Неточные совпадения
Беднее захудалого
Последнего крестьянина
Жил Трифон. Две каморочки:
Одна с дымящей печкою,
Другая в сажень — летняя,
И вся тут недолга;
Коровы нет, лошадки нет,
Была собака Зудушка,
Был кот — и те ушли.
Лицо его не представляло ничего особенного; оно
было почти такое же, как у многих худощавых стариков, один подбородок только выступал очень далеко вперед, так что он должен
был всякий раз закрывать его платком, чтобы не заплевать; маленькие глазки еще не потухнули и бегали из-под высоко выросших бровей, как мыши, когда, высунувши из темных нор остренькие морды, насторожа уши и моргая усом, они высматривают, не затаился ли где
кот или шалун мальчишка, и нюхают подозрительно самый воздух.
Татьяна верила преданьям
Простонародной старины,
И снам, и карточным гаданьям,
И предсказаниям луны.
Ее тревожили приметы;
Таинственно ей все предметы
Провозглашали что-нибудь,
Предчувствия теснили грудь.
Жеманный
кот, на печке сидя,
Мурлыча, лапкой рыльце мыл:
То несомненный знак ей
был,
Что едут гости. Вдруг увидя
Младой двурогий лик луны
На небе с левой стороны...
Как!
быв честным
Котом до этих пор,
Бывало, за пример тебя смиренства кажут, —
А ты… ахти, какой позор!
Какой-то Повар, грамотей,
С поварни побежал своей
В кабак (он набожных
был правил
И в этот день по куме он тризну правил),
А дома стеречи съестное от мышей
Кота оставил.
Пока его он
пел,
Кот-Васька всё жаркое съел.
— Он сейчас воротится, за
котом пошел. Ученое его занятие тишины требует. Я даже собаку мужеву мышьяком отравила, уж очень выла собака в светлые ночи. Теперь у нас —
кот, Никитой зовем, я люблю, чтобы в доме
было животное.
Приехав домой, он только что успел раздеться, как явились Лютов и Макаров. Макаров, измятый, расстегнутый, сиял улыбками и осматривал гостиную, точно любимый трактир, где он давно не
был. Лютов, весь фланелевый, в ярко-желтых ботинках,
был ни с чем несравнимо нелеп. Он сбрил бородку, оставив реденькие усики
кота, это неприятно обнажило его лицо, теперь оно показалось Климу лицом монгола, толстогубый рот Лютова не по лицу велик, сквозь улыбку, судорожную и кривую, поблескивают мелкие, рыбьи зубы.
— Такой противный, мягкий, гладкий
кот, надменный, бессердечный, — отомстила она гинекологу, но, должно
быть, находя, что этого еще мало ему, прибавила: — Толстовец, моралист, ригорист. Моралью Толстого пользуются какие-то особенные люди… Верующие в злого и холодного бога. И мелкие жулики, вроде Ногайцева. Ты, пожалуйста, не верь Ногайцеву — он бессовестный, жадный и вообще — негодяй.
Эта сцена настроила Самгина уныло. Неприятна
была резкая команда Тагильского; его лицо, надутое, выпуклое, как полушарие большого резинового мяча, как будто окаменело, свиные, красные глазки сердито выкатились. Коротенькие, толстые ножки, бесшумно, как лапы
кота, пронесли его по мокрому булыжнику двора, по чугунным ступеням лестницы, истоптанным половицам коридора; войдя в круглую, как внутренность бочки, камеру башни, он быстро закрыл за собою дверь, точно спрятался.
Самгин еще в начале речи Грейман встал и отошел к двери в гостиную, откуда удобно
было наблюдать за Таисьей и Шемякиным, — красавец, пошевеливая усами,
был похож на
кота, готового прыгнуть. Таисья стояла боком к нему, слушая, что говорит ей Дронов. Увидав по лицам людей, что готовится взрыв нового спора, он решил, что на этот раз с него достаточно, незаметно вышел в прихожую, оделся, пошел домой.
