Неточные совпадения
— Ах, Боже мой, это было бы так глупо! — сказала Анна, и опять густая краска удовольствия выступила на ее
лице, когда она услыхала занимавшую ее мысль, выговоренную словами. — Так вот, я и уезжаю, сделав себе
врага в Кити, которую я так полюбила. Ах, какая она милая! Но ты поправишь это, Долли? Да!
Стремов был человек лет пятидесяти, полуседой, еще свежий, очень некрасивый, но с характерным и умным
лицом. Лиза Меркалова была племянница его жены, и он проводил все свои свободные часы с нею. Встретив Анну Каренину, он, по службе
враг Алексея Александровича, как светский и умный человек, постарался быть с нею, женой своего
врага, особенно любезным.
— Так вот что, панове-братове, случилось в эту ночь. Вот до чего довел хмель! Вот какое поруганье оказал нам неприятель! У вас, видно, уже такое заведение: коли позволишь удвоить порцию, так вы готовы так натянуться, что
враг Христова воинства не только снимет с вас шаровары, но в самое
лицо вам начихает, так вы того не услышите.
— Сдаюсь, — выл Варавка и валился на диван, давя своих
врагов. С него брали выкуп пирожными, конфектами, Лида причесывала его растрепанные волосы, бороду, помуслив палец свой, приглаживала мохнатые брови отца, а он, исхохотавшийся до изнеможения, смешно отдувался, отирал платком потное
лицо и жалобно упрекал...
— Приятно было слышать, что и вы отказались от иллюзий пятого года, — говорил он, щупая
лицо Самгина пристальным взглядом наглых, но уже мутноватых глаз. — Трезвеем. Спасибо немцам — бьют. Учат. О классовой революции мечтали, а про врага-соседа и забыли, а он вот напомнил.
Больше всего он боялся воображения, этого двуличного спутника, с дружеским на одной и вражеским на другой стороне
лицом, друга — чем меньше веришь ему, и
врага — когда уснешь доверчиво под его сладкий шепот.
— То же будет и с ним! — прорычал он, нагибаясь к ее
лицу, трясясь и ощетинясь, как зверь, готовый скакнуть на
врага.
Находясь в средине этого магического круга, захватывающего пространство в несколько сот миль, не подозреваешь, по тишине моря и ясности неба, что находишься в объятиях могучего
врага, и только тогда узнаешь о нем, когда он явится
лицом к
лицу, когда раздастся его страшный свист и гул, начнется ломка, треск, когда застонет и замечется корабль…
На повороте Маслова увидала злобное
лицо своего
врага, Бочковой, шедшей впереди, и указала его Федосье.
«Господа присяжные заседатели, вы помните ту страшную ночь, о которой так много еще сегодня говорили, когда сын, через забор, проник в дом отца и стал наконец
лицом к
лицу с своим, родившим его,
врагом и обидчиком.
— А вот мой личный
враг идет, — промолвил он, вдруг вернувшись ко мне, — видите этого толстого человека с бурым
лицом и щетиной на голове, вон что шапку сгреб в руку да по стенке пробирается и на все стороны озирается, как волк?
Им надобна, как воздух, сцена и зрители; на сцене они действительно герои и вынесут невыносимое. Им необходим шум, гром, треск, им надобно произносить речи, слышать возражения
врагов, им необходимо раздражение борьбы, лихорадка опасности — без этих конфортативов [подкрепляющих средств (от фр. confortatif).] они тоскуют, вянут, опускаются, тяжелеют, рвутся вон, делают ошибки. Таков Ледрю-Роллен, который, кстати, и
лицом напоминает Орлова, особенно с тех пор как отрастил усы.
Кинули жребий — и одна девушка вышла из толпы. Левко принялся разглядывать ее.
Лицо, платье — все на ней такое же, как и на других. Заметно только было, что она неохотно играла эту роль. Толпа вытянулась вереницею и быстро перебегала от нападений хищного
врага.
Был я не по годам силен и в бою ловок, — это признавали сами же
враги, всегда нападавшие на меня кучей. Но все-таки улица всегда била меня, и домой я приходил обыкновенно с расквашенным носом, рассеченными губами и синяками на
лице, оборванный, в пыли.
