Неточные совпадения
Стратонов встал, плотно, насколько мог, сдвинул
кривые ноги, закинул руки за
спину, выгнул грудь, — все это сделало его фигуру еще более внушительной.
Я — глядь вперед: на козлах, понурив голову, согнув
спину, сидит, как истукан, Филофей, а еще подальше — над журчащею водою —
кривая линия дуги и лошадиные головы и
спины.
Я приоткрыл глаза — и сперва (ассоциация от «Интеграла») что-то стремительно несущееся в пространство: голова — и она несется, потому что по бокам — оттопыренные розовые крылья-уши. И затем
кривая нависшего затылка — сутулая
спина — двоякоизогнутое — буква S…
Но однажды, поднявшись к старцу Иоанну и оглянув толпу, он заметил в ней одинокий, тёмный глаз окуровского жителя Тиунова: прислонясь к стволу сосны, заложив руки за
спину,
кривой, склонив голову набок, не отрываясь смотрел в лицо старца и шевелил тёмными губами. Кожемякин быстро отвернулся, но
кривой заметил его и дружелюбно кивнул.
Один, на вид лет двадцати трех, высокого роста, черномазый, с острым и немного
кривым носом, высоким лбом и сдержанною улыбкой на широких губах, лежал на
спине и задумчиво глядел вдаль, слегка прищурив свои небольшие серые глазки; другой лежал на груди, подперев обеими руками кудрявую белокурую голову, и тоже глядел куда-то вдаль.
Кривой Зоб. Яман твое дело, Асанка! Без руки ты — никуда не годишься! Наш брат по рукам да по
спине ценится… Нет руки — и человека нет! Табак твое дело!.. Иди водку пить… больше никаких!
Настя пошла в сад и сжала стрекучую крапиву, и так ей любо было работать. Солнышко теплое парило. Настя устала, повесила
кривой серп на яблоньку и выпрямила долго согнутую
спину. Краска здоровья и усталости проступила на ее бледных щечках, и была она такою хорошенькою, что глядеть на нее хотелось.
Тогда городничий мигнул, и Иван Иванович, — не тот Иван Иванович, а другой, что с
кривым глазом, — стал за
спиною Ивана Никифоровича, а городничий зашел за
спину Ивана Ивановича, и оба начали подталкивать их сзади, чтобы спихнуть их вместе и не выпускать до тех пор, пока не подадут рук.
Его бурые усы, густые и длинные, то и дело вздрагивали, как у кота, а заложенные за
спину руки потирали одна другую, нервно перекручиваясь длинными,
кривыми и цепкими пальцами.
Заложив руки за
спину, посвистывая, идет Артюшка Пистолет, рыболов, птичник, охотник по перу и пушнине. Лицо у него скуластое, монгольское, глаза узкие, косые, во всю левую щеку — глубокий шрам: он приподнял угол губ и положил на лицо Артюшки бессменную
кривую улыбку пренебрежения.
Морщины покрывали не только его лоб и щеки, но даже нос и шею,
спина согнулась; а всё-таки в слабых
кривых ногах видны были приемы старого кавалериста.
Вдова давно уже спала. Слышно было, как она ровно, громко и свободно дышала открытым ртом. Было темно; только
кривые подоконники слабо серебрились от лучей молодого месяца. Цирельман лежал под старым, замасленным пуховым бебехом, рядом со своей женой, и пугливо прислушивался к ночному безмолвию. Этля спала или притворялась спящей; она лежала, повернувшись к мужу
спиной, беззвучно и неподвижно, как мертвая.
Старик, всю одежду которого составляли распадавшиеся в лохмотьях пестрый бешмет и лоскутные портки, был так хил, что туго стянутые за сгорбленной
спиной костлявые руки его, казалось, едва держалась в плечах, и
кривые босые ноги насилу передвигались.
«Что скажешь в таком деле, сокол? То-то! Нур сказал было: „Надо связать его!..“ Не поднялись бы руки вязать Лойко Зобара, ни у кого не поднялись бы, и Нур знал это. Махнул он рукой да и отошел в сторону. А Данило поднял нож, брошенный в сторону Раддой, и долго смотрел на него, шевеля седыми усами, на том ноже еще не застыла кровь Радды, и был он такой
кривой и острый. А потом подошел Данило к Зобару и сунул ему нож в
спину как раз против сердца. Тоже отцом был Радде старый солдат Данило!
На боках видны ребра в виде
кривых линий, а на шее и
спине ближе к холке какие-то непонятные завитки.
И он с ненавистью поглядел на свой сарай с
кривой поросшей крышей; там из двери сарайчика глядела на него большая лошадиная голова. Вероятно, польщенная вниманием хозяина, голова задвигалась, подалась вперед, и из сарая показалась целая лошадь, такая же дряхлая, как Лыска, такая же робкая и забитая, тонконогая, седая, с втянутым животом и костистой
спиною. Она вышла из сарая и в нерешительности остановилась, точно сконфузилась.
Альберт в это время, не обращая ни на кого внимания, прижав скрипку к плечу, медленно ходил вдоль фортепьяно и настраивал ее. Губы его сложились в бесстрастное выражение, глаз не было видно; но узкая костлявая
спина, длинная белая шея,
кривые ноги и косматая черная голова представляли чудное, но почему-то вовсе не смешное зрелище. Настроив скрипку, он бойко взял аккорд и, вскинув голову, обратился к пьянисту, приготовившемуся аккомпанировать.