Неточные совпадения
Солдат ударил в ложечки,
Что было вплоть
до берегуНароду — все сбегается.
Ударил — и запел...
Нельзя, однако же, сказать, чтобы природа героя нашего была так сурова и черства и чувства его были
до того притуплены, чтобы он не знал ни жалости, ни сострадания; он чувствовал и то и другое, он бы даже хотел помочь, но только, чтобы не заключалось это в значительной сумме, чтобы не трогать уже тех денег, которых положено было не трогать; словом, отцовское наставление:
береги и копи копейку — пошло впрок.
Общество было устроено с целью доставить прочное счастье всему человечеству от
берегов Темзы
до Камчатки.
Меннерс прошел по мосткам
до середины, спустился в бешено-плещущую воду и отвязал шкот; стоя в лодке, он стал пробираться к
берегу, хватаясь руками за сваи.
Рыбачьи лодки, повытащенные на
берег, образовали на белом песке длинный ряд темных килей, напоминающих хребты громадных рыб. Никто не отваживался заняться промыслом в такую погоду. На единственной улице деревушки редко можно было увидеть человека, покинувшего дом; холодный вихрь, несшийся с береговых холмов в пустоту горизонта, делал открытый воздух суровой пыткой. Все трубы Каперны дымились с утра
до вечера, трепля дым по крутым крышам.
Попадались и речки с обрытыми
берегами, и крошечные пруды с худыми плотинами, и деревеньки с низкими избенками под темными, часто
до половины разметанными крышами, и покривившиеся молотильные сарайчики с плетенными из хвороста стенами и зевающими воротищами [Воротище — остатки ворот без створок.] возле опустелых гумен, и церкви, то кирпичные с отвалившеюся кое-где штукатуркой, то деревянные с наклонившимися крестами и разоренными кладбищами.
До деревни было сажен полтораста, она вытянулась по течению узенькой речки, с мохнатым кустарником на
берегах; Самгин хорошо видел все, что творится в ней, видел, но не понимал. Казалось ему, что толпа идет торжественно, как за крестным ходом, она даже сбита в пеструю кучу теснее, чем вокруг икон и хоругвей. Ветер лениво гнал шумок в сторону Самгина, были слышны даже отдельные голоса, и особенно разрушал слитный гул чей-то пронзительный крик...
Грузчики выпустили веревки из рук, несколько человек, по-звериному мягко, свалилось на палубу, другие пошли на
берег. Высокий, скуластый парень с длинными волосами, подвязанными мочалом, поравнялся с Климом, — непочтительно осмотрел его с головы
до ног и спросил...
В тесной толпе ему было душно; в лодку он садился с неверною надеждою добраться благополучно
до другого
берега, в карете ехал, ожидая, что лошади понесут и разобьют.
Наконец гости собрались. Татьяна Марковна и Райский поехали проводить их
до берега. Вера простилась с Марфенькой и осталась дома.
Подле огромного развесистого вяза, с сгнившей скамьей, толпились вишни и яблони; там рябина; там шла кучка лип, хотела было образовать аллею, да вдруг ушла в лес и братски перепуталась с ельником, березняком. И вдруг все кончалось обрывом, поросшим кустами, идущими почти на полверсты
берегом до Волги.
Райский нижним
берегом выбралсл на гору и дошел
до домика Козлова. Завидя свет в окне, он пошел было к калитке, как вдруг заметил, что кто-то перелезает через забор, с переулка в садик.
Он прошел
берегом с полверсты и наконец набрел на мальчишек, которые в полусгнившей, наполненной
до половины водой лодке удили рыбу. Они за гривенник с радостью взялись перевезти его и сбегали в хижину отца за веслами.
— Я была где-то на
берегу, — продолжала Вера, — у моря, передо мной какой-то мост, в море. Я побежала по мосту — добежала
до половины; смотрю, другой половины нет, ее унесла буря…
Шкуна «Восток», с своим, как стрелы, тонким и стройным рангоутом, покачивалась, стоя на якоре, между крутыми, но зелеными
берегами Амура, а мы гуляли по прибрежному песку, чертили на нем прутиком фигуры, лениво посматривали на шкуну и праздно ждали, когда скажут нам трогаться в путь, сделать последний шаг огромного пройденного пути: остается всего каких-нибудь пятьсот верст
до Аяна, первого пристанища на
берегах Сибири.
Зачем же, говорю я, так пусты и безжизненны эти прекрасные
берега? зачем так скучно смотреть на них,
до того, что и выйти из каюты не хочется? Скоро ли же это все заселится, оживится?
До берега было версты две.
Напрасно, однако ж, я глазами искал этих лесов: они растут по морским
берегам, а внутри, начиная от самого мыса и
до границ колонии, то есть верст на тысячу, почва покрыта мелкими кустами на песчаной почве да искусственно возделанными садами около ферм, а за границами, кроме редких оазисов, и этого нет.
