Неточные совпадения
— Моя мысль проста: все имена злому даны силою ненависти Адама к Еве, а источник ненависти — сознание, что
подчиниться женщине — неизбежно.
— N'est-ce pas? [Не правда ли? (франц.)] Cher enfant, истинное остроумие исчезает, чем дальше, тем пуще. Eh, mais… C'est moi qui connaît les femmes! [А между тем… Я-то знаю
женщин! (франц.)] Поверь, жизнь всякой
женщины, что бы она там ни проповедовала, это — вечное искание, кому бы
подчиниться… так сказать, жажда
подчиниться. И заметь себе — без единого исключения.
Эта Марфа Игнатьевна была
женщина не только не глупая, но, может быть, и умнее своего супруга, по меньшей мере рассудительнее его в делах житейских, а между тем она ему
подчинялась безропотно и безответно, с самого начала супружества, и бесспорно уважала его за духовный верх.
Местное туземное население должно было
подчиниться и доставлять им продовольствие. Мало того, китайцы потребовали, чтобы мясо и рыбу приносили к ним
женщины. Запуганные тазы все это исполняли. Невольно поражаешься тому, как русские власти мирились с таким положением вещей и не принимали никаких мер к облегчению участи закабаленных туземцев.
Она в ярких красках описывала положение актрис, танцовщиц, которые не
подчиняются мужчинам в любви, а господствуют над ними: «это самое лучшее положение в свете для
женщины, кроме того положения, когда к такой же независимости и власти еще присоединяется со стороны общества формальное признание законности такого положения, то есть, когда муж относится к жене как поклонник актрисы к актрисе».
Много мужчин и
женщин живут вместе, потому что так надо, так принято в ссылке; сожительства стали в колонии традиционным порядком, И эти люди, как слабые, безвольные натуры,
подчинились этому порядку, хотя никто не принуждал их к тому.
Махин был гимназист с усами. Он играл в карты, знал
женщин, и у него всегда были деньги. Он жил с теткой. Митя знал, что Махин нехороший малый, но, когда он был с ним, он невольно
подчинялся ему. Махин был дома и собирался в театр: в грязной комнатке его пахло душистым мылом и одеколоном.
Но я человек серьезный и могу не захотеть
подчиняться праздным фантазиям взбалмошной
женщины!
«Но, — скажут на это, — всегда во всех обществах большинство людей: все дети, все поглощаемые трудом детоношения, рождения и кормления
женщины, все огромные массы рабочего народа, поставленные в необходимость напряженной и неустанной физической работы, все от природы слабые духом, все люди ненормальные, с ослабленной духовной деятельностью вследствие отравления никотином, алкоголем и опиумом или других причин, — все эти люди всегда находятся в том положении, что, не имея возможности мыслить самостоятельно,
подчиняются или тем людям, которые стоят на более высокой степени разумного сознания, или преданиям семейным или государственным, тому, что называется общественным мнением, и в этом подчинении нет ничего неестественного и противоречивого».
«А! так вот она власть мужа, — подумала я. — Оскорблять и унижать
женщину, которая ни в чем не виновата. Вот в чем права мужа, но я не
подчинюсь им».
Жил он уже не с Таней, а с другой
женщиной, которая была на два года старше его и ухаживала за ним, как за ребенком. Настроение у него было мирное, покорное: он охотно
подчинялся, и когда Варвара Николаевна — так звали его подругу — собралась везти его в Крым, то он согласился, хотя предчувствовал, что из этой поездки не выйдет ничего хорошего.
Катерина Матвеевна. Позвольте, позвольте! Но как вы объясняете себе это явление? Всякому мыслящему человеку должно быть известно, что влечение к миловидности есть только низшее проявление человеческой природы. Как может такая личность, как этот господин, не видеть всю гнусность этого увлечения, всю высоту своего падения! Как не понимать, что, раз вступив в эту среду и
подчинившись всем этим суеверным и мертвящим условиям, возврата нет. А он понимает свободу
женщины. Я имею данные…
Позвольте-с: я знал, что
женщина, да еще шестнадцати лет, не может не
подчиниться мужчине вполне.
«Когда пришла полнота времен — το πλήρωμα των χρόνων, Бог послал Сына Своего, который родился от
женщины, γυναικός,
подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление» (Гал. 4:3–5).