— А это, видите ли, усик шерсти кошачьей;
коты — очень привычны к дому, и
есть в них сила людей привлекать. И если кто, приятный дому человек, котовинку на себе унесет, так его обязательно в этот дом потянет.
Кадеты
были, Маклаков, — брат министра, на выхолощенного
кота похож, Шингарев, Набоков.
«Дронов выпросит у этого
кота денег на газету и уступит ему женщину, подлец, — окончательно решил он. Не хотелось сознаться, что это решение огорчает и возмущает его сильнее, чем можно
было ожидать. Он тотчас же позаботился отойти в сторону от обидной неудачи. — А эта еврейка — права. Вопросами внешней политики надобно заняться. Да».
— Она
будет очень счастлива в известном, женском смысле понятия о счастье.
Будет много любить; потом, когда устанет, полюбит собак,
котов, той любовью, как любит меня. Такая сытая, русская. А вот я не чувствую себя русской, я — петербургская. Москва меня обезличивает. Я вообще мало знаю и не понимаю Россию. Мне кажется — это страна людей, которые не нужны никому и сами себе не нужны. А вот француз, англичанин — они нужны всему миру. И — немец, хотя я не люблю немцев.
Иногда он как будто и расшевелит ее, она согласится с ним, выслушает задумчиво, если он скажет ей что-нибудь «умное» или «мудреное», а через пять минут, он слышит, ее голос где-нибудь вверху уже
поет: «Ненаглядный ты мой, как люблю я тебя», или рисует она букет цветов, семейство голубей, портрет с своего
кота, а не то примолкнет, сидя где-нибудь, и читает книжку «с веселым окончанием» или же болтает неумолкаемо и спорит с Викентьевым.
Кошка
коту кажется тоже венцом создания, Венерой кошачьей породы! женщина — Венера, пожалуй, но осмысленная, одухотворенная Венера, сочетание красоты форм с красотой духа, любящая и честная, то
есть идеал женского величия, гармония красоты!»
«Какая она?» — думалось ему — и то казалась она ему теткой Варварой Николаевной, которая ходила, покачивая головой, как игрушечные
коты, и прищуривала глаза, то в виде жены директора, у которой
были такие белые руки и острый, пронзительный взгляд, то тринадцатилетней, припрыгивающей, хорошенькой девочкой в кружевных панталончиках, дочерью полицмейстера.
Утром 4-го января фрегат принял праздничный вид: вымытая, вытертая песком и камнями, в ущерб моему ночному спокойствию, палуба белела, как полотно; медь ярко горела на солнце; снасти уложены
были красивыми бухтами, из которых в одной поместился общий баловень наш,
кот Васька.
На ногах женщины
были полотняные чулки, на чулках — острожные
коты, голова
была повязана белой косынкой, из-под которой, очевидно умышленно,
были выпущены колечки вьющихся черных волос.
Нехлюдов слушал и вместе с тем оглядывал и низкую койку с соломенным тюфяком, и окно с толстой железной решеткой, и грязные отсыревшие и замазанные стены, и жалкое лицо и фигуру несчастного, изуродованного мужика в
котах и халате, и ему всё становилось грустнее и грустнее; не хотелось верить, чтобы
было правда то, что рассказывал этот добродушный человек, — так
было ужасно думать, что могли люди ни за что, только за то, что его же обидели, схватить человека и, одев его в арестантскую одежду, посадить в это ужасное место.
Веселил ее тоже чистый, сравнительно с острогом, весенний воздух, но больно
было ступать по камням отвыкшими от ходьбы и обутыми в неуклюжие арестантские
коты ногами, и она смотрела себе под ноги и старалась ступать как можно легче.
Проходя назад по широкому коридору (
было время обеда, и камеры
были отперты) между одетыми в светло-желтые халаты, короткие, широкие штаны и
коты людьми, жадно смотревшими на него, Нехлюдов испытывал странные чувства — и сострадания к тем людям, которые сидели, и ужаса и недоумения перед теми, кто посадили и держат их тут, и почему-то стыда за себя, за то, что он спокойно рассматривает это.
