Неточные совпадения
Когда
дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса
и он увидел вверху, внизу, над собой
и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом
и осокором, перераставшим вершину тополя,
и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась
дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых
и старых ив
и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений,
и перелетела мостами в разных местах одну
и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя,
и когда на вопрос: «Чьи луга
и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом
дорога на гору
и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи
и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении,
и когда, постепенно темнея, входила
и вошла потом
дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни,
и замелькали кирченые избы мужиков
и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце
и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не
дурак ли я был доселе?
«Осел!
дурак!» — думал Чичиков, сердитый
и недовольный во всю
дорогу. Ехал он уже при звездах. Ночь была на небе. В деревнях были огни. Подъезжая к крыльцу, он увидел в окнах, что уже стол был накрыт для ужина.
— Камень —
дурак.
И дерево —
дурак.
И всякое произрастание — ни к чему, если нет человека. А ежели до этого глупого материала коснутся наши руки, — имеем удобные для жилья дома,
дороги, мосты
и всякие вещи, машины
и забавы, вроде шашек или карт
и музыкальных труб. Так-то. Я допрежде сектантом был, сютаевцем, а потом стал проникать в настоящую философию о жизни
и — проник насквозь, при помощи неизвестного человека.
—
Дурак, хоть
и хороший малый… — бормотал он про себя
дорогой.
Вошедший на минутку Ермолай начал меня уверять, что «этот
дурак (вишь, полюбилось слово! — заметил вполголоса Филофей), этот
дурак совсем счету деньгам не знает», —
и кстати напомнил мне, как лет двадцать тому назад постоялый двор, устроенный моей матушкой на бойком месте, на перекрестке двух больших
дорог, пришел в совершенный упадок оттого, что старый дворовый, которого посадили туда хозяйничать, действительно не знал счета деньгам, а ценил их по количеству — то есть отдавал, например, серебряный четвертак за шесть медных пятаков, причем, однако, сильно ругался.
— Это уж не манер! — во все горло бушевал воротившийся балагур, — словно на большой
дороге грабят! А я-то,
дурак, шел из Москвы
и думал, призовет меня барыня
и скажет: сыграй мне, Иван, на гармонии штучку!
Ведь большинство попадало в «яму» из-за самодурства богатеев-кредиторов, озлобившихся на должника за то, что он не уплатил, а на себя за то, что в
дураках остался
и потерял деньги. Или для того, чтобы убрать с
дороги мешающего конкурента.
Поэтому скажу тебе кратко, а ты когда-нибудь
и вспомнишь слова философа Тыбурция: если когда-нибудь придется тебе судить вот его, то вспомни, что еще в то время, когда вы оба были
дураками и играли вместе, — что уже тогда ты шел по
дороге, по которой ходят в штанах
и с хорошим запасом провизии, а он бежал по своей оборванцем-бесштанником
и с пустым брюхом…
Всю
дорогу я с этими своими с новыми господами все на козлах на тарантасе, до самой Пензы едучи, сидел
и думал: хорошо ли же это я сделал, что я офицера бил? ведь он присягу принимал,
и на войне с саблею отечество защищает,
и сам государь ему, по его чину, может быть, «вы» говорит, а я,
дурак, его так обидел!.. А потом это передумаю, начну другое думать: куда теперь меня еще судьба определит; а в Пензе тогда была ярмарка,
и улан мне говорит...
— Не беспокойтесь, я сам, — очаровательно проговорил он, то есть когда уже вполне заметил, что я не подниму ему ридикюль, поднял его, как будто предупреждая меня, кивнул еще раз головой
и отправился своею
дорогой, оставив меня в
дураках.
— Эк у него,
дурака, лошади-то болтаются, словно мотовилы! — дивовал он, видя, как у глуповатого извозчика передняя лошадь сбивалась с
дороги и тыкалась рылом то к одному двору, то к другому.
Ну, а пока выплатишь деньги, присылай мне какой-нибудь небольшой оброк, рублей сто двадцать,
и я велю Платошке написать паспорт; он ведь у меня
дурак, испортит, пожалуй, лист, а нынче куды
дорога гербовая бумага».
