Неточные совпадения
—
Отчего ж, ты думаешь, будет им
добрая защита? — сказали козаки, зная, что Попович, верно, уже готовился что-нибудь отпустить.
Хорошо. А
отчего, когда Обломов сделался болен, она никого не впускала к нему в комнату, устлала ее войлоками и коврами, завесила окна и приходила в ярость — она, такая
добрая и кроткая, если Ваня или Маша чуть вскрикнут или громко засмеются?
— Кто же иные? Скажи, ядовитая змея, уязви, ужаль: я, что ли? Ошибаешься. А если хочешь знать правду, так я и тебя научил любить его и чуть не довел до
добра. Без меня ты бы прошла мимо его, не заметив. Я дал тебе понять, что в нем есть и ума не меньше других, только зарыт, задавлен он всякою дрянью и заснул в праздности. Хочешь, я скажу тебе,
отчего он тебе дорог, за что ты еще любишь его?
Она искала,
отчего происходит эта неполнота, неудовлетворенность счастья? Чего недостает ей? Что еще нужно? Ведь это судьба — назначение любить Обломова? Любовь эта оправдывается его кротостью, чистой верой в
добро, а пуще всего нежностью, нежностью, какой она не видала никогда в глазах мужчины.
— Ты
добрый, старый товарищ… ты и в школе не смеялся надо мной… Ты знаешь,
отчего я плачу? Ты ничего не знаешь, что со мной случилось?
— Точно что не к
добру это все новое ведет, — сказал помещик, — вот хоть бы венгерцы и поляки бунтуют:
отчего это? Все вот от этих новых правил!
Райский смотрел, как стоял директор, как говорил, какие злые и холодные у него были глаза, разбирал,
отчего ему стало холодно, когда директор тронул его за ухо, представил себе, как поведут его сечь, как у Севастьянова от испуга вдруг побелеет нос, и он весь будто похудеет немного, как Боровиков задрожит, запрыгает и захихикает от волнения, как
добрый Масляников, с плачущим лицом, бросится обнимать его и прощаться с ним, точно с осужденным на казнь.
Но, может быть, это все равно для блага целого человечества: любить
добро за его безусловное изящество и быть честным,
добрым и справедливым — даром, без всякой цели, и не уметь нигде и никогда не быть таким или быть добродетельным по машине, по таблицам, по востребованию? Казалось бы, все равно, но
отчего же это противно? Не все ли равно, что статую изваял Фидий, Канова или машина? — можно бы спросить…
— Я учительница, но хотела бы на курсы, и меня не пускают. Не то что не пускают, они пускают, но надо средства. Дайте мне, и я кончу курс и заплачу вам. Я думаю, богатые люди бьют медведей, мужиков поят — всё это дурно.
Отчего бы им не сделать
добро? Мне нужно бы только 80 рублей. А не хотите, мне всё равно, — сердито сказала она.
— Тот ему как
доброму человеку привез: «Сохрани, брат, у меня назавтра обыск». А тот и сохранил. «Ты ведь на церковь, говорит, пожертвовал». Я ему говорю: подлец ты, говорю. Нет, говорит, не подлец, а я широк… А впрочем, это не он… Это другой. Я про другого сбился… и не замечаю. Ну, вот еще рюмочку, и довольно; убери бутылку, Иван. Я врал,
отчего ты не остановил меня, Иван… и не сказал, что вру?
— «
Отчего не велит?» — «Да боится; вы охотники; чего
доброго, мельницу зажжете; вишь, у вас снаряды какие».
Это было существо
доброе, умное, молчаливое, с теплым сердцем; но, бог знает
отчего, от долгого ли житья в деревне, от других ли каких причин, у ней на дне души (если только есть дно у души) таилась рана, или, лучше сказать, сочилась ранка, которую ничем не можно было излечить, да и назвать ее ни она не умела, ни я не мог.