Аграфену оставили в светелке одну, а Таисья спустилась с хозяйкой вниз и уже там в коротких словах обсказала свое дело. Анфиса Егоровна только покачивала в такт головой и жалостливо приговаривала: «Ах, какой грех случился… И девка-то какая, а вот попутал
враг. То-то
лицо знакомое: с первого раза узнала. Да такой другой красавицы и с огнем не сыщешь по всем заводам…» Когда речь дошла до ожидаемого старца Кирилла, который должен был увезти Аграфену в скиты, Анфиса Егоровна только всплеснула руками.
Лиза купила себе дешевой ценой первого
врага в Москве, в
лице своей тетушки Варвары Ивановны.
Луша чувствовала на себе пристальный взгляд сумасшедшей и не смела шевельнуться; к ее
лицу наклонялось страшное и искаженное злобой
лицо; она чувствовала порывистое тяжелое дыхание своего
врага, чувствовала, как ей передается нервная дрожь чужого бешенства.
Мать слушала его слабый, вздрагивающий и ломкий голос и, со страхом глядя в желтое
лицо, чувствовала в этом человеке
врага без жалости, с сердцем, полным барского презрения к людям. Она мало видела таких людей и почти забыла, что они есть.
Скажу даже, что в то время, когда я произвожу травлю, господин NN, который, в сущности, представляет для меня
лицо совершенно постороннее, немедленно делается личным моим
врагом,
врагом тем более для меня ненавистным, чем более он употребляет средств, чтобы оборониться от меня.
Закончил он о Ставрогине, тоже спеша и без спросу, видимо нарочным намеком, что тот чуть ли не чрезвычайно важная птица, но что в этом какой-то секрет; что проживал он у нас, так сказать, incognito, что он с поручениями и что очень возможно, что и опять пожалует к нам из Петербурга (Лямшин уверен был, что Ставрогин в Петербурге), но только уже совершенно в другом виде и в другой обстановке и в свите таких
лиц, о которых, может быть, скоро и у нас услышат, и что всё это он слышал от Петра Степановича, «тайного
врага Николая Всеволодовича».
Дамы, разумеется, прежде всего обеспокоились о нарядах своих, ради которых, не без мелодраматических сцен, конечно, принялись опустошать карманы своих супругов или родителей, а мужчины больше толковали о том, кто был именно приглашен сенатором и кто нет, и по точному счету оказалось, что приглашенные были по преимуществу
лица, не враждовавшие против губернатора, а
враги его, напротив, почти все были не позваны.
Егор Егорыч выразил на
лице своем недоумение: ни о каком Калмыке он не слыхал и подозревал в этом случае другое
лицо, а именно — общего
врага всей их родни Тулузова, который действительно по неудержимой, злой натуре своей, желая отомстить Марфину, обделал через того же члена Управы, французишку, что дело Лябьева, спустя три дня после решения, было приведено в исполнение.
Беспомощное одиночество и унылая праздность — вот два
врага, с которыми она очутилась
лицом к
лицу и с которыми отныне обязывалась коротать свою старость.
Возьми заветное кольцо,
Коснися им чела Людмилы,
И тайных чар исчезнут силы,
Врагов смутит твое
лицо,
Настанет мир, погибнет злоба.
Чтобы ввести читателя в уразумение этой драмы, мы оставим пока в стороне все тропы и дороги, по которым Ахилла, как американский следопыт, будет выслеживать своего
врага, учителя Варнавку, и погрузимся в глубины внутреннего мира самого драматического
лица нашей повести — уйдем в мир неведомый и незримый для всех, кто посмотрит на это
лицо и близко и издали.
Что касается истребления его семейства, то он не думает, что Шамиль поступит так легкомысленно: во-первых, чтобы не сделать его
врагом еще отчаяннее и опаснее; а во-вторых, есть в Дагестане множество
лиц очень даже влиятельных, которые отговорят его от этого.
Волосы у него на круглой голове стоят ершом,
лицо скуластое, маленький нос загнут вниз, как у филина, тонкие губы презрительно искривлены; он широко расставил ноги, упёрся руками в бока и стоит фёртом, поглядывая на
врагов светлыми, недобрыми глазами.
И я был рад также, что Биче не поступилась ничем в ясном саду своего душевного мира, дав моему воспоминанию искреннее восхищение, какое можно сравнить с восхищением мужеством
врага, сказавшего опасную правду перед
лицом смерти.