Было тепло; северный холод не доносился
до берегов Мадеры.
Дотянув
до конца острова, они сели опять и переправились, уж не помню через который, узенький проток и пристали к
берегу, прямо к деревянной лесенке.
Мы отлично уснули и отдохнули. Можно бы ехать и ночью, но не было готового хлеба, надо ждать
до утра, иначе нам, в числе семи человек, трудно будет продовольствоваться по станциям на
берегах Маи. Теперь предстоит ехать шестьсот верст рекой, а потом опять сто восемьдесят верст верхом по болотам. Есть и почтовые тарантасы, но все предпочитают ехать верхом по этой дороге, а потом
до Якутска на колесах, всего тысячу верст. Всего!
Второй вал покрыл весь Симодо и смыл его
до основания. Потом еще вал, еще и еще. Круговращение продолжалось с возрастающей силой и ломало, смывало, топило и уносило с
берегов все, что еще уцелело. Из тысячи домов осталось шестнадцать и погибло около ста человек. Весь залив покрылся обломками домов, джонок, трупами людей и бесчисленным множеством разнообразнейших предметов: жилищ, утвари и проч.
Подчас
до того все перепутается в голове, что шум и треск, и эти водяные бугры, с пеной и брызгами, кажутся сном, а
берег, домы, покойная постель — действительностью, от которой при каждом толчке жестоко отрезвляешься.
— Бог знает, где лучше! — отвечал он. — Последний раз во время урагана потонуло
до восьмидесяти судов в море, а на
берегу опрокинуло целый дом и задавило пять человек; в гонконгской гавани погибло без счета лодок и с ними
до ста человек.
Бывают нередко страшные и опасные минуты в морских плаваниях вообще: было несколько таких минут и в нашем плавании
до берегов Японии. Но такие ужасы, какие испытали наши плаватели с фрегатом «Диана», почти беспримерны в летописях морских бедствий.
От
берегов Охотского моря
до Якутска нет ни капли вина.
А бухта отличная: на
берегу видна деревня и ряд террас, обработанных
до последней крайности,
до самых вершин утесов и вплоть
до крутых обрывов к морю, где уже одни каменья стоймя опускаются в океан и где никакая дикая коза не влезет туда.
Поднялась суматоха: баркас, катера с утра
до вечера перевозили с
берега разного рода запасы; люди перетаскивали все наше имущество на фрегат, который подвели вплоть к «Кемпердоуну».
Мили за три от Шанхая мы увидели целый флот купеческих трехмачтовых судов, которые теснились у обоих
берегов Вусуна. Я насчитал
до двадцати рядов, по девяти и десяти судов в каждом ряду. В иных местах стояли на якоре американские так называемые клиппера, то есть большие, трехмачтовые суда, с острым носом и кормой, отличающиеся красотою и быстрым ходом.
Вчера, 17-го, какая встреча: обедаем; говорят, шкуна какая-то видна. Велено поднять флаг и выпалить из пушки. Она подняла наш флаг. Браво! Шкуна «Восток» идет к нам с вестями из Европы, с письмами… Все ожило. Через час мы читали газеты, знали все, что случилось в Европе по март. Пошли толки, рассуждения, ожидания. Нашим судам велено идти к русским
берегам. Что-то будет? Скорей бы добраться: всего двести пятьдесят миль осталось
до места, где предположено ждать дальнейших приказаний.
Здесь также нет пристани, как и на Мадере, шлюпка не подходит к
берегу, а остается на песчаной мели, шагов за пятнадцать
до сухого места.
Штили держали нас дня два почти на одном месте, наконец 17 мая нашего стиля, по чуть-чуть засвежевшему ветерку, мимо низменного, потерявшегося в зелени
берега добрались мы
до Анжерского рейда и бросили якорь. Чрез несколько часов прибыл туда же испанский транспорт, который вез из Испании отряд войск в Манилу.
Я, бывало, с большой недоверчивостью читал в путешествиях о каких-то необыкновенных запахах, которые доносятся, с
берега за версту,
до носов мореплавателей.
До пяти или
до шести часов я нехотя купался в этой толпе, тщетно стараясь добраться
до какого-нибудь
берега.
Я не унывал нисколько, отчасти потому, что мне казалось невероятным, чтобы цепи — канаты двух, наконец, трех и даже четырех якорей не выдержали, а главное —
берег близко. Он, а не рифы, был для меня «каменной стеной», на которую я бесконечно и возлагал все упование. Это совершенно усыпляло всякий страх и даже подозрение опасности, когда она была очевидна. И я смотрел на всю эту «опасную» двухдневную минуту как на дело,
до меня нисколько не касающееся.
