Неточные совпадения
— Говорил он
о том, что хозяйственная деятельность людей, по смыслу своему, религиозна и жертвенна, что во Христе сияла душа Авеля, который жил от плодов земли, а от Каина
пошли окаянные люди, корыстолюбцы, соблазненные дьяволом инженеры, химики. Эта ерунда чем-то восхищала Тугана-Барановского, он изгибался на длинных ногах своих и скрипел: мы — аграрная
страна, да, да! Затем курносенький стихотворец читал что-то смешное: «В ладье мечты утешимся, сны горе утолят», — что-то в этом роде.
Сначала
шло хорошо, но что дальше, то хуже. «Il devenait de plus en plus agressif», [Он становился всё более и более агрессивным,] как сказала потом императрица. Он громил всех. Говорил
о казни. И приписывал необходимость казни дурному правлению. Разве в христианской
стране можно убивать людей?
Разумеется, Сережа ничего этого не знает, да и знать ему, признаться, не нужно. Да и вообще ничего ему не нужно, ровно ничего. Никакой интерес его не тревожит, потому что он даже не понимает значения слова «интерес»; никакой истины он не ищет, потому что с самого дня выхода из школы не слыхал даже, чтоб кто-нибудь произнес при нем это слово. Разве у Бореля и у Донона говорят об истине? Разве в"Кипрской красавице"или в"Дочери фараона"
идет речь об убеждениях,
о честности,
о любви к родной
стране?
Может быть, это был тоже человек без языка, какой-нибудь бедняга-итальянец, один из тех, что
идут сюда целыми стадами из своей благословенной
страны, бедные, темные, как и наши, и с такой же тоской
о покинутой родине,
о родной беде, под родным небом…
— Речь
идет о сочинении В. Левшина “Книга для охотников до звериной и прочей ловли, также до ружейной стрельбы и содержания певчих птиц…” в четырех частях, М. 1810–1814.), напечатанной в 1812 году (часть 4-я,
стран.
Изредка забежит к ним неопределенный слух, что Наполеон с двадесятью язык опять подымается или что антихрист народился; но и это они принимают более как курьезную штуку, вроде вести
о том, что есть
страны, где все люди с песьими головами; покачают головой, выразят удивление к чудесам природы и
пойдут себе закусить…
Когда Илья, с узлом на спине, вышел из крепких ворот купеческого дома, ему показалось, что он
идёт из серой, пустой
страны,
о которой он читал в одной книжке, — там не было ни людей, ни деревьев, только одни камни, а среди камней жил добрый волшебник, ласково указывавший дорогу всем, кто попадал в эту
страну.
И вот раз в глухую полночь они поднялись от сна и, оставив спящую толпу,
пошли в чащу. Одних неодолимо влекло вперед представление
о стране простора и света, других манил мираж близости этой
страны, третьим надоело тянуться с «презренной толпой, которая только и знает, что спать да работать руками», четвертым казалось, что все
идут не туда, куда надо. Они надеялись разыскать путь своими одинокими усилиями и, вернувшись к толпе, сказать ей: вот близкий путь. Желанный свет тут, я его видел…
По широкому Донаю и по бесчисленным его протокам
шла канонерка узлов по шести в час. Командир ее, лейтенант, милый и любезный моряк, совсем непохожий по своим взглядам на пехотных офицеров, не без горького чувства рассказывал Ашанину
о том, как жестоко велась война против анамитов, и не удивлялся, что теперь, после мира, снова приходится «умиротворять»
страну.
— Всё русское скверно, а французское —
о, сэ трэ жоли! [Это очень мило! (от франц. — c’est trs joli)] По-вашему, лучше и
страны нет, как Франция, а по-моему… ну, что такое Франция, говоря по совести? Кусочек земли!
Пошли туда нашего исправника, так он через месяц же перевода запросит: повернуться негде! Вашу Францию всю в один день объездить можно, а у нас выйдешь за ворота — конца краю не видно! Едешь, едешь…
—
О, великий, смелый вождь! Твой брат собрал большое войско и
идет на нас. Он говорит, что половина этой
страны — его, что этот лес — его лес, что наши жилища должны принадлежать его воинам и что он
идет отобрать все это у тебя, у нас. Но пусть он соберет еще больше войска, мы не боимся ничего. Каждый куст в этом лесу знаком нам. Мы окружим лес и нападем на твоего брата, разобьем его войско, а его самого приведем к тебе. Tы можешь убить его или сделать его своим рабом.
Хоть и чужой ей был народ, среди которого она жила, она успела полюбить его. И теперь только стала раздумывать королева, как мало заботилась она
о том народе, который так доверчиво просил ее остаться царствовать в
стране после смерти ее мужа. Только теперь вспомнила, что сама никогда не спрашивала у народа, счастлив ли он, доволен ли, и во всем верила своим сановникам. Неужели же ей последовать теперь советам этих сановников и
идти с мечом на тех, которые ее хотели иметь своей королевой?