Неточные совпадения
Дети бегали по всему дому, как потерянные; Англичанка поссорилась с экономкой и написала записку приятельнице, прося приискать ей новое место; повар
ушел еще вчера со двора, во время обеда; черная
кухарка и кучер просили расчета.
— А мне с
кухарками и кучерами бывало весело, а с нашими господами и дамами скучно, — рассказывала она. — Потом, когда я стала понимать, я увидала, что наша жизнь совсем дурная. Матери у меня не было, отца я не любила и девятнадцати лет я с товаркой
ушла из дома и поступила работницей на фабрику.
Нам очень нравилось это юмористическое объяснение, побеждавшее ужасное представление о воющем привидении, и мы впоследствии часто просили отца вновь рассказывать нам это происшествие. Рассказ кончался веселым смехом… Но это трезвое объяснение на кухне не произвело ни малейшего впечатления.
Кухарка Будзиньская, а за ней и другие объяснили дело еще проще: солдат и сам знался с нечистой силой; он по — приятельски столковался с «марой», и нечистый
ушел в другое место.
По показанию
кухарки и горничной, Ольга Александровна часов в одиннадцать вышла из дома с ребенком, через полчаса возвратилась без ребенка, но в сопровождении Рогнеды Романовны, на скорую руку забрала кое-что в узлы, остальное замкнула и
ушла.
Куда
ушла Ольга Александровна — этого не могли Розанову сообщить ни горничная, ни
кухарка, хотя обе эти женщины весьма сочувствовали Розанову и, как умели, старались его утешить.
Спустя некоторое время нашлась вечерняя работа в том самом правлении, где работал ее муж. По крайней мере, они были вместе по вечерам.
Уходя на службу, она укладывала ребенка, и с помощью
кухарки Авдотьи устраивалась так, чтобы он до прихода ее не был голоден. Жизнь потекла обычным порядком, вялая, серая, даже серее прежнего, потому что в своей квартире было голо и царствовала какая-то надрывающая сердце тишина.
Миропа Дмитриевна, прямо принявшая эти слова на свой счет, очень недолго посидела и
ушла, дав себе слово больше не заходить к своим постояльцам и за их грубый прием требовать с них квартирные деньги вперед; но демон любопытства, терзавший Миропу Дмитриевну более, чем кого-либо, не дал ей покою, и она строго приказала двум своим крепостным рабам, горничной Агаше и
кухарке Семеновне, разузнать, кто же будет готовить кушанье и прислуживать Рыжовым.
Лягушка. Только шумели они, шумели — слышу, еще кто-то пришел. А это карась. Спасайтесь, кричит, господа! сейчас вас ловить будут! мне исправникова
кухарка сказала, что и невода уж готовы! Ну, только что он это успел выговорить — все пискари так и брызнули! И об Хворове позабыли… бегут! Я было за ними — куда тебе! Ну, да ладно, думаю, не далеко
уйдете: щука-то — вот она! Потом уж я слышала…
В свободные часы мне совершенно нечем жить; на убогой нашей улице — пусто, дальше — не позволено
уходить; на дворе сердитые, усталые землекопы, растрепанные
кухарки и прачки, каждый вечер — собачьи свадьбы, — это противно мне и обижает до того, что хочется ослепнуть.
Пришел полицейский, потоптался, получил на чай,
ушел; потом снова явился, а с ним — ломовой извозчик; они взяли
кухарку за ноги, за голову и унесли ее на улицу. Заглянула из сеней хозяйка, приказала мне...
А Жихарев ходит вокруг этой каменной бабы, противоречиво изменяя лицо, — кажется, пляшет не один, а десять человек, все разные: один — тихий, покорный; другой — сердитый, пугающий; третий — сам чего-то боится и, тихонько охая, хочет незаметно
уйти от большой, неприятной женщины. Вот явился еще один — оскалил зубы и судорожно изгибается, точно раненая собака. Эта скучная, некрасивая пляска вызывает у меня тяжелое уныние, будит нехорошие воспоминания о солдатах, прачках и
кухарках, о собачьих свадьбах.
И сразу переродили меня женщины театра, вернув мне те манеры, которые были приобретены в дамском обществе двух тетенек, младших сестер моей мачехи, только что кончивших Смольный, и бабушки-сенаторши. Самого сенатора, опального вельможу, сослуживца и друга Сперанского, я уже не застал в живых. С тех пор как я
ушел от них, за шесть лет, кроме семьи коневода, я несколько дней видел близко только одну женщину —
кухарку разбойничьей ватаги атамана Ваняги Орлова, да и та была глухонемая.
Встала и
ушла в комнату
кухарки. Женщины сочувственно посмотрели вслед ей, а Климков облегчённо вздохнул и против своего желания спросил Лизу, скучно и с натугой...
Уйдя в кухню, он велел
кухарке вскипятить самовар, а потом стал показывать мне свои книги, — почти все научного характера: Бокль, Ляйель, Гартполь Лекки, Леббок, Тэйлор, Милль, Спенсер, Дарвин, а из русских — Писарев, Добролюбов, Чернышевский, Пушкин, «Фрегат „Паллада“» Гончарова, Некрасов.
Петр. А рада — так больше делай да меньше разговаривай… (Степанида фыркает и
уходит.) Мама! Я вас не однажды просил поменьше разговаривать с ней… Ведь это же нехорошо, — поймите вы, наконец! — вступать в интимные беседы с
кухаркой… и выспрашивать у нее… разные разности! Нехорошо!
Кухарка. Ну да, опростают место, опять валяй! (Берет чашку и
уходит.)
Мирович. Подожди, я тебе напишу, и ты отдашь это барыне! (Пишет на клочке бумаги и подает его
кухарке, которая по-прежнему нетвердой, но заметно остерегающейся походкой
уходит и на этот раз прямо уже попадает в дверь.)
Уходит в ту дверь, из которой появлялась
кухарка.
Кухарка(показывая им пальцем на Мировича). Вон он сидит сам!.. (Поворачивается и хочет
уйти, но не попадает в двери, стукается головой в косяк и при этом смеется.) Не попала!.. (Откидывается в другую сторону и произнеся при этом.) Тела, стой, не разъезжайся! (
Уходит.)
У тети каждую неделю менялись
кухарки и горничные; то она рассчитывала их за безнравственность, то они сами
уходили, говоря, что замучились.
И кончалось, как всегда со всем любимым, — слезами: такая хорошая серо-коричневая, немножко черная собака с немножко красными губами украла на кухне кость и
ушла с ней на могилу, чтобы
кухарка не отняла, и вдруг какой-то трус Ваня шел мимо и дал ей сапогом. В ее чудную мокрую морду. У-у-у…
В избе до вечера приходили,
уходили, обедали, — больного было не слышно. Перед ночью
кухарка влезла на печь и через его ноги достала тулуп.
Никем незамеченная, она
ушла домой ни с кем не простясь; сняла, разорвав в нескольких местах, свое новое шерстяное платье и, легши в постель, послала
кухарку за гофманскими каплями.
Они
ушли, оставив дверь террасы настежь. Агапов запер дверь. Взволнованные, долго все сидели в Асиной спальне и обменивались впечатлениями.
Кухарка рассказывала, как солдаты наставили на нее винтовки и принудили сказать про телеграмму. Валялись на полу затоптанные сапогами простыни, тонкий аромат духов мешался с запахом застарелого пота и винного перегара. Уже стало светать, когда все разошлись и легли спать.