Неточные совпадения
Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите
на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян,
имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых
зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли
на плечах при малейшем его движении.
Он посмотрел
на меня с удивлением, проворчал что-то сквозь
зубы и начал рыться в чемодане; вот он вынул одну тетрадку и бросил ее с презрением
на землю; потом другая, третья и десятая
имели ту же участь: в его досаде было что-то детское; мне стало смешно и жалко…
Скрепя сердце и стиснув
зубы, он, однако же,
имел присутствие духа сказать необыкновенно учтивым и мягким голосом, между тем как пятна выступили
на лице его и все внутри его кипело...
Позвали Чебарова, десять целковых ему в
зубы, а бумагу назад, и вот честь
имею ее вам представить, —
на слово вам теперь верят, — вот, возьмите, и надорвана мною как следует.
Она жила гувернанткой в богатом доме и
имела случай быть за границей, проехала всю Германию и смешала всех немцев в одну толпу курящих коротенькие трубки и поплевывающих сквозь
зубы приказчиков, мастеровых, купцов, прямых, как палка, офицеров с солдатскими и чиновников с будничными лицами, способных только
на черную работу,
на труженическое добывание денег,
на пошлый порядок, скучную правильность жизни и педантическое отправление обязанностей: всех этих бюргеров, с угловатыми манерами, с большими грубыми руками, с мещанской свежестью в лице и с грубой речью.
Вы удивительно успели постареть и подурнеть в эти девять лет, уж простите эту откровенность; впрочем, вам и тогда было уже лет тридцать семь, но я
на вас даже загляделся: какие у вас были удивительные волосы, почти совсем черные, с глянцевитым блеском, без малейшей сединки; усы и бакены ювелирской отделки — иначе не умею выразиться; лицо матово-бледное, не такое болезненно бледное, как теперь, а вот как теперь у дочери вашей, Анны Андреевны, которую я
имел честь давеча видеть; горящие и темные глаза и сверкающие
зубы, особенно когда вы смеялись.
Дяди, перенесшие
на него
зуб, который
имели против отца, не называли его иначе как «Химик», придавая этому слову порицательный смысл и подразумевая, что химия вовсе не может быть занятием порядочного человека.
Случай мне помог, иначе он сильно повредил бы мне;
иметь зуб на зло, которое он мне не сделал, было бы смешно и жалко.
Дальнейших последствий стычки эти не
имели. Во-первых, не за что было ухватиться, а во-вторых, Аннушку ограждала общая любовь дворовых. Нельзя же было вести ее
на конюшню за то, что она учила рабов с благодарностью принимать от господ раны! Если бы в самом-то деле по ее сталось, тогда бы и разговор совсем другой был. Но то-то вот и есть:
на словах: «повинуйтесь! да благодарите!» — а
на деле… Держи карман! могут они что-нибудь чувствовать… хамы! Легонько его поучишь, а он уж
зубы на тебя точит!
После этого мы пили вдвоем с ним очень много рому, до того, что он раскраснелся и говорит, как умел: «Ну, теперь, мол, открывай, что ты с конем делал?» А я отвечаю: «Вот что…» — да глянул
на него как можно пострашнее и
зубами заскрипел, а как горшка с тестом
на ту пору при себе не
имел, то взял да для примеру стаканом
на него размахнул, а он вдруг, это видя, как нырнет — и спустился под стол, да потом как шаркнет к двери, да и был таков, и негде его стало и искать.
Но последнее время записка эта исчезла по той причине, что вышесказанные три комнаты наняла приехавшая в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания и желавшая непременно нанять квартиру у одинокой женщины и пожилой, за каковую она и приняла владетельницу дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе не считала себя пожилою дамою и всем своим знакомым доказывала, что у женщины никогда не надобно спрашивать, сколько ей лет, а должно смотреть, какою она кажется
на вид;
на вид же Миропа Дмитриевна, по ее мнению, казалась никак не старее тридцати пяти лет, потому что если у нее и появлялись седые волосы, то она немедля их выщипывала; три — четыре выпавшие
зуба были заменены вставленными; цвет ее лица постоянно освежался разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна была стройна; глаза
имела хоть и небольшие, но черненькие и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но не без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько мышь, способную всюду пробежать и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
Иностранное происхождение Инсарова (он был болгар родом) еще яснее сказывалось в его наружности: это был молодой человек лет двадцати пяти, худощавый и жилистый, с впалою грудью, с узловатыми руками; черты лица
имел он резкие, нос с горбиной, иссиня-черные, прямые волосы, небольшой лоб, небольшие, пристально глядевшие, углубленные глаза, густые брови; когда он улыбался, прекрасные белые
зубы показывались
на миг из-под тонких жестких, слишком отчетливо очерченных губ.
