Неточные совпадения
При ней как-то смущался недобрый человек и немел, а добрый, даже самый застенчивый, мог разговориться с нею, как никогда в жизни своей ни с кем, и — странный обман! — с первых минут разговора ему уже
казалось, что где-то и когда-то он знал ее, что случилось это во дни какого-то незапамятного младенчества, в каком-то родном доме, веселым вечером, при радостных играх детской толпы, и надолго после того как-то становился ему скучным
разумный возраст человека.
Но когда подвели его к последним смертным мукам, —
казалось, как будто стала подаваться его сила. И повел он очами вокруг себя: боже, всё неведомые, всё чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти! Он не хотел бы слышать рыданий и сокрушения слабой матери или безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себя в белые груди; хотел бы он теперь увидеть твердого мужа, который бы
разумным словом освежил его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи...
— Да, — начал Базаров, — странное существо человек. Как посмотришь этак сбоку да издали на глухую жизнь, какую ведут здесь «отцы»,
кажется: чего лучше? Ешь, пей и знай, что поступаешь самым правильным, самым
разумным манером. Ан нет; тоска одолеет. Хочется с людьми возиться, хоть ругать их, да возиться с ними.
Охотно посещая различные собрания, Самгин вылавливал из хаоса фраз те, которые
казались ему наиболее
разумными, и находил, что эти фразы слагаются у него в нечто стройное, крепкое.
Все крупно, красиво, бодро; в животных стремление к исполнению своего назначения простерто,
кажется, до
разумного сознания, а в людях, напротив, низведено до степени животного инстинкта.
А когда ребенок вступит в отроческий возраст и родителям
покажется недосужно или затруднительно заниматься его воспитанием, то на место их появится
разумная педагогика и напишет на порученной ей tabula rasa [дощечке (лат.).] своиписьмена.
Самая большая трудность философии истории скрыта в природе индивидуального, которое,
казалось бы, не поддается
разумному объяснению, не вмещается ни в какие схемы.
Показался ей лесной зверь, чудо морское в своем виде страшныим, противныим, безобразныим, только близко подойти к ней не осмелился, сколько она ни звала его; гуляли они до ночи темныя и вели беседы прежние, ласковые и
разумные, и не чуяла никакого страха молода дочь купецкая, красавица писаная.
По старой привычке, мне все еще
кажется, что во всяких желаниях найдется хоть крупица чего-то подлежащего удовлетворению (особливо если тщательно рассортировывать желания настоящие,
разумные от излишних и неразумных, как это делаю я) и что если я люблю на досуге послушать, какие бывают на свете вольные мысли, то ведь это ни в каком случае никому и ничему повредить не может.
И зачем же я сочинил такую историю, так не идущую в обыкновенный
разумный дневник, да еще писателя? А еще обещал рассказы преимущественно о событиях действительных! Но вот в том-то и дело, мне всё
кажется и мерещится, что всё это могло случиться действительно, — то есть то, что происходило в подвале и за дровами, а там об елке у Христа — уж и не знаю, как вам сказать, могло ли оно случиться или нет? На то я и романист, чтоб выдумывать.
Она подошла к статуе курносого поэта и, завесив шторой дикий огонь глаз, там, внутри, за своими окнами, сказала на этот раз,
кажется, совершенно серьезно (может быть, чтобы смягчить меня), сказала очень
разумную вещь...
Мне
кажется, что это признание есть начало всего и что из него должно вытечь все то
разумное и благое, на чем зиждется прочное устройство общества.
— Точно так же, как и Петербург. Москва еще, мне
кажется,
разумнее в этом случае.
— Безумных не погублю, ни той, ни другой, но
разумную,
кажется, погублю: я так подл и гадок, Даша, что,
кажется, вас в самом деле кликну «в последний конец», как вы говорите, а вы, несмотря на ваш разум, придете. Зачем вы сами себя губите?
Жизнепонимание общественное потому и служило основанием религий, что в то время, когда оно предъявлялось людям, оно
казалось им вполне непонятным, мистическим и сверхъестественным. Теперь, пережив уже этот фазис жизни человечества, нам понятны
разумные причины соединения людей в семьи, общины, государства; но в древности требования такого соединения предъявлялись во имя сверхъестественного и подтверждались им.
Я не сомневаюсь, что в этих словах Якова Львовича заключалось его правило, которым он руководился, снося с затаенной скорбью в молчании досаду, которую причиняло ему пустое, светское воспитание его детей, при котором все внимание прилагалось к образованию стереотипности во взглядах и в манерах, вместо
разумного облагораживания которых прививалась манерность пред ровными и пренебрежительное неряшество пред тем, что почему-нибудь
кажется ниже нас.
В этом почтенном обществе Фрэнсис, герцог Бедфорд и основатель
разумной системы — единственные,
кажется, почетные члены из англичан.
Впрочем,
кажется, Алехин, который был старее и
разумнее меня, внушил мне такие мысли.
Орлов работал и видел, что, в сущности, всё это совсем уж не так погано и страшно, как
казалось ему недавно, и что тут — не хаос, а правильно действует большая,
разумная сила. Но, вспоминая о полицейском, он всё-таки вздрагивал и искоса посматривал в окно барака на двор. Он верил, что полицейский мёртв, но было что-то неустойчивое в этой вере. А вдруг выскочит и крикнет? И ему вспомнилось, как кто-то рассказывал: однажды холерные мертвецы выскочили из гробов и разбежались.
Кажется, ясно, что теперь нужны нам не такие люди, которые бы еще более «возвышали нас над окружающей действительностью», а такие, которые бы подняли — или нас научили поднять — самую действительность до уровня тех
разумных требований, какие мы уже сознали.
