Неточные совпадения
На
лице мальчика это оживление
природы сказывалось болезненным недоумением. Он
с усилием сдвигал свои брови, вытягивал шею, прислушивался и затем, как будто встревоженный непонятною суетой звуков, вдруг протягивал руки, разыскивая мать, и кидался
к ней, крепко прижимаясь
к ее груди.
Тогда я шел далее. Мне нравилось встречать пробуждение
природы; я бывал рад, когда мне удавалось вспугнуть заспавшегося жаворонка или выгнать из борозды трусливого зайца. Капли росы падали
с верхушек трясунки,
с головок луговых цветов, когда я пробирался полями
к загородной роще. Деревья встречали меня шепотом ленивой дремоты. Из окон тюрьмы не глядели еще бледные, угрюмые
лица арестантов, и только караул, громко звякая ружьями, обходил вокруг стены, сменяя усталых ночных часовых.
Я здесь восемь лет стоял
лицом к лицу с современною жизнью, но спиною
к природе, и она отвернулась от меня: я утратил жизненные силы и состарился в двадцать девять лет; а было время…
Поплакав минут
с десять, Фустов встал, лег на диван, повернулся
лицом к стене и остался неподвижен. Я подождал немного, но, видя, что он не шевелится и не отвечает на мои вопросы, решился удалиться. Я, быть может, взвожу на него напраслину, но едва ли он не заснул. Впрочем, это еще бы не доказывало, чтоб он не чувствовал огорчения… а только
природа его была так устроена, что не могла долго выносить печальные ощущения… Уж больно нормальная была
природа!
Ее изобрази мне ты,
Чтоб, сшед
с престола, подавала
Скрижалей заповедь святых,
Чтобы вселенна признавала
Глас божий, глас
природы в них;
Чтоб дики люди, отдаленны,
Покрыты шерстью, чешуей,
Пернатых перьем испещренны,
Одеты листьем и корой,
Сошедшися
к ее престолу
И кротких вняв законов глас,
По желто-смуглым
лицам долу
Струили токи слез из глаз…
Все, что он создал до сих пор, прекрасно, ново и необыкновенно, а то, что создаст он со временем, когда
с возмужалостью окрепнет его редкий талант, будет поразительно, неизмеримо высоко, и это видно по его
лицу, по манере выражаться и по его отношению
к природе.
— Вот не люблю этих безумств в
природе! — говорила Елизавета Сергеевна
с гримасой пренебрежения на холодном
лице. — Грозы, вьюги, —
к чему эта бесполезная трата такой массы энергии?
Фигура человека, таким мрачным пятном ворвавшаяся сюда, теперь стушевалась, будто слившись
с этою
природой. И душа человека тоже начала
с нею сливаться. Прошка полежал несколько минут, закрыв
лицо согнутыми в локтях руками. Потом он открыл глаза и, подняв голову, посмотрел на пруд, на лодки, которые опять мерно покачивались на синих струях, разводя вокруг себя серебристые круги; на листья, которые дрожали над ним в тонкой синеве воздуха, прислушался
к чему-то, и вдруг легкая улыбка подернула его щеки.
Умирает Николай Левин. Он страстно и жадно цепляется за уходящую жизнь, в безмерном ужасе косится на надвигающуюся смерть. Дикими, испуганными глазами смотрит на брата: «Ох, не люблю я тот свет! Не люблю». На
лице его — «строгое, укоризненное выражение зависти умирающего
к живому». Умирать
с таким чувством — ужаснее всяких страданий. И благая
природа приходит на помощь.
Высокий, статный брюнет,
с красивым
лицом восточного типа,
с большими блестящими, как бы подернутыми маслом глазами, он казался человеком, которого природа-мать оделила всеми данными для беспечальной жизни, а потому облако грусти, всегда покрывавшее его
лицо, вносило дисгармонию в общий вид блестящего юноши и невольно привлекало
к нему внимание как мужчин, так и женщин, посещающих казино.
В один из летних дней 1743 года, когда вместе
с жителями Петербурга улыбалась и
природа, подходили от московской стороны
к Исакию Далматскому три
лица, на которых наблюдательный взор невольно должен был остановиться, которые живописец вырвал бы из толпы, тут же сновавшейся, чтобы одушевить ими свой холст.
И однако, несмотря на все это, Темку сильно тянуло
к Марине. Она была ему по-прежнему желанна. Но для нее ласки его были теперь совершенно невыносимы, она судорожно отталкивала его руки, а на
лице рисовалось отвращение. Темка отлично понимал, что все это очень естественно и вполне согласно
с природой, но в душе чувствовал обиду. Еще же обиднее было вот что. Марина была грубовата, вспыльчива, но всегда Темка чувствовал, что он для нее — самый близкий и дорогой человек.