Это был намек
на тот поцелуй, свидетелем которого невольно сделался Пепко. Он по своей испорченности самые чистые движения женской души объяснял какой-нибудь гнусностью, и я жалел только об одном, что был настолько слаб, что не
имел силы проломить Пепкину башку. Я мог только краснеть остатками крови и молча скрежетал
зубами.
Ей было девятнадцать лет, и она уже
имела жениха, когда отец и мать погибли в море, во время прогулки
на увеселительной яхте, разбитой и потопленной пьяным штурманом американского грузовика; она тоже должна была ехать
на эту прогулку, но у нее неожиданно заболели
зубы.
Илья взглянул
на арестанта. Это был высокого роста мужик с угловатой головой. Лицо у него было тёмное, испуганное, он оскалил
зубы, как усталая, забитая собака скалит их, прижавшись в угол, окружённая врагами, не
имея силы защищаться. А Петруха, Силачев, Додонов и другие смотрели
на него спокойно, сытыми глазами. Лунёву казалось, что все они думают о мужике...
Все служащие, молодые и старые,
имели нечто общее — одинаково измятые, потёртые, все они легко и быстро раздражались, кричали, оскалив
зубы, размахивая руками. Было много пожилых и лысых, несколько рыжих и двое седых: один — длинноволосый, высокий, с большими усами, похожий
на священника, которому обрили бороду, другой — краснолицый, с огромною бородою и голым черепом.
Князь закачался
на ногах и повалился
на пол. Бешеным зверем покатился он по мягкому ковру; из его опененных и посиневших губ вылетало какое-то зверское рычание; все мускулы
на его багровом лице тряслись и подергивались; красные глаза выступали из своих орбит, а
зубы судорожно схватывали и теребили ковровую покромку. Все, что отличает человека от кровожадного зверя, было чуждо в эту минуту беснующемуся князю, сама слюна его, вероятно,
имела все ядовитые свойства слюны разъяренного до бешенства зверя.
С широкого крыльца паньшинской приисковой конторы,
на котором смотритель прииска Бучинский, по хохлацкой привычке,
имел обыкновение отдыхать каждое после обеда с трубкой в
зубах, открывался великолепный вид как
на весь Паньшинский прииск, так и
на окружавшие его Уральские горы. И прииск и горы были «точно поднесены к конторе», по меткому выражению приисковой стряпки Аксиньи.
Задний конец плахи
имеет продолбленную продолговатую дыру, сквозь которую проходит колышек, крепко утвержденный в нижней плахе; это сделано с целию, чтобы задний конец верхней плахи не мог соскочить; разумеется, верхняя плаха поднимается и опускается
на нем свободно. Зверек, почуяв лакомую пищу, подходит и хватает ее
зубами, сторожок соскакивает, верхняя плаха падает и придавливает его.
Вероятно, всем известно, что острога
имеет фигуру столовой вилки, только с короткими
зубьями, которых числом бывает от пяти до семи; каждый
зуб или игла бывает не короче четырех вершков и оканчивается зазубриной, точно такою, какая делается
на конце рыболовного крючка, для того чтобы проколотая острогою рыба не могла сорваться; железная острога прикрепляется очень прочно к деревянному шесту, крепкому, гладкому, сухому и легкому, длиною в сажень и даже в полторы, но никак не длиннее, потому что рыбу приходится бить не более как
на трехаршинной глубине, а по большей части
на двухаршинной и менее.
Я полюбопытствовал взглянуть: мимо меня проходили не люди, а нечто вроде горилл, способных раздробить
зубами дуло ружья. У каждого из них, наверное, восприемницей была управа благочиния, — не та, которая
имеет местопребывание
на Садовой улице, а та, которая издревле подстерегает рождение охочего русского человека и тотчас же принимает его в свои недра, чтоб не выпустить оттуда никогда.
Константин. Да разве я говорю тебе, что оно хорошее? И я так считаю, что оно подлое. Только я за него деньги плачу. Разбирай, как знаешь! Пять тысяч, да
на голодные-то
зубы, да тому, кто их никогда у себя не видывал… тоже приятность
имеют.
