Неточные совпадения
Очевидно, стало быть, что Беневоленский был не столько честолюбец, сколько добросердечный доктринер, [Доктринер — начетчик, человек, придерживающийся заучен — ных, оторванных от жизни истин, принятых правил.] которому
казалось предосудительным даже утереть себе нос, если в законах не формулировано
ясно, что «всякий имеющий надобность утереть свой нос — да утрет».
Никакому администратору,
ясно понимающему пользу предпринимаемой меры, никогда не
кажется, чтоб эта польза могла быть для кого-нибудь неясною или сомнительною.
И это
показалось ему вполне
ясно.
— Да, славный, — ответил Левин, продолжая думать о предмете только что бывшего разговора. Ему
казалось, что он, насколько умел,
ясно высказал свои мысли и чувства, а между тем оба они, люди неглупые и искренние, в один голос сказали, что он утешается софизмами. Это смущало его.
И ему действительно
казалось, что он всегда это видел; он припоминал подробности их прошедшей жизни, которые прежде не
казались ему чем-либо дурным, — теперь эти подробности
ясно показывали, что она всегда была испорченною.
Он вдруг почувствовал, что то самое, что было источником его страданий, стало источником его духовной радости, то, что
казалось неразрешимым, когда он осуждал, упрекал и ненавидел, стало просто и
ясно, когда он прощал и любил.
Ей
казалось натурально и просто видеть сына, когда она будет в одном с ним городе; но по приезде в Петербург ей вдруг представилось
ясно ее теперешнее положение в обществе, и она поняла, что устроить свидание было трудно.
Цитует немедленно тех и других древних писателей и чуть только видит какой-нибудь намек или просто
показалось ему намеком, уж он получает рысь и бодрится, разговаривает с древними писателями запросто, задает им запросы и сам даже отвечает на них, позабывая вовсе о том, что начал робким предположением; ему уже
кажется, что он это видит, что это
ясно, — и рассуждение заключено словами: «так это вот как было, так вот какой народ нужно разуметь, так вот с какой точки нужно смотреть на предмет!» Потом во всеуслышанье с кафедры, — и новооткрытая истина пошла гулять по свету, набирая себе последователей и поклонников.
После разговора с хозяином все становилося так
ясно; возможность разбогатеть
казалась так очевидной.
Два дня ему
казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом увидел
ясно он,
Что и в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
Ни карт, ни балов, ни стихов.
Хандра ждала его на страже,
И бегала за ним она,
Как тень иль верная жена.
Она скоро заметила, что нет сонливости; сознание было
ясно, как в разгаре дня, даже тьма
казалась искусственной, тело, как и сознание, чувствовалось легким, дневным.
— Нет, не видал, да и квартиры такой, отпертой, что-то не заметил… а вот в четвертом этаже (он уже вполне овладел ловушкой и торжествовал) — так помню, что чиновник один переезжал из квартиры… напротив Алены Ивановны… помню… это я
ясно помню… солдаты диван какой-то выносили и меня к стене прижали… а красильщиков — нет, не помню, чтобы красильщики были… да и квартиры отпертой нигде,
кажется, не было.
— То есть не в сумасшедшие. Я, брат,
кажется, слишком тебе разболтался… Поразило, видишь ли, его давеча то, что тебя один только этот пункт интересует; теперь
ясно, почему интересует; зная все обстоятельства… и как это тебя раздражило тогда и вместе с болезнью сплелось… Я, брат, пьян немного, только черт его знает, у него какая-то есть своя идея… Я тебе говорю: на душевных болезнях помешался. А только ты плюнь…
— Вы,
кажется, этого не ожидали? — проговорил Раскольников, конечно ничего еще не понимавший
ясно, но уже успевший сильно ободриться.
Он пошел к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем в воду? Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, — зарыть все это и дерево, пожалуй, заметить?» И хотя он чувствовал, что не в состоянии всего
ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему
показалась безошибочною.
Было
ясно, что Дмитрий не только не утратил своего простодушия, а как будто расширил его. Мужиковатость его
казалась естественной и говорила Климу о мягкости характера брата, о его подчинении среде.
В течение ближайших дней он убедился, что действительно ему не следует жить в этом городе. Было
ясно: в адвокатуре местной, да,
кажется, и у некоторых обывателей, подозрительное и враждебное отношение к нему — усилилось. Здоровались с ним так, как будто, снимая шапку, оказывали этим милость, не заслуженную им. Один из помощников, которые приходили к нему играть в винт, ответил на его приглашение сухим отказом. А Гудим, встретив его в коридоре суда, крякнул и спросил...
Ему
казалось, что за этими словами спрятаны уже знакомые ему тревожные мысли. Митрофанов чем-то испуган, это —
ясно; он вел себя, как человек виноватый, он, в сущности, оправдывался.
Лодка закачалась и бесшумно поплыла по течению. Клим не греб, только правил веслами. Он был доволен. Как легко он заставил Лидию открыть себя! Теперь совершенно
ясно, что она боится любить и этот страх — все, что
казалось ему загадочным в ней. А его робость пред нею объясняется тем, что Лидия несколько заражает его своим страхом. Удивительно просто все, когда умеешь смотреть. Думая, Клим слышал сердитые жалобы Алины...
