Неточные совпадения
Лишь окатить
бы душеньку,
А там добудут шапочки,
Как отойдет базар.
Стародум.
Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что,
как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который
бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который
бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась
бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а
лишь есть чего бояться?
В то время существовало мнение, что градоначальник есть хозяин города, обыватели же суть
как бы его гости. Разница между"хозяином"в общепринятом значении этого слова и"хозяином города"полагалась
лишь в том, что последний имел право сечь своих гостей, что относительно хозяина обыкновенного приличиями не допускалось. Грустилов вспомнил об этом праве и задумался еще слаще.
— Вам, старички-братики, и книги в руки! — либерально прибавил он, —
какое количество по душе назначите, я наперед согласен! Потому теперь у нас время такое: всякому свое,
лишь бы поронцы были!
Тут открылось все: и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов, и то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое он мог сказать только то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии не были,
как при нем, но оправдание это не приняли, или, лучше сказать, ответили на него так, что"правее
бы он был, если б глуповцев совсем в отощание привел,
лишь бы от издания нелепых своих строчек, кои предерзостно законами именует, воздержался".
Как бы то ни было, но глуповцы всегда узнавали о предмете похода
лишь по окончании его.
Что Ноздрев лгун отъявленный, это было известно всем, и вовсе не было в диковинку слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять,
как устроен этот смертный:
как бы ни была пошла новость, но
лишь бы она была новость, он непременно сообщит ее другому смертному, хотя
бы именно для того только, чтобы сказать: «Посмотрите,
какую ложь распустили!» — а другой смертный с удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: «Да это совершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания!» — и вслед за тем сей же час отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместе с ним воскликнуть с благородным негодованием: «
Какая пошлая ложь!» И это непременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни есть, наговорятся непременно досыта и потом признают, что это не стоит внимания и не достойно, чтобы о нем говорить.
Но я не создан для блаженства;
Ему чужда душа моя;
Напрасны ваши совершенства:
Их вовсе недостоин я.
Поверьте (совесть в том порукой),
Супружество нам будет мукой.
Я, сколько ни любил
бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас;
Начнете плакать: ваши слезы
Не тронут сердца моего,
А будут
лишь бесить его.
Судите ж вы,
какие розы
Нам заготовит Гименей
И, может быть, на много дней.
Сон, действительно,
как бы лишь ждал этой подачки; он пришел, пошептался с Мери, стоящей у изголовья, и, повинуясь ее улыбке, сказал вокруг: «Ш-ш-ш».
Ему шел уже двенадцатый год, когда все намеки его души, все разрозненные черты духа и оттенки тайных порывов соединились в одном сильном моменте и, тем получив стройное выражение, стали неукротимым желанием. До этого он
как бы находил
лишь отдельные части своего сада — просвет, тень, цветок, дремучий и пышный ствол — во множестве садов иных, и вдруг увидел их ясно, все — в прекрасном, поражающем соответствии.
Мартышка, в Зеркале увидя образ свой,
Тихохонько Медведя толк ногой:
«Смотри-ка», говорит: «кум милый мой!
Что́ это там за рожа?
Какие у неё ужимки и прыжки!
Я удавилась
бы с тоски,
Когда
бы на неё хоть чуть была похожа.
А, ведь, признайся, есть
Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть:
Я даже их могу по пальцам перечесть». —
«Чем кумушек считать трудиться,
Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?»
Ей Мишка отвечал.
Но Мишенькин совет
лишь попусту пропал.
В Дрездене, на Брюлевской террасе, между двумя и четырьмя часами, в самое фешенебельное время для прогулки, вы можете встретить человека лет около пятидесяти, уже совсем седого и
как бы страдающего подагрой, но еще красивого, изящно одетого и с тем особенным отпечатком, который дается человеку одним
лишь долгим пребыванием в высших слоях общества.
Мелкие мысли одолевали его, он закурил, прилег на диван, прислушался: город жил тихо,
лишь где-то у соседей стучал топор,
как бы срубая дерево с корня, глухой звук этот странно был похож на ленивый лай большой собаки и медленный, мерный шаг тяжелых ног.