— Договаривайте, друг мой, эх, договаривайте, — подхватил Лупихин. — Ведь вас, чего
доброго, в судьи могут избрать, и изберут, посмотрите. Ну, за вас, конечно, будут думать заседатели, положим; да ведь надобно ж на всякий случай хоть чужую-то мысль уметь выговорить. Неравно заедет губернатор — спросит:
отчего судья заикается? Ну, положим, скажут: паралич приключился; так бросьте ему, скажет, кровь. А оно в вашем положении, согласитесь сами, неприлично.
Он был тогда народнее Николая;
отчего, не понимаю, но массы, для которых он никакого
добра не сделал, и солдаты, для которых он делал один вред, любили его.
На место Авдиева был назначен Сергей Тимофеевич Балмашевский. Это был высокий, худощавый молодой человек, с несколько впалой грудью и слегка сутулый. Лицо у него было приятное, с
доброй улыбкой на тонких губах, но его портили глаза, близорукие, с красными, припухшими веками. Говорили, что он страшно много работал,
отчего спина у него согнулась, грудь впала, а на веках образовались ячмени, да так и не сходят…
—
Отчего не мочь? Мо-ожет. Они даже друг друга бьют. К Татьян Лексевне приехал улан, повздорили они с Мамонтом, сейчас пистолеты в руки, пошли в парк, там, около пруда, на дорожке, улан этот бац Мамонту — в самую печень! Мамонта — на погост, улана — на Кавказ, — вот те и вся недолга! Это они — сами себя! А про мужиков и прочих — тут уж нечего говорить! Теперь им — поди — особо не жаль людей-то, не ихние стали люди, ну, а прежде все-таки жалели — свое
добро!
— Вы такие
добрые, — начала она и в то же время подумала: «Да, он, точно,
добрый…» — Вы извините меня, я бы не должна сметь говорить об этом с вами… но как могли вы…
отчего вы расстались с вашей женой?
Наконец я обратился к самому свежему предмету моих недоумений:
отчего сначала говорили об Мироныче, как о человеке злом, а простились с ним, как с человеком
добрым?
Заметив это, я стал рассуждать:
отчего так поступает наш
добрый учитель?
Всегда на собраниях, чуть только споры начинали принимать слишком горячий и бурный характер, вставал хохол и, раскачиваясь, точно язык колокола, говорил своим звучным, гудящим голосом что-то простое и
доброе,
отчего все становились спокойнее и серьезнее.
— Крестьяне! Ищите грамотки, читайте, не верьте начальству и попам, когда они говорят, что безбожники и бунтовщики те люди, которые для нас правду несут. Правда тайно ходит по земле, она гнезд ищет в народе, — начальству она вроде ножа и огня, не может оно принять ее, зарежет она его, сожжет! Правда вам — друг
добрый, а начальству — заклятый враг! Вот
отчего она прячется!..
—
Отчего нам не расстаться миролюбиво, тихо? — кротко спросил Ромашов. В душе он чувствовал, что эта женщина вселяет в него вместе с отвращением какую-то мелкую, гнусную, но непобедимую трусость. — Вы меня не любите больше… Простимся же
добрыми друзьями.
— Милый Ромочка! Милый,
добрый, трусливый, милый Ромочка. Я ведь вам сказала, что этот день наш. Не думайте ни о чем, Ромочка. Знаете,
отчего я сегодня такая смелая? Нет? Не знаете? Я в вас влюблена сегодня. Нет, нет, вы не воображайте, это завтра же пройдет.
— Очень. Разве я дерево? Малый
добрый, умный, порядочно воспитанный, а пропадает ни за копейку — и
отчего? от пустяков!
— Как же это ты бородавки у носа не заметил, а уж узнал, что она
добрая и почтенная? это странно. Да позволь… у ней ведь есть дочь — эта маленькая брюнетка. А! теперь не удивляюсь. Так вот
отчего ты не заметил бородавки на носу!