И как это в жизни все происходит роковым образом: прижало человека к стене, а тут
враг человеческого рода в
лице Порфирыча и подкатится горошком.
Изобразить надо все эти мерзости в стиле полудикого варварства, хитрость хищного зверя в каждом
лице, грубую ложь и дикую силу, среди которых затравливаемый зверь — Гамлет, «первый в Дании боец», полный благородных порывов, борется притворством и хитростью с таким же орудием
врага, обычным тогда орудием войны удалых северян, где сила и хитрость — оружие…
Товарищи! мы выступаем завтра
Из Кракова. Я, Мнишек, у тебя
Остановлюсь в Самборе на три дня.
Я знаю: твой гостеприимный замок
И пышностью блистает благородной,
И славится хозяйкой молодой. —
Прелестную Марину я надеюсь
Увидеть там. А вы, мои друзья,
Литва и Русь, вы, братские знамена
Поднявшие на общего
врага,
На моего коварного злодея,
Сыны славян, я скоро поведу
В желанный бой дружины ваши грозны. —
Но между вас я вижу новы
лица.
Земцы же, с своей стороны, сознались, что они действительно уклонились (все только лудить да лудить — это хоть кого сбесит!!) от своей задачи, но теперь приносят повинную и ходатайствуют об одном: чтобы, независимо от луженья, им разрешено было, преимущественно перед прочими уполномоченными на сей предмет
лицами, вопиять: страх
врагам!
Илья взглянул на арестанта. Это был высокого роста мужик с угловатой головой.
Лицо у него было тёмное, испуганное, он оскалил зубы, как усталая, забитая собака скалит их, прижавшись в угол, окружённая
врагами, не имея силы защищаться. А Петруха, Силачев, Додонов и другие смотрели на него спокойно, сытыми глазами. Лунёву казалось, что все они думают о мужике...
— Господа присяжные! — мягко и внушительно говорил прокурор. — Взгляните на
лицо этого человека, — оно красноречивее показаний свидетелей, безусловно установивших виновность подсудимого… оно не может не убедить вас в том, что пред вами стоит типичный преступник,
враг законопорядка,
враг общества…
Он кончил писать и встал. У меня еще оставалось время. Я торопил себя и сжимал кулаки, стараясь выдавить из своей души хотя каплю прежней ненависти; я вспоминал, каким страстным, упрямым и неутомимым
врагом я был еще так недавно… Но трудно зажечь спичку о рыхлый камень. Старое грустное
лицо и холодный блеск звезд вызывали во мне только мелкие, дешевые и ненужные мысли о бренности всего земного, о скорой смерти…
В
лице ее были страх и ненависть ко мне, к
врагу, как у крысы, когда поднимают мышеловку, в которую она попалась.
Красивое, часто дышавшее истинным вдохновением и страстью,
лицо Истомина стало дерзким, вызывающим и надменным; назло своим
врагам и завистникам он начал выставлять на вид и напоказ все выгоды своего положения — квартиру свою он обратил в самую роскошную студию, одевался богато, жил весело, о женщинах говорил нехотя, с гримасами, пренебрежительно и всегда цинически.
Все это вместе взятое, с одной стороны, делало Истомина уже в то время
лицом довольно интересным, а с другой — снабжало его кучею
врагов и завистников, которых всегда так легко приобретает себе всякое дарование не только в среде собратий по профессии, но и вообще у всего мещанствующего разума, живо чувствующего бессилие своей практической лошади перед огневым конем таланта.
— Во Францию ступай, кто хочет бунтовать да беспутничать! А ты как смела сюда пожаловать? — обратился он к Раисе, которая, тихонько приподнявшись и повернувшись к нему
лицом, видимо, заробела, но продолжала улыбаться какой-то ласковой и блаженной улыбкой. — Дочь моего заклятого
врага! Как ты дерзнула? Еще обниматься вздумала! Вон сейчас! а не то…
Зачем же точно неведомый голос нашептывает мне их на ухо, зачем, когда я просыпаюсь ночью, передо мною в темноте проходят знакомые картины и образы, и зачем, когда является один бледный образ,
лицо мое пылает, и руки сжимаются, и ужас и ярость захватывают дыхание, как в тот день, когда я стоял
лицом к
лицу с своим смертельным
врагом?
