Неточные совпадения
Храпят их
кони —
Раздался
дикий клик погони,
Верхом — и скачут молодцы
Во весь опор, во все концы.
Максим смотрел на все спокойным оком. Не страшно было ему умирать в муках; грустно было умереть без меча, со связанными руками, и не слыхать в предсмертный час ни бранного окрика, ни ржания
коней, а слышать лишь
дикие песни да пьяный смех своих мучителей.
Питомцы бурные набегов
Зовут рассеянных
коней,
Противиться не смеют боле
И с
диким воплем в пыльном поле
Бегут от киевских мечей,
Обречены на жертву аду...
В ауле, на своих порогах,
Черкесы праздные сидят.
Сыны Кавказа говорят
О бранных, гибельных тревогах,
О красоте своих
коней,
О наслажденьях
дикой неги;
Воспоминают прежних дней
Неотразимые набеги,
Обманы хитрых узденей,
Удары шашек их жестоких,
И меткость неизбежных стрел,
И пепел разоренных сел,
И ласки пленниц чернооких.
Однажды слышит русский пленный,
В горах раздался клик военный:
«В табун, в табун!» Бегут, шумят;
Уздечки медные гремят,
Чернеют бурки, блещут брони,
Кипят оседланные
кони,
К набегу весь аул готов,
И
дикие питомцы брани
Рекою хлынули с холмов
И скачут по брегам Кубани
Сбирать насильственные дани.
И смолкнул ярый крик войны:
Все русскому мечу подвластно.
Кавказа гордые сыны,
Сражались, гибли вы ужасно;
Но не спасла вас наша кровь,
Ни очарованные брони,
Ни горы, ни лихие
кони,
Ни
дикой вольности любовь!
Подобно племени Батыя,
Изменит прадедам Кавказ,
Забудет алчной брани глас,
Оставит стрелы боевые.
К ущельям, где гнездились вы,
Подъедет путник без боязни,
И возвестят о вашей казни
Преданья темные молвы.
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих небес этой чудной способности: находить блаженство в самых
диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не шагом: неведомая сила влечет его: неутомимый
конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два раза шапка чуть-чуть не слетела с головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни… мужики толпятся на улице в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и громче пробежит говор по пьяной толпе…
Он с детских глаз уже не раз
Сгонял виденья снов живых
Про милых ближних и родных,
Про волю
дикую степей,
Про легких, бешеных
коней,
Про битвы чудные меж скал,
Где всех один я побеждал!..
Со скал гранитных над путем
Склонился
дикий виноградник,
Его серебряным дождем
Осыпан часто
конь и всадник.
Приехав на ночевку в
дикой тайге, он разгребает снег, разводит костер, а стреноженных лошадей пускает в тайгу; привычный
конь добывает себе из-под снега высохшую прошлогоднюю траву и наутро опять готов для утомительного перехода.
— Побился я этот день порядочно, — продолжал он, — земля-те сроду не пахана,
конь якутской
дикой; не то что на него надеяться: чуть зазевался, уж он норовит порскнуть в лес, да и с сохой.
Блажен, кто посреди нагих степей
Меж
дикими воспитан табунами;
Кто приучен был на хребте
коней,
Косматых, легких, вольных, как над нами
Златые облака, от ранних дней
Носиться; кто, главой припав на гриву,
Летал, подобно сумрачному Диву,
Через пустыню, чувствовал, считал,
Как мерно
конь о землю ударял
Копытом звучным, и вперед землею
Упругой был кидаем с быстротою.
Вот хоть между Дорогучей да Першей [Лесные реки, впадающие в Ветлугу.] два
диких камня из земли торчат, один поболе, другой помене, оба с виду на
коней похожи.
Сошел с
коня я. К
дикому ясмину
Его за повод Гвидо привязал,
И, брони сняв, мы темную долину...
После Люда рассказывала, что во время этой сцены глаза мои сверкали, лицо пылало ярким румянцем, губы и ноздри трепетали, как у
дикого горного
коня…
Теперь лошадь, как безумная, шарахнулась в сторону. Тогда Милица повторила маневр и выстрелила таким же образом и во второй раз под самое ухо
коня. Точно дух беснования овладел лошадью. В
диком испуге она рванулась вперед и помчалась стрелой по полю, топча гряды, без пути и дороги, в каком-то бешеном стремлении к спасению.
— Удивительный
конь! — говорил хорунжий. — Мне привел его в подарок один горец. Он поймал его арканом в ту минуту, когда он со своим
диким табуном носился по Долине. Мне стоило много труда объездить и усмирить его. И он стал покорен мне, как своему победителю, но только мне одному и никому больше. Остальных он не подпускает к себе. Два наших офицера чуть было не поплатились жизнью, когда вздумали обуздать моего Демона…
Печерские перекупки готовы были клясться, что этот
конь жил в таинственной глубокой пещере в Броварском бору, который тогда был до того густ, что в нем еще водились
дикие кабаны. А стерег
коня там старый москаль, «хромой на одно око». В этом не могло быть ни малейшего сомнения, потому что москаль приходил иногда на базар и продавал в горшке табак «прочухрай», от которого как понюхаешь, так и зачихаешь. Ввести же
коня в Киев нельзя было «по причине Бибика».
Флобер говорит: «Я истощился, скача на месте»… «У меня нет никакой биографии»… У Льва Толстого есть биография, — яркая, красивая, увлекательная биография человека, ни на минуту не перестававшего жить. Он не скакал на месте в огороженном стойле, — он, как
дикий степной
конь, несся по равнинам жизни, перескакивая через всякие загородки, обрывая всякую узду, которую жизнь пыталась на него надеть… Всякую? Увы! Не всякую. Одной узды он вовремя не сумеет оборвать… Но об этом после.
С пронзительным свистом,
диким гиканьем, звучным тявканьем гончих, вытянувшихся в струнку резвых борзых, с оглушительным грохотом арапников мчались с замиранием сердца шумные ватаги рьяных охотников, оглашая поляны дворцовых волостей слободы, представлявших широкое раздолье для утех цесаревны, скакавшей, бывало, на ретивом
коне, всегда с неустрашимой резвостью, впереди всех.
В свите генерал-вахтмейстера находится Вольдемар из Выборга. Нынешний день он в шведском мундире, на
коне и с оружием. Генерал, шутя, называет его своим лейбшицом [Лейбшиц — телохранитель, сберегательный стрелок или денщик. — См. Воинский Устав.]. Вольдемар усмехается на это приветствие, и в черных глазах его горит
дикий пламень, как у волка на добычу в темную ночь.
Бледный, с горящими
дикой яростью глазами выехал Иоанн на место «царского суда», конь-о-конь с царевичем Иваном, сопровождаемый блестящей свитой московских бояр и опричников.
И я на этом возбудился от сна; и вижу, что время уже стало по-ночи, и что мы находимся в каком-то как будто незнакомом мне
диком и темном лесе, и что мы для чего-то не едем, а стоим, и Тереньки на козлах пет, а он что-то наперед лошадей ворочается, или как-то лазит, и одного резвого
коня уже выпряг, а другого по копытам стучит, и этот
конь от тех ударений дергает и всю повозку сотрясает.