Мы дошли
до какого-то вала и воротились по тропинке, проложенной по
берегу прямо к озерку. Там купались наши, точно в купальне, под сводом зелени. На
берегу мы застали живописную суету: варили кушанье в котлах, в палатке накрывали… на пол, за неимением стола. Собеседники сидели и лежали. Я ушел в другую палатку, разбитую для магнитных наблюдений, и лег на единственную бывшую на всем острове кушетку, и отдохнул в тени. Иногда врывался свежий ветер и проникал под тент, принося прохладу.
Они забыли всякую важность и бросились вслед за нами с криком и, по-видимому, с бранью, показывая знаками, чтобы мы не ходили к деревням; но мы и не хотели идти туда, а дошли только
до горы, которая заграждала нам путь по
берегу.
Матросы, как мухи, тесной кучкой сидят на вантах, тянут, крутят веревки, колотят деревянными молотками. Все это делается не так, как бы делалось стоя на якоре. Невозможно: после бури идет сильная зыбь, качка, хотя и не прежняя, все продолжается.
До берега еще добрых 500 миль, то есть 875 верст.
Утро чудесное, море синее, как в тропиках, прозрачное; тепло, хотя не так, как в тропиках, но, однако ж, так, что в байковом пальто сносно ходить по палубе. Мы шли все в виду
берега. В полдень оставалось миль десять
до места; все вышли, и я тоже, наверх смотреть, как будем входить в какую-то бухту, наше временное пристанище. Главное только усмотреть вход, а в бухте ошибиться нельзя: промеры показаны.
Когда однажды корейское правительство донесло китайскому, что оно велело прибывшим к
берегам Кореи каким-то европейским судам, кажется английским, удалиться, в подражание тому, как поступило с этими же судами китайское правительство, богдыхан приказал объявить корейцам, что «ему дела
до них нет и чтобы они распоряжались, как хотят».
Шлюпки не пристают здесь, а выскакивают с бурунами на
берег, в кучу мелкого щебня. Гребцы, засучив панталоны, идут в воду и тащат шлюпку
до сухого места, а потом вынимают и пассажиров. Мы почти бегом бросились на
берег по площади, к ряду домов и к бульвару, который упирается в море.
Сколько помню, адмирал и капитан неоднократно решались на отважный набег к
берегам Австралии, для захвата английских судов, и, кажется, если не ошибаюсь, только неуверенность, что наша старая, добрая «Паллада» выдержит еще продолжительное плавание от Японии
до Австралии, удерживала их, а еще, конечно, и неуверенность, по неимению никаких известий, застать там чужие суда.
Весь день и вчера всю ночь писали бумаги в Петербург; не
до посетителей было, между тем они приезжали опять предложить нам стать на внутренний рейд. Им сказано, что хотим стать дальше, нежели они указали. Они поехали предупредить губернатора и завтра хотели быть с ответом. О
береге все еще ни слова: выжидают, не уйдем ли. Вероятно, губернатору велено не отводить места, пока в Едо не прочтут письма из России и не узнают, в чем дело, в надежде, что, может быть, и на
берег выходить не понадобится.
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи японцев, а сами, на парусах. Теперь ближе к
берегу. Я целый день смотрел в трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи с пушками на развалившихся станках. Видел я внутренность хижин: они без окон, только со входами; видел голых мужчин и женщин, тоже голых сверху
до пояса: у них надета синяя простая юбка — и только. На порогах, как везде, бегают и играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.
Мы видели даже несколько очень бедных рыбачьих хижин, по дороге от Саймонстоуна
до Капштата, построенных из костей выброшенных на
берег китов и других животных.
Вследствие колебания морского дна у
берегов Японии в бухту Симодо влился громадный вал, который коснулся
берега и отхлынул, но не успел уйти из бухты, как навстречу ему, с моря, хлынул другой вал, громаднее. Они столкнулись, и не вместившаяся в бухте вода пришла в круговоротное движение и начала полоскать всю бухту, хлынув на
берега, вплоть
до тех высот, куда спасались люди из Симодо.
Мы долго шли
берегом до самого дока, против которого стояла шкуна.
Но скучно и жарко: бесконечное наше лето, начавшееся с января, у
берегов Мадеры, тянется
до сих пор, как кошмар.
На
берегу залива собралось
до сотни экипажей: гуляющие любовались морем и слушали прекрасную музыку.
Жар несносный; движения никакого, ни в воздухе, ни на море. Море — как зеркало, как ртуть: ни малейшей ряби. Вид пролива и обоих
берегов поразителен под лучами утреннего солнца. Какие мягкие, нежащие глаз цвета небес и воды! Как ослепительно ярко блещет солнце и разнообразно играет лучами в воде! В ином месте пучина кипит золотом, там как будто горит масса раскаленных угольев: нельзя смотреть; а подальше, кругом
до горизонта, распростерлась лазурная гладь. Глаз глубоко проникает в прозрачные воды.