Сам он не чувствовал позыва перевести беседу на эту тему. Низко опущенный абажур наполнял комнату оранжевым туманом. Темный потолок, испещренный трещинами, стены, покрытые кусками материи, рыжеватый ковер на полу — все это вызывало у Клима странное ощущение: он
как будто сидел в мешке. Было очень тепло и неестественно тихо.
Лишь изредка доносился глухой гул, тогда вся комната вздрагивала и
как бы опускалась; должно быть, по улице ехал тяжело нагруженный воз.
Но она, молча пожимая плечами, не отвечала и
лишь однажды, когда Клим стал допрашивать навязчиво, сказала,
как бы отталкивая его...
Обломову нужды, в сущности, не было, являлась ли Ольга Корделией и осталась ли
бы верна этому образу или пошла
бы новой тропой и преобразилась в другое видение,
лишь бы она являлась в тех же красках и лучах, в
каких она жила в его сердце,
лишь бы ему было хорошо.
Ни внезапной краски, ни радости до испуга, ни томного или трепещущего огнем взгляда он не подкараулил никогда, и если было что-нибудь похожее на это, показалось ему, что лицо ее будто исказилось болью, когда он скажет, что на днях уедет в Италию, только
лишь сердце у него замрет и обольется кровью от этих драгоценных и редких минут,
как вдруг опять все точно задернется флером; она наивно и открыто прибавит: «
Как жаль, что я не могу поехать с вами туда, а ужасно хотелось
бы!
Но мысль о деле, если только она не проходила через доклад,
как, бывало, русский язык через грамматику, а сказанная среди шуток и безделья, для него как-то ясна,
лишь бы не доходило дело до бумаг.
Итак, что до чувств и отношений моих к Лизе, то все, что было наружу, была
лишь напускная, ревнивая ложь с обеих сторон, но никогда мы оба не любили друг друга сильнее,
как в это время. Прибавлю еще, что к Макару Ивановичу, с самого появления его у нас, Лиза, после первого удивления и любопытства, стала почему-то относиться почти пренебрежительно, даже высокомерно. Она
как бы нарочно не обращала на него ни малейшего внимания.
— То есть это при покойном государе еще вышло-с, — обратился ко мне Петр Ипполитович, нервно и с некоторым мучением,
как бы страдая вперед за успех эффекта, — ведь вы знаете этот камень — глупый камень на улице, к чему, зачем, только
лишь мешает, так ли-с?
Порешив с этим пунктом, я непременно, и уже настоятельно, положил замолвить тут же несколько слов в пользу Анны Андреевны и, если возможно, взяв Катерину Николаевну и Татьяну Павловну (
как свидетельницу), привезти их ко мне, то есть к князю, там помирить враждующих женщин, воскресить князя и… и… одним словом, по крайней мере тут, в этой кучке, сегодня же, сделать всех счастливыми, так что оставались
бы лишь один Версилов и мама.
— Самоубийство есть самый великий грех человеческий, — ответил он, вздохнув, — но судья тут — един
лишь Господь, ибо ему
лишь известно все, всякий предел и всякая мера. Нам же беспременно надо молиться о таковом грешнике. Каждый раз,
как услышишь о таковом грехе, то, отходя ко сну, помолись за сего грешника умиленно; хотя
бы только воздохни о нем к Богу; даже хотя
бы ты и не знал его вовсе, — тем доходнее твоя молитва будет о нем.
Но одну подробность я слишком запомнил: мама сидела на диване, а влево от дивана, на особом круглом столике, лежал
как бы приготовленный к чему-то образ — древняя икона, без ризы, но
лишь с венчиками на главах святых, которых изображено было двое.
И хоть вы, конечно, может быть, и не пошли
бы на мой вызов, потому что я всего
лишь гимназист и несовершеннолетний подросток, однако я все
бы сделал вызов,
как бы вы там ни приняли и что
бы вы там ни сделали… и, признаюсь, даже и теперь тех же целей.
Из письма этого сделаю
лишь несколько выдержек, находя в них некоторый общий взгляд и
как бы нечто разъяснительное.