Снова стало тихо; певец запел следующий куплет;
казалось, что голос его стал еще более сильным и уничтожающим, Самгина пошатывало, у него дрожали ноги, судорожно сжималось горло; он
ясно видел вокруг себя напряженные, ожидающие лица, и ни одно из них не
казалось ему пьяным, а из угла, от большого человека плыли над их головами гремящие слова...
Было
ясно, что командует ими человек в башлыке, товарищ Яков, тощенький, легкий; светлые усы его
казались наклеенными под узким, точно без ноздрей, носом, острые, голубоватые глаза смотрят внимательно и зорко.
В пронзительном голосе Ивана Самгин
ясно слышал нечто озлобленное, мстительное. Непонятно было, на кого направлено озлобление, и оно тревожило Клима Самгина. Но все же его тянуло к Дронову. Там, в непрерывном вихре разнообразных систем фраз, слухов, анекдотов, он хотел занять свое место организатора мысли, оракула и провидца. Ему
казалось, что в молодости он очень хорошо играл эту роль, и он всегда верил, что создан именно для такой игры. Он думал...
«Зачем… я любила?» — в тоске мучилась она и вспоминала утро в парке, когда Обломов хотел бежать, а она думала тогда, что книга ее жизни закроется навсегда, если он бежит. Она так смело и легко решала вопрос любви, жизни, так все
казалось ей
ясно — и все запуталось в неразрешимый узел.
Делали ли они себе вопрос: зачем дана жизнь? Бог весть. И как отвечали на него? Вероятно, никак: это
казалось им очень просто и
ясно.
Помню еще около дома огромные деревья, липы
кажется, потом иногда сильный свет солнца в отворенных окнах, палисадник с цветами, дорожку, а вас, мама, помню
ясно только в одном мгновении, когда меня в тамошней церкви раз причащали и вы приподняли меня принять дары и поцеловать чашу; это летом было, и голубь пролетел насквозь через купол, из окна в окно…
— Но,
кажется, последнее уже
ясно без разъяснений.
Такое объяснение всего того, что происходило,
казалось Нехлюдову очень просто и
ясно, но именно эта простота и ясность и заставляли Нехлюдова колебаться в признании его. Не может же быть, чтобы такое сложное явление имело такое простое и ужасное объяснение, не могло же быть, чтобы все те слова о справедливости, добре, законе, вере, Боге и т. п. были только слова и прикрывали самую грубую корысть и жестокость.
А этому мешала и баба, торговавшая без патента, и вор, шляющийся по городу, и Лидия с прокламациями, и сектанты, разрушающие суеверия, и Гуркевич с конституцией. И потому Нехлюдову
казалось совершенно
ясно, что все эти чиновники, начиная от мужа его тетки, сенаторов и Топорова, до всех тех маленьких, чистых и корректных господ, которые сидели за столами в министерствах, — нисколько не смущались тем, что страдали невинные, а были озабочены только тем, как бы устранить всех опасных.
Всё ему
казалось необыкновенно просто,
ясно, несомненно.
Когда ему
ясно представилась возможность освобождения себя и других от того угнетенного положения, в котором он находился, несправедливость этого положения
показалась ему еще жесточе и ужаснее, чем прежде, и ему страстно захотелось не только освобождения, но и наказания тех, которые устроили и поддерживали эту жестокую несправедливость.
Ведь очевидно, что мальчик этот не какой-то особенный злодей, а самый обыкновенный — это видят все — человек, и что стал он тем, что есть, только потому, что находился в таких условиях, которые порождают таких людей. И потому,
кажется,
ясно, что, для того чтобы не было таких мальчиков, нужно постараться уничтожить те условия, при которых образуются такие несчастные существа.
А дело,
кажется, было
ясно как день: несмотря на самую святую дружбу, несмотря на пансионские воспоминания и также на то, что в минуту жизни трудную Агриппина Филипьевна перехватывала у Хионии Алексеевны сотню-другую рублей, — несмотря на все это, Агриппина Филипьевна держала Хионию Алексеевну в известной зависимости, хотя эта зависимость и выражалась в самой мягкой, дружеской форме.
На бледных, бескровных губах монашка
показалась тонкая, молчальная улыбочка, не без хитрости в своем роде, но он ничего не ответил, и слишком
ясно было, что промолчал из чувства собственного достоинства. Миусов еще больше наморщился.
Он рассказывал минут десять, нельзя сказать, чтобы плавно и складно, но,
кажется, передал
ясно, схватывая самые главные слова, самые главные движения и ярко передавая, часто одною чертой, собственные чувства.
—
Ясно и твердо, потому что именно мне подумалось тогда: зачем это он ударяет так высоко, когда сердце ниже, и мне тогда же
показалась моя мысль глупою… я это помню, что
показалась глупою… это мелькнуло.