Человек comme il faut стоял выше и вне сравнения с ними; он предоставлял им писать картины, ноты, книги, делать
добро, — он даже хвалил их за это,
отчего же не похвалить хорошего, в ком бы оно ни было, — но он не мог становиться с ними под один уровень, он был comme il faut, а они нет, — и довольно.
— Вот видите! — сказал он, успокоиваясь, — начала-то в вас положены
добрые! Вы и ближнему помочь готовы, и к старости уважение имеете…
отчего же вы не во всем так? Ах, молодой человек, молодой человек! дайте мне слово, что вы исправитесь!
—
Отчего же так не может? Очень просто бы было, если б один
добрый человек не спас.
«Тем жизнь хороша, что всегда около нас зреет-цветёт юное,
доброе сердце, и, ежели хоть немного откроется оно пред тобой, — увидишь ты в нём улыбку тебе. И тем людям, что устали, осердились на всё, — не забывать бы им про это милое сердце, а — найти его около себя и сказать ему честно всё, что потерпел человек от жизни, пусть знает юность,
отчего человеку больно и какие пути ложны. И если знание старцев соединится дружественно с доверчивой, чистой силой юности — непрерывен будет тогда рост
добра на земле».
— Нет, Иван Андреич, неправда! Он и люди его толка — против глупости, злобы и жадности человечьей! Это люди — хорошие, да; им бы вот не пришло в голову позвать человека, чтобы незаметно подпоить да высмеять его; время своё они тратят не на игру в карты, на питьё да на еду, а на чтение
добрых и полезных книг о несчастном нашем российском государстве и о жизни народа; в книгах же доказывается,
отчего жизнь плоха и как составить её лучше…
— Ну, нет. А давеча, когда вы сконфузились — и
отчего ж? оттого, что споткнулись при входе!.. Какое право вы имели выставлять на смех вашего
доброго, вашего великодушного дядю, который вам сделал столько
добра? Зачем вы хотели свалить на него смешное, когда сами были смешны? Это было дурно, стыдно! Это не делает вам чести, и, признаюсь вам, вы были мне очень противны в ту минуту, — вот вам!
…Я сегодня подала грош одной нищей, а она мне говорит:
отчего ты такая печальная? А я и не подозревала, что у меня печальный вид. Я думаю, это от того происходит, что я одна, все одна, со всем моим
добром, со всем моим злом. Некому протянуть руку. Кто подходит ко мне, того не надобно; а кого бы хотела… тот идет мимо.
—
Отчего? Андрей Петрович такой
добрый! Я его не стыдилась. И чего мне стыдиться? Я готова сказать всему свету, что я твоя… А Андрею Петровичу я доверяю, как брату.
…Я все еще робею с господином Инсаровым. Не знаю,
отчего; я, кажется, не молоденькая, а он такой простой и
добрый. Иногда у него очень серьезное лицо. Ему, должно быть, не до нас. Я это чувствую, и мне как будто совестно отнимать у него время. Андрей Петрович — другое дело. Я с ним готова болтать хоть целый день. Но и он мне все говорит об Инсарове. И какие страшные подробности! Я его видела сегодня ночью с кинжалом в руке. И будто он мне говорит: «Я тебя убью и себя убью». Какие глупости!
—
Отчего я не был с ней
добрее и не поговорил так, как она хотела, ждала, надеялась?
Отчего не попытался хоть чем-нибудь ее рассмешить?
«Ведь ничего для себя не нужно, — всё думал он, —
отчего же не жить для других?» Он взял ружье и с намерением скорее вернуться домой, чтоб обдумать всё это и найти случай сделать
добро, вышел из чащи.
— Вот то-то, любезнейший; с конца
добрые люди не начинают. Прежде, нежели цидулки писать да сбивать с толку, надобно бы подумать, что вперед; если вы в самом деле ее любите да хотите руки просить,
отчего же вы не позаботились о будущем устройстве?