Для того же, чтобы благородному и благодушному субъекту не было особенной тяжести
подчиниться этой необходимости, было положено дать ему в виде реванша утешение, что Алина Дмитриевна принуждает его к женитьбе на себе единственно вследствие современного коварства новейших людей, которые, прозрев заветы бывших новых людей, или «молодого поколения», не хотят вырвать
женщину, нуждающуюся в замужестве для освобождения себя от давления семейного деспотизма.
Все, что тогда было поживей умом и попорядочнее, мужчины и
женщины, по-своему шло вперед, читало, интересовалось и событиями на Западе, и всякими выдающимися фактами внутренней жизни,
подчинялось, правда, общему гнету сверху, но не всегда мирилось с ним, сочувствовало тем, кто «пострадал», значительно было подготовлено к тому движению, которое началось после Крымской войны, то есть всего три года после того, как мы вышли из гимназии и превратились в студентов.
— Вы хотите сказать, что этот блеск и эта атмосфера останутся, но это не то, князь, вы, быть может, теперь под влиянием чувства обещаете мне не стеснять мою свободу, но на самом деле это невозможно, я сама буду стеснять ее, сама
подчинюсь моему положению замужней
женщины, мне будет казаться, что глаза мужа следят за мной, и это будет отравлять все мои удовольствия, которым я буду предаваться впервые, как новинке.
Люди, пророчествовавшие несчастье их браку, к сожалению, предсказали слишком верно. За коротким опьянением счастья последовало самое горькое разочарование. Со стороны Ивана Осиповича было роковой ошибкой вообразить, что
женщина, подобная Станиславе Феликсовне, выросшая в безграничной свободе, привыкшая к беспорядочной, расточительной жизни богатых фамилий в своем отечестве, могла когда-нибудь
подчиниться нравственным воззрениям и примириться с общественными отношениями скромных русских провинциалов.
Власть Тамары над ним являлась каким-то колдовством — до того невероятно было в тридцать пять лет так скоро и так слепо
подчиниться женщине. Ведь он совсем не знал ее прошлого, которое при ее красоте и старике муже едва ли было совсем безупречно. Из случайно подслушанного разговора на балу он, напротив, мог заключить совершенно иное.
Появление князя Андрея Павловича в Несвицком в ту самую минуту, когда княгиня Зинаида Сергеевна была мысленно около оставленных в Петербурге мужа и сына, было до того для нее неожиданно, что вся выработанная ею система отношений к мужу рухнула сразу, и измученная
женщина, видевшая в нем все же единственного близкого ей человека, инстинктивно,
подчиняясь какому-то внутреннему толчку, бросилась к нему на шею.
Графиня Надежда Сергеевна тоже не особенно веселилась, но она думала, что это нравится ее мужу, и
подчинялась, как честная
женщина, всему, что могло упрочить семейное счастье. К тому же она была поглощена любовью к своему новорожденному сыну.
— Некрасиво, мой друг, но как же иначе прикажешь? Я в этом отношении
подчиняюсь такой же необходимости, как и
женщины легкого поведения.
Это, увы, составляет высокое, но часто гибельное для
женщины свойство неиспорченной женской натуры, не способной отдаваться без любви, без чувства,
подчиняясь одной чувственности, которая для большинства мужчин всю жизнь исполняет должность любви.
Если
женщина в ней только
подчиняется, то теряет всю свою прелесть. К сожалению, немногие мужчины понимают это.
Кротче и добрее, на самом деле, не было
женщины. Не
подчиняясь духу времени и примеру тогдашних барынь, она не только никогда никого не прибила, но даже никто из прислуги не слыхал от нее сурового, не говоря уже бранного слова.
По уходе Антона Михайловича, Карнеев опустился на колени перед образами в теплой молитве о своем друге. Он молился о том, да избавит его Он, Всемогущий, от тлетворного влияния губящей его
женщины. Да исторгнет из сердца его роковую страсть. Да просветит Он его ум там, вдали, в разлуке с нею. Он не знал, что самая поездка Шатова за границу — дело тлетворного влияния этой
женщины, то есть княжны Маргариты Дмитриевны, что лишь
подчиняясь всецело ее сильной воле, уезжал из России Антон Михайлович.