Скоро стало совсем светло. Солнца не было видно, но во всем чувствовалось его присутствие. Туман быстро рассеивался, кое-где проглянуло синее небо, и вдруг яркие лучи прорезали мглу и осветили мокрую землю. Тогда все стало
ясно, стало видно, где я нахожусь и куда надо идти. Странным мне
показалось, как это я не мог взять правильного направления ночью. Солнышко пригрело землю, стало тепло, хорошо, и я прибавил шагу.
В это время звуки опять повторились, и мы
ясно разобрали, что исходят они со стороны моря. Они
показались мне знакомыми, но я никак не мог припомнить, где раньше их слышал.
Я поспешил исполнить ее желание — и платок ей оставил. Она сперва отказывалась… на что, мол, мне такой подарок? Платок был очень простой, но чистый и белый. Потом она схватила его своими слабыми пальцами и уже не разжала их более. Привыкнув к темноте, в которой мы оба находились, я мог
ясно различить ее черты, мог даже заметить тонкий румянец, проступивший сквозь бронзу ее лица, мог открыть в этом лице — так по крайней мере мне
казалось — следы его бывалой красоты.
Часов в 8 вечера на западе начала сверкать молния, и послышался отдаленный гром. Небо при этом освещении
казалось иллюминованным.
Ясно и отчетливо было видно каждое отдельное облачко. Иногда молнии вспыхивали в одном месте, и мгновенно получались электрические разряды где-нибудь в другой стороне. Потом все опять погружалось в глубокий мрак. Стрелки начали было ставить палатки и прикрывать брезентами седла, но тревога оказалась напрасной. Гроза прошла стороной. Вечером зарницы долго еще играли на горизонте.
Кругом вся земля была изрыта. Дерсу часто останавливался и разбирал следы. По ним он угадывал возраст животных, пол их, видел следы хромого кабана, нашел место, где два кабана дрались и один гонял другого. С его слов все это я представил себе
ясно. Мне
казалось странным, как это раньше я не замечал следов, а если видел их, то, кроме направления, в котором уходили животные, они мне ничего не говорили.
Теперь, Верочка, эти мысли уж
ясно видны в жизни, и написаны другие книги, другими людьми, которые находят, что эти мысли хороши, но удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли носятся в воздухе, как аромат в полях, когда приходит пора цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную, делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это очень тяжело, — уж ей ли,
кажется, не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, — а она говорит все-таки: «и даже мне, такой дурной, такие отношения дурны».
Нет, Верочка, это не странно, что передумала и приняла к сердцу все это ты, простенькая девочка, не слышавшая и фамилий-то тех людей, которые стали этому учить и доказали, что этому так надо быть, что это непременно так будет, что «того не может не быть; не странно, что ты поняла и приняла к сердцу эти мысли, которых не могли тебе
ясно представить твои книги: твои книги писаны людьми, которые учились этим мыслям, когда они были еще мыслями; эти мысли
казались удивительны, восхитительны, — и только.
— Это очень просто, — сказал Гарибальди, — значит, надо ехать не в одиннадцать, а в десять;
кажется,
ясно?
Я вышел за ворота и с бьющимся сердцем пустился в темный пустырь, точно в море. Отходя, я оглядывался на освещенные окна пансиона, которые все удалялись и становились меньше. Мне
казалось, что, пока они видны
ясно, я еще в безопасности… Но вот я дошел до середины, где пролегала глубокая борозда, — не то канава, указывавшая старую городскую границу, не то овраг.
Сердце у меня тревожно билось, в груди еще стояло ощущение теплоты и удара. Оно, конечно, скоро прошло, но еще и теперь я
ясно помню ту смутную тревогу, с какой во сне я искал и не находил то, что мне было нужно, между тем как рядом, в спутанном клубке сновидений, кто-то плакал, стонал и бился… Теперь мне
кажется, что этот клубок был завязан тремя «национализмами», из которых каждый заявлял право на владение моей беззащитной душой, с обязанностью кого-нибудь ненавидеть и преследовать…
— На одну восьмую копейки с пуда больше, чем на рынке… Это… это составит за пять тысяч пудов ровно шесть рублей двадцать пять копеек.
Кажется, я выражаюсь
ясно? Ведь деньги не валяются на дороге?
— Вот, видишь ли, — заговорила она смущенно, — он говорит, что различает некоторую разницу в окраске аиста, только не может
ясно понять, в чем эта разница… Право, он сам первый заговорил об этом, и мне
кажется, что это правда…
Он быстро вскочил, оделся и по росистым дорожкам сада побежал к старой мельнице. Вода журчала, как вчера, и так же шептались кусты черемухи, только вчера было темно, а теперь стояло яркое солнечное утро. И никогда еще он не «чувствовал» света так
ясно.
Казалось, вместе с душистою сыростью, с ощущением утренней свежести в него проникли эти смеющиеся лучи веселого дня, щекотавшие его нервы.
Ибо те, которые были сведущи в языке латинском,
казалось, были уже ограждены от заблуждения, ему неприступны и, что читали, понимали
ясно и некриво [Сравнить с ним можно дозволение иметь книги иностранные всякого рода и запрещение таковых же на языке народном.].
Следствие,
кажется,
ясно: нужно «без роптания просить» от самодуров, чтобы они, живя сами, дали жить и другим…