То грезилось господину Голядкину, что находится он в одной прекрасной компании, известной своим остроумием и благородным тоном всех
лиц, ее составляющих; что господин Голядкин в свою очередь отличился в отношении любезности и остроумия, что все его полюбили, даже некоторые из
врагов его, бывших тут же, его полюбили, что очень приятно было господину Голядкину; что все ему отдали первенство и что, наконец, сам господин Голядкин с приятностью подслушал, как хозяин тут же, отведя в сторону кой-кого из гостей, похвалил господина Голядкина… и вдруг, ни с того ни с сего, опять явилось известное своею неблагонамеренностью и зверскими побуждениями
лицо, в виде господина Голядкина-младшего, и тут же, сразу, в один миг, одним появлением своим, Голядкин-младший разрушал все торжество и всю славу господина Голядкина-старшего, затмил собою Голядкина-старшего, втоптал в грязь Голядкина-старшего и, наконец, ясно доказал, что Голядкин-старший и вместе с тем настоящий — вовсе не настоящий, а поддельный, а что он настоящий, что, наконец, Голядкин-старший вовсе не то, чем он кажется, а такой-то и сякой-то и, следовательно, не должен и не имеет права принадлежать к обществу людей благонамеренных и хорошего тона.
И только что господин Голядкин начинал было подходить к Андрею Филипповичу, чтоб перед ним, каким-нибудь образом, так или этак, оправдаться и доказать ему, что он вовсе не таков, как его
враги расписали, что он вот такой-то да сякой-то и даже обладает, сверх обыкновенных, врожденных качеств своих, вот тем-то и тем-то; но как тут и являлось известное своим неблагопристойным направлением
лицо и каким-нибудь самым возмущающим душу средством сразу разрушало все предначинания господина Голядкина, тут же, почти на глазах же господина Голядкина, очерняло досконально его репутацию, втаптывало в грязь его амбицию и потом немедленно занимало место его на службе и в обществе.
И трое братьев — недавние
враги — с просиявшими
лицами поклонились царю в ноги и вышли из судилища рука об руку.
Из двух гостей Симонова один был Ферфичкин, из русских немцев, — маленький ростом, с обезьяньим
лицом, всех пересмеивающий глупец, злейший
враг мой еще с низших классов, — подлый, дерзкий, фанфаронишка и игравший в самую щекотливую амбициозность, хотя, разумеется, трусишка в душе.
Произошло что-то невообразимое. Верхние навалились на нижних, нижние рухнули на пол и делали судорожные движения руками и ногами, чтобы выбраться из этой кутерьмы. Те, кому это удавалось, в свою очередь, карабкались на самый верх «мала-кучи». Некоторые хохотали, другие задыхались под тяжестью давивших их тел, ругались, как ломовые извозчики, плакали и в остервенении кусали и царапали первое, что им попадалось, — все равно, будь это рука или нога, живот или
лицо неизвестного
врага.
И садятся, окаянные, на
лицо истины и душат её, за горло взяв, и мешают росту силы её всячески,
враги наши и всего сущего!
Иван Ильич, благодаря этой перемене
лиц, неожиданно получил в своем прежнем министерстве такое назначение, в котором он стал на две степени выше своих товарищей: пять тысяч жалованья и подъемных три тысячи пятьсот. Вся досада на прежних
врагов своих и на всё министерство была забыта, и Иван Ильич был совсем счастлив.
Но с торжествующим
врагомОн встретил смерть
лицом к
лицу,
Как в битве следует бойцу!..
Чтобы иметь выгоду представить их по своему желанию, я, вместо
лица, намазывал большое пятно и на нем уже располагал уродливо глаза (у злейших моих
врагов выковыривал их вовсе), нос и рот и все в самом отвратительном виде.
Откуда шум? Кто эти двое?
Толпа в молчаньи раздалась.
Нахмуря бровь, подходит князь.
И рядом с ним
лицо чужое.
Три узденя за ними вслед.
«Велик Алла и Магомет! —
Воскликнул князь. — Сама могила
Покорна им! в стране чужой
Мой брат храним был их рукой:
Вы узнаете ль Измаила?
Между
врагами он возрос,
Но не признал он их святыни,
И в наши синие пустыни
Одну лишь ненависть принес...