Неточные совпадения
Затем следовали
имена понятых, подписи и затем заключение
врача, из которого видно было, что найденные при вскрытии и записанные в протокол изменения в желудке и отчасти в кишках и почках дают право заключить с большой степенью вероятности, что смерть Смелькова последовала от отравления ядом, попавшим ему в желудок вместе с вином.
Б. Пискарь без
имени и отчества, известный под названием Ивана Хворова — по обвинению в знании изложенных выше поступков и деяний и в недонесении об них подлежащей власти; причем хотя и не было с его стороны деятельного участия в заговоре, но сие произошло не от воли его, а от воспрепятствования хворостью, по предписанию
врачей.
И с этой поры он сам не посещал Фермора ни разу, а присылал своего ассистента,
врача, тоже составившего себе впоследствии большое
имя, Н. Ф. Здекауера.
Доктор(растерянно). Позвольте! Это… этого… Извините!.. Вы… ваше
имя… я —
врач Николай Троеруков… а…
Старая барыня, у которой он жил в дворниках, во всем следовала древним обычаям и прислугу держала многочисленную: в доме у ней находились не только прачки, швеи, столяры, портные и портнихи, был даже один шорник, он же считался ветеринарным
врачом и лекарем для людей, был домашний лекарь для госпожи, был, наконец, один башмачник, по
имени Капитон Климов, пьяница горький.
Первого из них я уже не застал в Ницце (где я прожил несколько зимних сезонов с конца 80-х годов); там он приобрел себе
имя как практикующий
врач и был очень популярен в русской колонии. Он когда-то бежал из России после польского восстания, где превратился из артиллерийского офицера русской службы в польского"довудца"; ушел, стало быть, от смертной казни.
Мы простояли день, другой. На
имя главного
врача одного из госпиталей пришел новый приказ Четыркина, — всем госпиталям развернуться, и такому-то госпиталю принимать тяжело-раненых, такому-то — заразных больных и т. д. Нашему госпиталю предписывалось принимать «легко-больных и легко-раненых, до излечения». Все хохотали. Конечно, ни один из госпиталей не развернулся, потому что принимать было некого.
«Эта мечтательность, — думал Фиоравенти, — перейдет с летами в желание совершенствовать себя», — и смотрел на своего питомца с гордостью отца и воспитателя. Создать из него знаменитого
врача, подарить им обществу члена полезнейшего, нежели барончика, может статься, незначащего, наукам — новые успехи, истории — новое великое
имя: этою мыслью, этими надеждами убаюкивал он свою совесть.
Никакие успокоительные средства не действовали. В бреду больной путал лица —
имена Маргариты и Лидии не покидали его уст.
Врачи боялись за неизлечимое психическое расстройство. Внимательное лечение все-таки достигало цели — пароксизмы стали реже, больной спокойнее. Заставить отдать расстраивающий его портрет сделалось целью лечивших его докторов. Придумать для этого средства они не могли.
— Я пришла к вам! — продолжала она дрожащим голосом. — Мне можно простить это безумство! Разве мать, которая теряет дочь, не должна изыскивать все средства… Вы
врач, даже знаменитый
врач. Всюду говорят о вас, вся Россия полна вашим
именем. Я вспомнила прошлое, вспомнила те ужасные часы, в которые я познакомилась с вами под Киевом. В эти часы, вы после Бога, спасли мою дочь, мою Кору.
Госпожа Эренштейн, ничего не подозревая, в благодарность
врачу дала своему сыну
имя, которое он носил.
Озабоченная мамаша жарит на сковородке льняное семя для припарок и трет миндаль для питья, а я бегаю в аптеку Мельхера, что против памятника Александра I, за пилюлями, на каждой из которых, к моему удивлению, напечатано
имя их изобретателя: «Covin, Paris». Уже будучи
врачом, А. П. говорил впоследствии, что это совершенно ненужные, рекламные пилюли.
Газеты были полны корреспонденциями о его самоотверженной, гуманной деятельности, и
имя его не только гремело в медицинских кружках, но было известно всей грамотной России не как
врача, но, что гораздо почетнее как «друга человечества».
Ненасыть обещал и с живою верою отдал всего себя воле
врача. Лечение было успешно. На другой день вышла из него жаба, которую он, вероятно, проглотил в зародыше со стоячею водой. Исцеленный, он везде разносил похвалу лекарю Антону и в ежедневных молитвах своих упоминал с благодарностью
имя немца, прося бога обратить его в православие. Люди русские толковали это врачевание по-своему.
Несмотря на скудость дара, услужливая лекарка, делавшая все во
имя бога, довольна была наградой более, нежели иной
врач, получавший за консультацию золотую табакерку.
Двухлетний срок, назначенный княжной Маргаритой Дмитриевной Шатову для отдыха после болезни, истекал. Практика его шла превосходно.
Имя его стали упоминать в числе московских медицинских знаменитостей. Он был любимым ассистентом знаменитого московского врача-оригинала, «лучшего диагноста в мире», как называли этого профессора университета его поклонники.