Неточные совпадения
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой-Церковью сияет
И пышных гетманов сады
И старый замок озаряет.
И тихо, тихо всё
кругом;
Но в замке шепот и смятенье.
В одной из башен, под окном,
В глубоком, тяжком размышленье,
Окован, Кочубей сидит
И мрачно на небо глядит.
И странно: мне все казалось, что все
кругом, даже воздух, которым я дышу, был как будто с иной планеты, точно я вдруг очутился на
Луне.
Едучи с корвета, я видел одну из тех картин, которые видишь в живописи и не веришь:
луну над гладкой водой, силуэт тихо качающегося фрегата,
кругом темные, спящие холмы и огни на лодках и горах.
И точно опустился занавес,
луна ушла под облака, и вдруг все потемнело
кругом. Старцев едва нашел ворота, — уже было темно, как в осеннюю ночь, — потом часа полтора бродил, отыскивая переулок, где оставил своих лошадей.
Взошла
луна. Ясная ночь глядела с неба на землю. Свет месяца пробирался в глубину темного леса и ложился по сухой траве длинными полосами. На земле, на небе и всюду
кругом было спокойно, и ничто не предвещало непогоды. Сидя у огня, мы попивали горячий чай и подтрунивали над гольдом.
Сразу от огня вечерний мрак мне показался темнее, чем он был на самом деле, но через минуту глаза мои привыкли, и я стал различать тропинку.
Луна только что нарождалась. Тяжелые тучи быстро неслись по небу и поминутно закрывали ее собой. Казалось,
луна бежала им навстречу и точно проходила сквозь них. Все живое
кругом притихло; в траве чуть слышно стрекотали кузнечики.
Время шло, а
кругом было по-прежнему тихо. Я тоже начал думать, что Дерсу ошибся, как вдруг около месяца появилось матовое пятно с радужной окраской по наружному краю. Мало-помалу диск
луны стал тускнеть, контуры его сделались расплывчатыми, неясными. Матовое пятно расширялось и поглотило наружное кольцо. Какая-то мгла быстро застилала небо, но откуда она взялась и куда двигалась, этого сказать было нельзя.
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к
луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего
круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
И все я был один, и все мне казалось, что таинственно величавая природа, притягивающий к себе светлый
круг месяца, остановившийся зачем-то на одном высоком неопределенном месте бледно-голубого неба и вместе стоящий везде и как будто наполняющий собой все необъятное пространство, и я, ничтожный червяк, уже оскверненный всеми мелкими, бедными людскими страстями, но со всей необъятной могучей силой воображения и любви, — мне все казалось в эти минуты, что как будто природа, и
луна, и я, мы были одно и то же.
Дарья пела и плясала, и глаза ее, неподвижные на лице, вращались за ее кружением, подобно
кругам мертвой
луны.
Он приник ухом: кто-то бежал, кто-то догонял его; послышалось прерывистое дыхание, и вдруг перед ним, из черного
круга тени, падавшей от большого дерева, без шапки на растрепанных волосах, весь бледный при свете
луны, вынырнул Шубин.
Его остановил Анемподист Кафернаумский. Он, видимо, еще не оправился от вчерашнего раута; глаза у него были красны и окружены каким-то пухлым
кругом, как бывает
луна зимою в морозные дни, на щеках и носу проступали сизые пятна.
Служитель молодого боярина, седой как
лунь старик, не спускал также глаз с рассказчика, который, обойдя
кругом монастыря, вошел наконец в ограду и стал рассматривать надгробные камни.
Все мертво… на брегах уснувших
Лишь ветра слышен легкий звук,
И при
луне в водах плеснувших
Струистый исчезает
круг.
Дни мчатся. Начался байран.
Везде веселье, ликованья;
Мулла оставил алкоран,
И не слыхать его призванья;
Мечеть
кругом освещена;
Всю ночь над хладными скалами
Огни краснеют за огнями,
Как над земными облаками
Земные звезды; — но
луна,
Когда на землю взор наводит,
Себе соперниц не находит,
И, одинокая, она
По небесам в сияньи бродит!
Над черным краем земли неподвижно висел багрово-красный диск
луны, и все
кругом было так загадочно, тихо и странно.
Чудная картина открылась перед глазами, особенно ночью, когда взошла
луна. Корвет шел между островами, освещенными серебристым светом.
Кругом стояла тишина. Штиль был мертвый. Мириады звезд смотрели сверху, и между ними особенно хорошо было созвездие Южного Креста, лившее свой нежный свет с какой-то чарующей прелестью. Вода сверкала по бокам и сзади корвета брильянтовыми лентами.
«И все я был один, — рассказывает Николенька в «Юности», — и все казалось, что таинственно-величавая природа, притягивающая к себе светлый
круг месяца, стоящий везде, и как будто наполняющий собою все необъятное пространство, и я, ничтожный червяк, — мне все казалось в эти минуты, что как будто природа, и
луна, и я, мы были одно и то же».
Я осмотрелся и прислушался, но
кругом царило полное безмолвие. Такая тишина кажется подозрительной. По ту сторону реки стеной стоял безмолвный лес, озаренный
луной. Как-то даже не верилось, что в природе может быть так тихо. Словно весь мир погрузился в глубокий сон.
Луна немного переместилась. Длинные черные тени деревьев, словно гигантские стрелки, показывали, что месяц передвинулся по небу к той точке, в которой ему надлежит быть в девять часов вечера.
Кругом все спало. Сквозь ветви деревьев на тропу ложились кружевные тени листвы, я ступал на них, и они тотчас взбирались ко мне на обувь и на одежду.
Было уже поздно. На небе взошла
луна и бледным сиянием своим осветила безбрежное море.
Кругом царила абсолютная тишина. Ни малейшего движения в воздухе, ни единого облачка на небе. Все в природе замерло и погрузилось в дремотное состояние. Листва на деревьях, мох на ветвях старых елей, сухая трава и паутина, унизанная жемчужными каплями вечерней росы, — все было так неподвижно, как в сказке о спящей царевне и семи богатырях.
Поздно он уже погасил свечу, подошел к открытому окну в сад, над которым сверху стояла
луна, и еще повторил особенно ему понравившуюся строфу: «В мерный
круг твой бег направлю укороченной уздой».
И все молчали, задумавшись, всё было
кругом приветливо, молодо, так близко, всё — и деревья и небо, и даже
луна, и хотелось думать, что так будет всегда.
Но вода не была внизу, как обыкновенно бывает, а
луна не была наверху: белый
круг в одном месте, как обыкновенно бывает.
Но
кругом все было тихо.
Луна зашла за облако — мрак сгустился.
Кругом все также весело искрились разноцветными огнями ледяные и снежные кристаллы, отражая кроткий блеск яркой
луны.
Стояла июньская сибирская ночь, воздух был свеж, но в нем висела какая-то дымка от испарений земли и тумана, стлавшегося с реки Енисея, и сквозь нее тускло мерцали звезды, рассыпанные по небосклону, и слабо пробивался свет
луны, придавая деревьям сада какие-то фантастические очертания.
Кругом была невозмутимая тишина, ни один лист на деревьях не колыхался, и только где-то вдали на берегу реки стрекотал, видимо, одержимый бессонницей кузнечик.
В рассыпанных
кругом по снежным кристаллам искрометных блестках — отражениях холодной, но яркой
луны «страны изгнания» — ее воспламененному воображению чудятся иные огни.