Оно доказывало
лишь то, думал я тогда, что я не в силах устоять даже и пред глупейшими приманками, тогда
как сам же сказал сейчас Крафту, что у меня есть «свое место», есть свое дело и что если б у меня было три жизни, то и тогда
бы мне было их мало.
Но из слов моих все-таки выступило ясно, что я из всех моих обид того рокового дня всего более запомнил и держал на сердце
лишь обиду от Бьоринга и от нее: иначе я
бы не бредил об этом одном у Ламберта, а бредил
бы, например, и о Зерщикове; между тем оказалось
лишь первое,
как узнал я впоследствии от самого Ламберта.
— Ах, Татьяна Павловна, зачем
бы вам так с ним теперь! Да вы шутите, может, а? — прибавила мать, приметив что-то вроде улыбки на лице Татьяны Павловны. Татьяны Павловнину брань и впрямь иногда нельзя было принять за серьезное, но улыбнулась она (если только улыбнулась), конечно,
лишь на мать, потому что ужасно любила ее доброту и уж без сомнения заметила,
как в ту минуту она была счастлива моею покорностью.
Короче, я прямо вывожу, что, имея в уме нечто неподвижное, всегдашнее, сильное, которым страшно занят, —
как бы удаляешься тем самым от всего мира в пустыню, и все, что случается, проходит
лишь вскользь, мимо главного.
— Mon ami, voilà Dolgorowky, l'autre mon ami, [Друг мой, вот Долгоровкий, другой мой друг (франц.).] — важно и серьезно проговорил длинный, в упор смотря на покрасневшего от злости Ламберта. Тот,
лишь увидел меня, тотчас же
как бы весь преобразился.
— И ты прав. Я догадался о том, когда уже было все кончено, то есть когда она дала позволение. Но оставь об этом. Дело не сладилось за смертью Лидии, да, может, если б и осталась в живых, то не сладилось
бы, а маму я и теперь не пускаю к ребенку. Это —
лишь эпизод. Милый мой, я давно тебя ждал сюда. Я давно мечтал,
как мы здесь сойдемся; знаешь ли,
как давно? — уже два года мечтал.
Я поднял голову: ни насмешки, ни гнева в ее лице, а была
лишь ее светлая, веселая улыбка и какая-то усиленная шаловливость в выражении лица, — ее всегдашнее выражение, впрочем, — шаловливость почти детская. «Вот видишь, я тебя поймала всего; ну, что ты теперь скажешь?» —
как бы говорило все ее лицо.
Правда, я далеко был не в «скорлупе» и далеко еще не был свободен; но ведь и шаг я положил сделать
лишь в виде пробы —
как только, чтоб посмотреть, почти
как бы помечтать, а потом уж не приходить, может, долго, до самого того времени, когда начнется серьезно.
Из отрывков их разговора и из всего их вида я заключил, что у Лизы накопилось страшно много хлопот и что она даже часто дома не бывает из-за своих дел: уже в одной этой идее о возможности «своих дел»
как бы заключалось для меня нечто обидное; впрочем, все это были
лишь больные, чисто физиологические ощущения, которые не стоит описывать.
У нас употребление чая составляет самостоятельную, необходимую потребность; у англичан, напротив, побочную, дополнение завтрака, почти
как пищеварительную приправу; оттого им все равно, похож ли чай на портер, на черепаший суп,
лишь бы был черен, густ, щипал язык и не походил ни на
какой другой чай.
Адмирал предложил тост: «За успешный ход наших дел!» Кавадзи, после бокала шампанского и трех рюмок наливки, положил голову на стол, пробыл так с минуту, потом отряхнул хмель,
как сон от глаз, и быстро спросил: «Когда он будет иметь удовольствие угощать адмирала и нас в последний раз у себя?» — «Когда угодно,
лишь бы это не сделало ему много хлопот», — отвечено ему.
Россия
как бы всегда хотела
лишь ангельского и зверского и недостаточно раскрывала в себе человеческое.
И еще мог
бы сказать, что социал-демократы будут в чем-либо положительном участвовать,
лишь когда наступит конец мира и водворится Царство Божие, так
как раньше трудно ждать абсолютной справедливости на свете.
Настоящее освобождение произойдет
лишь тогда, когда будет преодолена идея суверенитета, к
какому бы субъекту этот суверенитет ни относился.