В их деревне, думают они, народ хороший, смирный,
разумный, бога боится, и Елена Ивановна тоже смирная, добрая, кроткая, было так жалко глядеть на нее, но почему же они не ужились и разошлись, как враги? Что это был за туман, который застилал от глаз самое важное, и видны были только потравы, уздечки, клещи и все эти мелочи, которые теперь при воспоминании
кажутся таким вздором? Почему с новым владельцем живут в мире, а с инженером не ладили?
И все пассажиры
показались Никите Федорычу такими хорошими и добрыми, а речи их такими
разумными, что он то́тчас же со всеми перезнакомился и до такой степени стал весел и разговорчив, что и пассажиры про него то же самое подумали, что и капитан с богатырем рабочим.
В «Утре помещика» князь Нехлюдов открывает ту же — «ему
казалось, — совершенно новую истину» о счастье в добре и самоотвержении. Но так же, как Оленин, он убеждается в мертвенной безжизненности этой истины. «Иногда я чувствую, что могу быть довольным собою; но это какое-то сухое,
разумное довольство. Да и нет, я просто недоволен собою! Я недоволен, потому что я здесь не знаю счастья, а желаю, страстно желаю счастья».
Пробудившееся в нем
разумное сознание, заявив такие требования, которые неудовлетворимы для жизни животной, указывает ему ошибочность его представления о жизни; но въевшееся в него ложное учение мешает ему признать свою ошибку: он не может отказаться от своего представления о жизни, как животного существования, и ему
кажется, что жизнь его остановилась от пробуждения
разумного сознания.
Жизнь человеческая начинается только с проявления
разумного сознания, — того самого, которое открывает человеку одновременно и свою жизнь, и в настоящем и в прошедшем, и жизнь других личностей, и всё, неизбежно вытекающее из отношений этих личностей, страдания и смерть, — то самое, что производит в нем отрицание блага личной жизни и противоречие, которое, ему
кажется, останавливает его жизнь.
Законы организмов
кажутся нам проще закона нашей жизни тоже от своего удаления от нас. Но и в них мы только наблюдаем законы, а не знаем их, как мы знаем закон нашего
разумного сознания, который должен быть нами исполняем.
Только человеку, понимающему свою жизнь в животном существовании, определяемом пространством и временем,
кажется, что
разумное сознание проявлялось временами в животном существовании.
Человеку, извращенному ложными учениями мира, требования животного, которые исполняются сами собой и видимы, и на себе и на других,
кажутся просты и ясны, новые же невидимые требования
разумного сознания представляются противоположными; удовлетворение их, которое не делается само собой, а которое надо совершать самому,
кажется чем-то сложным и неясным.
И разум, и рассуждение, и история, и внутреннее чувство — всё,
казалось бы, убеждает человека в справедливости такого понимания жизни; но человеку, воспитанному в учении мира, всё-таки
кажется, что удовлетворение требований его
разумного сознания и его чувства не может быть законом его жизни.
Разве не то же самое и с ложным познанием человека? То, что несомненно известно ему, — его
разумное сознание —
кажется ему непознаваемым, потому что оно не просто, а то, что несомненно непостижимо для него — безграничное и вечное вещество, — то и
кажется ему самым познаваемым, потому что оно по отдалению своему от него
кажется ему просто.
Цели же, указываемые ему его
разумным сознанием,
кажутся непонятными, потому что они невидимы. И человеку сначала страшно отказаться от видимого и отдаться невидимому.
Ему
кажется, что это животное сознание переходит в
разумное, и что потом это
разумное сознание ослабевает, переходит опять назад в животное, и под конец животное ослабевает и переходит в мертвое вещество, из которого оно взялось.
Человеку
кажется, что пробудившееся в нем
разумное сознание разрывает и останавливает его жизнь только потому, что он признает своей жизнью то, что не было, не есть и не могло быть его жизнью.
Если ему
кажется, что были промежутки
разумного сознания, то только потому, что жизнь
разумного сознания он не признает жизнью.
Когда
разумное сознание выходит из своего скрытого состояния и обнаруживается для нас самих, нам
кажется, что мы испытываем противоречие.
Такому человеку
кажется, что отрицание
разумным сознанием блага личного существования и требование другого блага есть нечто болезненное и неестественное.
Это-то пробудившееся в человеке
разумное сознание и останавливает как будто то подобие жизни, которое заблудшие люди считают жизнью: заблудшим людям
кажется, что жизнь их останавливается именно тогда, когда она пробуждается.
Ежели бы полководцы руководились
разумными причинами,
казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятною случайностью потери 1/4 армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было
казаться Кутузову, что принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву.
Полезнее,
кажется, было бы оказывать
разумное посредство в уяснении этих положений.
Есть в человеке известное, послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких
разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему
казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятною и слегка-насмешливою улыбкой.
Но как ни странно
кажется мне ослепление людей, верящих в необходимость, неизбежность насилия, как ни неотразимо очевидна для меня неизбежность непротивления, не
разумные доводы убеждают меня и могут неотразимо убедить людей в истине непротивления, убеждает только сознание человеком своей духовности, основное выражение которого есть любовь. Любовь же, истинная любовь, составляющая сущность души человека, та любовь, которая открыта учением Христа, исключает возможность мысли о каком бы то ни было насилии.
Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицом, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который
кажется всем чем-то прекрасным и
разумным.
Ужасно сказать (но мне иногда
кажется): не будь вовсе учения Христа с церковным учением, выросшим на нем, то те, которые теперь называются христианами, были бы гораздо ближе к учению Христа, т. е. к
разумному учению о благе жизни, чем они теперь.