотел было уже уйти; но тотчас одумался, вспомнив, что идти больше некуда и что он еще и за другим пришел.
В коридоре они столкнулись с Лужиным: он явился ровно в восемь
часов и отыскивал нумер, так что все трое вошли вместе, но не глядя друг на друга и не кланяясь. Молодые
люди прошли вперед, а Петр Петрович, для приличия, замешкался несколько в прихожей, снимая пальто. Пульхерия Александровна тотчас же вышла встретить его на пороге. Дуня здоровалась с братом.
Феклуша. Конечно, не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные
люди замечают, что у нас и время-то короче становится. Бывало, лето и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче и не увидишь, как пролетят. Дни-то, и
часы все те же как будто остались; а время-то, за наши грехи, все короче и короче делается. Вот что умные-то
люди говорят.
Неожиданная весть сильно меня поразила. Комендант Нижнеозерной крепости, тихий и скромный молодой
человек, был мне знаком: месяца за два перед тем проезжал он из Оренбурга с молодой своей женою и останавливался у Ивана Кузмича. Нижнеозерная находилась от нашей крепости верстах в двадцати пяти. С
часу на
час должно было и нам ожидать нападения Пугачева. Участь Марьи Ивановны живо представилась мне, и сердце у меня так и замерло.
Вы ради? в добрый
час.
Однако искренно кто ж радуется эдак?
Мне кажется, так напоследок,
Людей и лошадей знобя,
Я только тешил сам себя.
Разговор на этом прекратился. Оба молодых
человека уехали тотчас после ужина. Кукшина нервически-злобно, но не без робости, засмеялась им вослед: ее самолюбие было глубоко уязвлено тем, что ни тот, ни другой не обратил на нее внимания. Она оставалась позже всех на бале и в четвертом
часу ночи протанцевала польку-мазурку с Ситниковым на парижский манер. Этим поучительным зрелищем и завершился губернаторский праздник.
В Дрездене, на Брюлевской террасе, между двумя и четырьмя
часами, в самое фешенебельное время для прогулки, вы можете встретить
человека лет около пятидесяти, уже совсем седого и как бы страдающего подагрой, но еще красивого, изящно одетого и с тем особенным отпечатком, который дается
человеку одним лишь долгим пребыванием в высших слоях общества.
— Судьба всех честных
людей России. Не знаем ни дня, ни
часа…
—
Час тому назад я был в собрании
людей, которые тоже шевелятся, обнаруживают эдакое, знаешь, тараканье беспокойство пред пожаром. Там была носатая дамища с фигурой извозчика и при этом — тайная советница, генеральша, да! Была дочь богатого винодела, кажется, что ли. И много других, все отличные
люди, то есть действующие от лица масс. Им — денег надобно, на журнал. Марксистский.
Были
часы, когда Климу казалось, что он нашел свое место, свою тропу. Он жил среди
людей, как между зеркал, каждый
человек отражал в себе его, Самгина, и в то же время хорошо показывал ему свои недостатки. Недостатки ближних очень укрепляли взгляд Клима на себя как на
человека умного, проницательного и своеобразного.
Человека более интересного и значительного, чем сам он, Клим еще не встречал.
Когда Самгин вышел на Красную площадь, на ней было пустынно, как бывает всегда по праздникам. Небо осело низко над Кремлем и рассыпалось тяжелыми хлопьями снега. На золотой чалме Ивана Великого снег не держался. У музея торопливо шевырялась стая голубей свинцового цвета. Трудно было представить, что на этой площади, за
час пред текущей минутой, топтались, вторгаясь в Кремль, тысячи рабочих
людей, которым, наверное, ничего не известно из истории Кремля, Москвы, России.
Самгин постоял в саду
часа полтора и убедился, что средний городской обыватель чего-то побаивается, но обезьянье любопытство заглушает его страх. О политическом значении события эти
люди почти не говорят, может быть, потому, что не доверяют друг другу, опасаются сказать лишнее.
Он встал и начал быстро пожимать руки сотрапезников, однообразно кивая каждому гладкой головкой, затем, высоко вскинув ее, заложив одну руку за спину, держа в другой
часы и глядя на циферблат, широкими шагами длинных ног пошел к двери, как
человек, совершенно уверенный, что
люди поймут, куда он идет, и позаботятся уступить ему дорогу.
«Приятельское, — мысленно усмехнулся Клим, шагая по комнате и глядя на
часы. — Сколько времени сидел этот
человек: десять минут, полчаса? Наглое и глупое предложение его не оскорбило меня, потому что не могу же я подозревать себя способным на поступок против моей чести…»
В эти
часы, в пузыре тумана, который нищенски ограничивал пространство, под визг и дребезг железа брички, Самгин впервые и очень охотно подумал о том, что бытие
человека — загадочно и что эта загадочность весьма похожа на бессмыслие.
Часы осенних вечеров и ночей наедине с самим собою, в безмолвной беседе с бумагой, которая покорно принимала на себя все и всякие слова, эти
часы очень поднимали Самгина в его глазах. Он уже начинал думать, что из всех
людей, знакомых ему, самую удобную и умную позицию в жизни избрал смешной, рыжий Томилин.
Через
час он сидел в маленькой комнатке у постели, на которой полулежал обложенный подушками бритоголовый
человек с черной бородой, подстриженной на щеках и раздвоенной на подбородке белым клином седых волос.
Час настал, и вот они, все одного порядка, одной окраски, закружились, волнуя, обещая создать в душе прочный стержень уверенности в праве Клима Самгина быть совершенно независимым
человеком.
Через
час Клим Самгин вошел в кабинет патрона. Большой, солидный
человек, сидя у стола в халате, протянул ему теплую, душистую руку, пошевелил бровями и, пытливо глядя в лицо, спросил вполголоса...