— Сама не знаю. Иногда мне хочется плакать, а я смеюсь. Вы не должны судить меня… по тому, что я делаю. Ах, кстати, что это за сказка о Лорелее? [Лорелея — имя девушки, героини немецкого фольклора. Лорелея зазывала своим пением рыбаков, и те разбивались о скалы.] Ведь это еескала виднеется? Говорят, она прежде всех топила, а как полюбила, сама бросилась в воду. Мне нравится эта сказка. Фрау Луизе мне всякие сказки сказывает. У фрау Луизе
есть черный
кот с желтыми глазами…
— Играйте с
котом…
будет с вас. У меня свои игральщики
есть!
Двор
был уставлен весь чумацкими возами; под поветками, в яслях, в сенях, иной свернувшись, другой развернувшись, храпели, как
коты.
Но, может
быть, более всего я
был привязан к моему
коту Мури, красавцу, очень умному, настоящему шармёру.
У меня
есть страстная любовь к собакам, к
котам, к птицам, к лошадям, ослам, козлам, слонам.
Зашел я как-то в летний день, часа в три, в «Каторгу». Разгул уже
был в полном разгаре. Сижу с переписчиком ролей Кириным. Кругом, конечно, «
коты» с «марухами». Вдруг в дверь влетает «
кот» и орет...
Здесь жили женщины, совершенно потерявшие образ человеческий, и их «
коты», скрывавшиеся от полиции, такие, которым даже рискованно
было входить в ночлежные дома Хитровки.
Убитый
был «
кот». Убийца — мститель за женщину. Его так и не нашли — знали, да не сказали, говорили: «хороший человек».
Речь Жадаева попала в газеты, насмешила Москву, и тут принялись за очистку Охотного ряда. Первым делом
было приказано иметь во всех лавках кошек. Но кошки и так
были в большинстве лавок. Это
был род спорта — у кого
кот толще. Сытые, огромные
коты сидели на прилавках, но крысы обращали на них мало внимания. В надворные сараи
котов на ночь не пускали после того, как одного из них в сарае ночью крысы сожрали.
На ногах
были надеты шерстяные бабьи чулки и сибирские
коты.
— У нас не торговля, а
кот наплакал, Андрон Евстратыч. Кому здесь и пить-то… Вот вода тронется, так тогда поправляться
будем. С голого, что со святого, — немного возьмешь.
—
Было бы что скупать, — отъедается Ястребов, который в карман за словом не лазил. — Вашего-то золота
кот наплакал… А вот мое золото
будет оглядываться на вас. Тот же Кишкин скупать
будет от моих старателей… Так ведь, Андрон Евстратыч? Ты ведь еще при казне набил руку…
— Ну,
будем говорить откровенно: пятьсот. Не хочу покупать
кота в мешке.
— Э! Чепуха! Хороший товарищ
выпить на чужой счет. Разве вы сами не видите, что это самый обычный тип завсегдатая при публичном доме, и всего вероятнее, что он просто здешний
кот, которому платят проценты за угощение, в которое он втравливает посетителей.
«
Кот!» — злобно решил
было про себя Собашников, но и сам себе не поверил: уж очень
был некрасив и небрежно одет репортер и, кроме того, держал себя с большим достоинством.
— А я знаю? Может
быть, деньги от него скрывала или изменила. Любовник он у ей
был —
кот.
Алена Сергеевна
была старуха, крестьянка, самая богатая и зажиточная из всего имения Вихрова. Деревня его находилась вместе же с усадьбой. Алена явилась, щепетильнейшим образом одетая в новую душегрейку, в новом платке на голове и в новых
котах.
Как назвать Александра бесчувственным за то, что он решился на разлуку? Ему
было двадцать лет. Жизнь от пелен ему улыбалась; мать лелеяла и баловала его, как балуют единственное чадо; нянька все
пела ему над колыбелью, что он
будет ходить в золоте и не знать горя; профессоры твердили, что он пойдет далеко, а по возвращении его домой ему улыбнулась дочь соседки. И старый
кот, Васька,
был к нему, кажется, ласковее, нежели к кому-нибудь в доме.