— Дуня была на верху счастия; она на Глафиру Львовну смотрела как на ангела; ее благодарность была без малейшей примеси какого бы то ни было неприязненного чувства; она даже не обижалась тем, что дочь отучали быть дочерью; она видела ее в кружевах, она видела ее в барских покоях — и только говорила: «Да
отчего это моя Любонька уродилась такая хорошая, — кажись, ей и нельзя надеть другого платьица; красавица будет!» Дуня обходила все монастыри и везде служила заздравные молебны о
доброй барыне.
Отчего я не могу ее заточить куда-нибудь в монастырь, как делалось в
доброе старое время?
Карп. Да разве я осуждаю! Барыня
добрая, служить нам хорошо. А правду
отчего не сказать? Я деньги-то на почту вожу, так мне верней знать, кому их посылают, родственникам или нет.
Наташа.
Добрый ты, дедушка…
Отчего ты — такой
добрый?
— Я удивляюсь, я давно удивляюсь,
отчего меня до сих пор не посадили в сумасшедший дом? Почему на мне этот сюртук, а не горячечная рубаха? Я верю еще в правду, в
добро, я дурак-идеалист, а разве в наше время это не сумасшествие? И как мне отвечают на мою правду, на мое честное отношение? В меня чуть не бросают камнями и ездят на мне верхом. И даже близкие родные стараются только ездить на моей шее, черт бы побрал меня, старика болвана…
— Что ж такое? Она просила меня вас доставить; я и подумал:
отчего же нет? А я действительно ее приятель. Она не без хороших качеств: очень
добра, то есть щедра, то есть дает другим, что ей не совсем нужно. Впрочем, ведь вы сами должны знать ее не хуже меня.
Елена Андреевна(одна). Нет ничего хуже, когда знаешь чужую тайну и не можешь помочь. (Раздумывая.) Он не влюблен в нее — это ясно, но
отчего бы ему не жениться на ней? Она некрасива, но для деревенского доктора, в его годы, это была бы прекрасная жена. Умница, такая
добрая, чистая… Нет, это не то, не то…
Но в чем настоящее
добро и истинное наслаждение для человека, она не могла определить себе; вот
отчего эти внезапные порывы каких-то безотчетных, неясных стремлений, о которых она вспоминает: «Иной раз, бывало, рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, — упаду на колени, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут.
Он не мог понять,
отчего у неё такое сердитое, задорное лицо, когда она
добрая и умеет не только жалеть людей, но даже помогать им. Павел ходил к ней в дом и с восторгом нахваливал её и все порядки в её доме.
Параша.
Отчего ж не пойти! Только я тебе наперед говорю, — чтоб у нас брани не было! Отдавай меня за того, кого я сама полюблю. А уж ты меня не неволь! А то ежели я выду против воли да с моим сердцем, так
добра не жди.
— Послушайте,
отчего вы не бываете у Должиковой? Вы не знаете Марии Викторовны, это умница, прелесть, простая,
добрая душа.
Таким образом, вопрос,
отчего нас так скоро утомляют те несложные удовольствия, которые нимало не пресыщали наших предков, отчасти разъясняется. Но, написавши изложенное выше, я невольным образом спрашиваю себя: ужели перо мое начертало апологию
доброго старого времени — апологию тех патриархальных отношений, которые так картинно выражались в крепостном праве?
Андрей. Жена есть жена. Она честная, порядочная, ну,
добрая, но в ней есть при всем том нечто принижающее ее до мелкого, слепого, этакого шершавого животного. Во всяком случае, она не человек. Говорю вам как другу, единственному человеку, которому могу открыть свою душу. Я люблю Наташу, это так, но иногда она кажется мне удивительно пошлой, и тогда я теряюсь, не понимаю, за что,
отчего я так люблю ее или, по крайней мере, любил…