И дорогой ломал такого
дурака, что Линочка хохотала, как от щекотки: представлял, как ходит разбитый параличом генерал, делал вид, что Линочка — барышня, любящая танцы, а он — ее безумный поклонник, прижимал руки к сердцу
и говорил высокопарные глупости.
Будь на месте Артура Бенни сопутником этого сибирского купца какой хотите не совсем бестолковый человек, не нашпигованный
и не наученный лондонскими знатоками русского народа видеть в каждой наглости, грубости
и глупости простого русского человека черту особых, одному русскому простолюдину свойственных, высоких качеств, этот человек давно бы увидел, что его дурачит
дурак и бросил бы этого
дурака посреди его
дороги.
Времени для угощения было довольно, так как я никогда не кормил
дорогою лошадей менее 3 1/2 часов;
и мы сначала довольно лениво относились к прекрасному доппель-кюммелю, но мало-помалу дело пошло успешнее. Сам Крюднер, бывший не
дурак выпить, разогрелся
и, взявши гитару, начал наигрывать разные вальсы, а затем, исполняя шубертовского «Лесного царя», фальцетом выводил куплеты о танцующих царских дочерях.
«Убежал… испугался,
дурак… Ну, как теперь быть? Самому продолжать путь нельзя, потому что
дороги не знаю, да
и могут подумать, что я у него лошадь украл… Как быть?» — Клим! Клим!
— Неужели ты, Давыд, думаешь, что нас молодцами за это сочтут? Напротив,
дураками! — принимался я было ему втолковывать, но все напрасно. Подъезжая к приходу, он весь как-то уж изломался: шапку свернул набекрень, сам тоже перегнулся, вожжи натянул, как струны, а между тем пошевеливает ими, чтоб горячить лошадей. День был светлый; от прихода несся говор народа,
и раздавался благовест вовся; по
дороге шло пропасть народу,
и все мне кланялись.
Беклешов. Ну-с, вот мы
и ждали с часу на час, давали чувствовать. Ничего. Он совестится; говорит: я свою репутацию потеряю, она мне
дороже приданого… Я хотел объясниться прямо, он говорит: погоди, погоди, — а этот
дурак, должно быть,
и в самом деле подумал, что в новом веке денег не нужно, — ничего
и не дал до сих пор. Вот
и доделикатничались!.. Иван Михайлович, хорошо!.. Ну, да погоди ж только…
И дал ему лавочник десяток папирос, а дядя в обмен вручил фальшивый рубль, думая с некоторым опасением, что сейчас лавочник закричит «караул!»
и позовет городового. Но лавочник был стар, глух
и слеп
и вообще совсем
дурак: взял фальшивый рубль за настоящий
и дал доброму дяде девяносто четыре копейки сдачи.
И пошел дядя, куда ему надо было,
и всю
дорогу радовался своей доброте,
и со слезами в душе благословлял мудрое Провидение.
— Сашка! Я давно уже тебя люблю, только стеснялся сказать. Вижу, идешь ты по коридору, даже не смотришь на меня… Господи! — думаю. — За что? Уж я ли к нему… Друг мой
дорогой!
И с удивлением слушал самого себя. Говорят, — что у трезвого на уме, то у пьяного на языке; неужели я, правда, так люблю этого длинного
дурака? Как же я этого раньше сам не замечал? А в душе все время было торжествование
и радость от того, что мне сказал Шлепянов.
— Тебя! — протянул он. — Вот как, а я,
дурак, думал, что если ты моя, то
и твои деньги тоже мои. Впрочем, если так, я могу уйти, ты сообщи все своей
дорогой мамаше, подложный вексель в ее руках, она может подать на меня в суд, если я до завтра останусь в живых. У меня есть верный друг, он сослужит мне последнюю службу.
Не успел капельмейстер щеки себе поскоблить — слышит, насупротив в команде крик, старший унтер-офицер истошным голосом орет. Побежал немец через
дорогу, как был в мыле, в музыкантское помещение заскочил. Хочь
и вольнонаемный начальник, скомандовал ему навстречу дневальный: «Встать, смирно!» Кто привстал, руками за брюхо держится, а кто так на койке турецким
дураком сидит… Что такое?