Санин зашел в нее, чтобы
выпить стакан лимонаду; но в первой комнате, где, за скромным прилавком, на полках крашеного шкафа, напоминая аптеку, стояло несколько бутылок с золотыми ярлыками и столько же стеклянных банок с сухарями, шоколадными лепешками и леденцами, — в этой комнате не
было ни души; только серый
кот жмурился и мурлыкал, перебирая лапками на высоком плетеном стуле возле окна, и, ярко рдея в косом луче вечернего солнца, большой клубок красной шерсти лежал на полу рядом с опрокинутой корзинкой из резного дерева.
Все убранство в нем хоть
было довольно небогатое, но прочное, чисто содержимое и явно носящее на себе аптекарский характер: в нескольких витринах пестрели искусно высушенные растения разных стран и по преимуществу те, которые употреблялись для лекарств; на окнах лежали стеклянные трубочки и стояла лампа Берцелиуса [Лампа Берцелиуса — спиртовая лампа с двойным током воздуха.], а также виднелись паяльная трубка и четвероугольный кусок угля, предназначенные, вероятно, для сухого анализа, наконец, тут же валялась фарфоровая воронка с воткнутою в нее пропускною бумагою; сверх того, на одном покойном кресле лежал
кот с полузакрытыми, гноящимися глазами.
Аггей Никитич в ответ на это кивнул головой и, напившись чаю, не замедлил уйти домой. Пани же Вибель, оставшись с мужем вдвоем, вдруг подошла к нему и, прогнав
кота, вскочившего
было на колени к своему патрону, сама заняла его место и начала целовать своего старого Генрику.
— Почему же он дурак? — пожелал знать Вибель, ударив тихонько рукой
кота, который начал
было довольно громко мурлыкать.
Проговорив это, почтенный ритор развел с явною торжественностью руками, желая тем указать своим слушателям, что он прорек нечто весьма важное, и когда к нему в этот момент подошел
было приласкаться
кот, то Вибель вместо того, чтобы взять любимца на колени, крикнул ему: «Брысь!» — и сверх того отщелкнул его своим табачным носовым платком, а сам снова обратился к напутствованию.
— Да ту же пенсию вашу всю
будут брать себе! — пугала его Миропа Дмитриевна и, по своей ловкости и хитрости (недаром она
была малороссиянка), неизвестно до чего бы довела настоящую беседу; но в это время в квартире Рыжовых замелькал огонек, как бы перебегали со свечками из одной комнаты в другую, что очень заметно
было при довольно значительной темноте ночи и при полнейшем спокойствии, царствовавшем на дворе дома: куры и индейки все сидели уж по своим хлевушкам, и только майские жуки, в сообществе разноцветных бабочек, кружились в воздухе и все больше около огня куримой майором трубки, да еще чей-то белый
кот лукаво и осторожно пробирался по крыше дома к слуховому окну.
Тому
будет полсорока годов, жили мы на Волге, ходили на девяти стругах; атаманом
был у нас Данило
Кот; о тебе еще и помину не
было, меня уже знали в шайке и тогда уже величали Коршуном.
Письма его
были оригинальны и странны, не менее чем весь склад его мышления и жизни. Прежде всего он прислал Туберозову письмо из губернского города и в этом письме, вложенном в конверт, на котором
было надписано: «Отцу протоиерею Туберозову, секретно и в собственные руки», извещал, что, живучи в монастыре, он отомстил за него цензору Троадию, привязав его
коту на спину колбасу с надписанием: «Сию колбасу я хозяину несу» и пустив
кота бегать с этою ношею по монастырю.
Скоро недотыкомка опять появилась, она подолгу каталась вокруг Передонова, как на аркане, и все дразнила его. И уже она
была беззвучна и смеялась только дрожью всего тела. Но она вспыхивала тускло-золотистыми искрами, злая, бесстыжая, — грозила и горела нестерпимым торжеством. И
кот грозил Передонову, сверкал глазами и мяукал дерзко и грозно.