Все рецепты
имели таинственный характер: «Змеиная голова:
зубами ее наколоть
на руке, и будут; от того шишки — не годен будешь в солдаты; а после потереть канфарой, то (шишек) не будет».
Она стала почти
на самой черте; но видно было, что не
имела сил переступить ее, и вся посинела, как человек, уже несколько дней умерший. Хома не
имел духа взглянуть
на нее. Она была страшна. Она ударила
зубами в
зубы и открыла мертвые глаза свои. Но, не видя ничего, с бешенством — что выразило ее задрожавшее лицо — обратилась в другую сторону и, распростерши руки, обхватывала ими каждый столп и угол, стараясь поймать Хому. Наконец остановилась, погрозив пальцем, и легла в свой гроб.
К перекупам и перекупкам Фигура «мав
зуба» (
имел зуб) и любил проникать хитрости этих людей и их вышучивать. Как, бывало, перекуп или перекупка ни переоденутся или кого ни подошлют к возу с подсылом, чтобы забрать товар у Фигуры, — он, бывало, это сейчас проникнет и
на вопрос «почем копб» — отвечает...
В Курск я приехал в семь часов утра в мае месяце, прямо к Челновскому. Он в это время занимался приготовлением молодых людей в университет, давал уроки русского языка и истории в двух женских пансионах и жил не худо:
имел порядочную квартиру в три комнаты с передней, изрядную библиотеку, мягкую мебель, несколько горшков экзотических растений и бульдога Бокса, с оскаленными
зубами, весьма неприличной турнюрой и походкой, которая слегка смахивала
на канкан.
Если он
имел зуб на Безумцева, то дело это было их личное, и мне чего ж ввязываться?
— Да и сам уж не знаю, как это вышло: по службе-то ведь беспрестанно сталкиваешься с этими молодцами, и я, как, бывало, прежние исправники, не сближаюсь с ними, а вхожу прямо в переписку с барами и такой своей манерой добился теперь до того, что
на все почти имения
имею доверенные письма; и если я теперь какие-нибудь распоряжения делаю, мне никто из них не ткнет в
зубы: «Барину напишу», — врешь! — Я первый напишу.
Щербук. Обидно-с… Вашего супруга
на руках носил, когда он еще под стол пешком ходил… Я от него знак
имею и знак сей в могилу унесу. (Открывает рот.) В-во!
Зуба нет! Замечаете?
Я его
на руках держал, а он, Сереженька-то, пистолетом, коим забавляться изволил, мне по
зубам реприманду устроил. Хе, хе, хе… Шалун! Вы его, матушка, не
имею чести знать имени и отчества, в строгости содержите! Красотой своей вы мне одну картину напоминаете… Носик только не такой… Не дадите ручки?
— Известно, оставил… Но только опосля все-таки начистил матросику
зубы… Знает, дьявол, что матрос не пойдет жалиться… А все ж таки
на этих анафем боцманов да унтер-церов теперь справа есть… Опаску, значит, будут
иметь…
Ко мне никто оттуда не обращался. Но у"Искры"остался против меня
зуб, что и сказалось позднее в нападках
на меня, особенно в сатирических стихах Д.Минаева. Личных столкновений с Курочкиным я не
имел и не был с ним знаком до возвращения моего из-за границы, уже в 1871 году. Тогда"Искра"уже еле дотягивала свои дни. Раньше из Парижа я сделался ее сотрудником под псевдонимом"Экс-король Вейдавут".
В его «одолжил» и «кушать» слышалось тоже что-то типичное, имевшее очень много общего с характерным в лице, но что именно, я всё еще не мог никак понять. Чтобы внушить к себе доверие и показать, что я вовсе не сержусь, я взял предложенный им кусочек. Колбаса действительно была ужасная; чтобы сладить с ней, нужно было
иметь зубы хорошей цепной собаки. Работая челюстями, мы разговорились. Начали с того, что пожаловались друг другу
на продолжительность службы.
— Знамо дело глупа…
На Степана я за тебя
зуб имел, тот часто
на тебя глаза закидывал, а за тебя я кому хошь горло перережу…
— О, я не буду так нескромна, чтобы сказать — за что! — отвечала хозяйка, видя, что ей представляется случай одним ударом убить двух зайцев, Анжель и князя, против которого она тоже
имела зуб: он никогда, ни
на один день, не удостаивал ее своим вниманием, что ее очень оскорбляло, так как нравиться, хотя бы и
на самый короткий срок, этому аристократу, стоявшему головой выше всей золотой молодежи Петербурга, было большой честью.