«Господи! — мыслю про себя, — о почтении людей думает в такую минуту!» И до того жалко мне стало его тогда, что, кажись, сам
бы разделил его участь,
лишь бы облегчить его. Вижу, он
как исступленный. Ужаснулся я, поняв уже не умом одним, а живою душой, чего стоит такая решимость.
Заставить же говорить преступника можно
лишь внезапным и
как бы нечаянным сообщением ему какого-нибудь нового факта, какого-нибудь обстоятельства дела, которое по значению своему колоссально, но которого он до сих пор ни за что не предполагал и никак не мог усмотреть.
Впрочем, о старшем, Иване, сообщу
лишь то, что он рос каким-то угрюмым и закрывшимся сам в себе отроком, далеко не робким, но
как бы еще с десяти лет проникнувшим в то, что растут они все-таки в чужой семье и на чужих милостях и что отец у них какой-то такой, о котором даже и говорить стыдно, и проч., и проч.
Но эту странную черту в характере Алексея, кажется, нельзя было осудить очень строго, потому что всякий чуть-чуть
лишь узнавший его тотчас, при возникшем на этот счет вопросе, становился уверен, что Алексей непременно из таких юношей вроде
как бы юродивых, которому попади вдруг хотя
бы даже целый капитал, то он не затруднится отдать его, по первому даже спросу, или на доброе дело, или, может быть, даже просто ловкому пройдохе, если
бы тот у него попросил.
Чудно это, отцы и учители, что, не быв столь похож на него лицом, а
лишь несколько, Алексей казался мне до того схожим с тем духовно, что много раз считал я его
как бы прямо за того юношу, брата моего, пришедшего ко мне на конце пути моего таинственно, для некоего воспоминания и проникновения, так что даже удивлялся себе самому и таковой странной мечте моей.
Может быть, я слишком преувеличиваю, но мне кажется, что в картине этой семейки
как бы мелькают некоторые общие основные элементы нашего современного интеллигентного общества — о, не все элементы, да и мелькнуло
лишь в микроскопическом виде, „
как солнце в малой капле вод“, но все же нечто отразилось, все же нечто сказалось.
Он был довольно краток, но обстоятелен. Излагались
лишь главнейшие причины, почему привлечен такой-то, почему его должно было предать суду, и так далее. Тем не менее он произвел на меня сильное впечатление. Секретарь прочел четко, звучно, отчетливо. Вся эта трагедия
как бы вновь появилась пред всеми выпукло, концентрично, освещенная роковым, неумолимым светом. Помню,
как сейчас же по прочтении председатель громко и внушительно спросил Митю...
Вы меня сейчас замечанием вашим: «Не стыдиться столь самого себя, потому что от сего
лишь все и выходит», — вы меня замечанием этим
как бы насквозь прочкнули и внутри прочли.
Алеша чувствовал каким-то инстинктом, что такому характеру,
как Катерина Ивановна, надо было властвовать, а властвовать она могла
бы лишь над таким,
как Дмитрий, и отнюдь не над таким,
как Иван.
Она задыхалась. Она, может быть, гораздо достойнее, искуснее и натуральнее хотела
бы выразить свою мысль, но вышло слишком поспешно и слишком обнаженно. Много было молодой невыдержки, многое отзывалось
лишь вчерашним раздражением, потребностью погордиться, это она почувствовала сама. Лицо ее как-то вдруг омрачилось, выражение глаз стало нехорошо. Алеша тотчас же заметил все это, и в сердце его шевельнулось сострадание. А тут
как раз подбавил и брат Иван.
Насчет же того особого пункта, остался ли что-нибудь должен Федор Павлович Мите при расчете по имению — даже сам Ракитин не мог ничего указать и отделался
лишь общими местами презрительного характера: «кто, дескать, мог
бы разобрать из них виноватого и сосчитать, кто кому остался должен при бестолковой карамазовщине, в которой никто себя не мог ни понять, ни определить?» Всю трагедию судимого преступления он изобразил
как продукт застарелых нравов крепостного права и погруженной в беспорядок России, страдающей без соответственных учреждений.