Неточные совпадения
Кити, поспешно затворившая
дверь за Левиным, не смотрела в ту сторону; но больной
застонал, и она быстро направилась к нему.
Господи!» Да, вот уходит и хозяйка, все еще со
стоном и плачем… вот и
дверь у ней захлопнулась…
Последовательно он назвал Якова Самгина рулевым, кузнецом, апостолом и, возбужденно повторив: «Слетаются, слетаются орлы!» — вскочил и скрылся за
дверью, откуда доносились все более громкие
стоны.
Из обеих
дверей выскочили, точно обожженные, подростки, девицы и юноши, расталкивая их, внушительно спустились с лестницы бородатые, тощие старики, в длинных одеждах, в ермолках и бархатных измятых картузах, с седыми локонами на щеках поверх бороды, старухи в салопах и бурнусах, все они бормотали, кричали,
стонали, кланяясь, размахивая руками.
— Достань порошки… в кармане пальто, — говорила она, стуча зубами, и легла на постель, вытянув руки вдоль тела, сжав кулаки. — И — воды. Запри
дверь. — Вздохнув, она
простонала...
— Почему ты не ложишься спать? — строго спросила Варвара, появляясь в
дверях со свечой в руке и глядя на него из-под ладони. — Иди, пожалуйста! Стыдно сознаться, но я боюсь! Этот мальчик… Сын доктора какого-то… Он так
стонал…
Из
дверей камер и в коридоре слышались храп,
стоны и сонный говор.
Странное чувство охватило Нехлюдова, когда он остался один в маленькой камере, слушая тихое дыхание, прерываемое изредка
стонами Веры Ефремовны, и гул уголовных, не переставая раздававшийся за двумя
дверями.
Она поднялась было с места, но вдруг громко вскрикнула и отшатнулась назад. В комнату внезапно, хотя и совсем тихо, вошла Грушенька. Никто ее не ожидал. Катя стремительно шагнула к
дверям, но, поравнявшись с Грушенькой, вдруг остановилась, вся побелела как мел и тихо, почти шепотом,
простонала ей...
Пошел тот опять к
двери наверху, да по лестнице спущаться стал, и этак спущается, словно не торопится; ступеньки под ним так даже и
стонут…
…Я ждал ее больше получаса… Все было тихо в доме, я мог слышать оханье и кашель старика, его медленный говор, передвиганье какого-то стола… Хмельной слуга приготовлял, посвистывая, на залавке в передней свою постель, выругался и через минуту захрапел… Тяжелая ступня горничной, выходившей из спальной, была последним звуком… Потом тишина,
стон больного и опять тишина… вдруг шелест, скрыпнул пол, легкие шаги — и белая блуза мелькнула в
дверях…
И, надвинув шапку, я шагнул к
двери. На полу
стонал, лежа на брюхе и выплевывая зубы, банкомет.
Несколько дней, которые у нас провел этот оригинальный больной, вспоминаются мне каким-то кошмаром. Никто в доме ни на минуту не мог забыть о том, что в отцовском кабинете лежит Дешерт, огромный, страшный и «умирающий». При его грубых окриках мать вздрагивала и бежала сломя голову. Порой, когда крики и
стоны смолкали, становилось еще страшнее: из-за запертой
двери доносился богатырский храп. Все ходили на цыпочках, мать высылала нас во двор…
Стонал и всхлипывал дед, ворчала бабушка, потом хлопнула
дверь, стало тихо и жутко. Вспомнив, зачем меня послали, я зачерпнул медным ковшом воды, вышел в сени — из передней половины явился часовых дел мастер, нагнув голову, гладя рукою меховую шапку и крякая. Бабушка, прижав руки к животу, кланялась в спину ему и говорила тихонько...
Но как бы там ни было, а только Помаду в меревском дворе так, ни за что ни про что, а никто не любил. До такой степени не любили его, что, когда он, протащившись мокрый по двору,
простонал у
двери: «отворите, бога ради, скорее», столяр Алексей, слышавший этот
стон с первого раза, заставил его
простонать еще десять раз, прежде чем протянул с примостка руку и отсунул клямку.
Manu intrepida [бесстрашной рукой (лат.).] поворачивал он ключ в дверном замке и, усевшись на первое ближайшее кресло, дымил, как паровоз, выкуривая трубку за трубкой до тех пор, пока за
дверью не начинали стихать истерические
стоны.
— Боже мой! фермуар, такой прелестный фермуар! —
застонала, выходя из
дверей гостиной, Ольга Сергеевна. — Кто смел купить этот фермуар?
Но зато, когда визг,
стоны, суетливая беготня прислуги выводили его из терпения, он, громко хлопнув
дверью, уходил в свою комнату и порывисто бегал по ней из угла в угол.
Я и не заметил, как дошел домой, хотя дождь мочил меня всю дорогу. Было уже часа три утра. Не успел я стукнуть в
дверь моей квартиры, как послышался
стон, и
дверь торопливо начала отпираться, как будто Нелли и не ложилась спать, а все время сторожила меня у самого порога. Свечка горела. Я взглянул в лицо Нелли и испугался: оно все изменилось; глаза горели, как в горячке, и смотрели как-то дико, точно она не узнавала меня. С ней был сильный жар.
Я взглянул на Мавру Кузьмовну; она была совершенно уничтожена; лицо помертвело, и все тело тряслось будто в лихорадке; но за всем тем ни малейшего
стона не вырвалось из груди ее; видно было только, что она физически ослабла, вследствие чего, не будучи в состоянии стоять, опустилась на стул и, подпершись обеими руками, с напряженным вниманием смотрела на
дверь, ожидая чего-то.
Сквозь щели последней
двери блеснул огонь, ключ с визгом повернулся, несколько засовов отодвинулось, ржавые петли
застонали, и яркий, нестерпимый свет ослепил Серебряного.
Но
стоны повторяются чаще и чаще и делаются, наконец, беспокойными. Работа становится настолько неудобною, что Иудушка оставляет письменный стол. Сначала он ходит по комнате, стараясь не слышать; но любопытство мало-помалу берет верх над пустоутробием. Потихоньку приотворяет он
дверь кабинета, просовывает голову в тьму соседней комнаты и в выжидательной позе прислушивается.
У городской стены прижался к ней, присел на землю низенький белый кабачок и призывно смотрит на людей квадратным оком освещенной
двери. Около нее, за тремя столиками, шумят темные фигуры,
стонут струны гитары, нервно дрожит металлический голос мандолины.
Из некоторых палат, сквозь не совсем притворенные
двери, слышались
стоны; воздух, как ни чисто содержалось здание, все-таки был больничный.
За ним
простонала входная
дверь.
Наверху за потолком кто-то не то
стонет, не то смеется… Прислушиваюсь. Немного погодя на лестнице раздаются шаги. Кто-то торопливо идет вниз, потом опять наверх. Через минуту шаги опять раздаются внизу; кто-то останавливается около моей
двери и прислушивается.
На этот шум из-за истоминских
дверей ответил слабый, перекушенный
стон.
В коридорчике, отделявшем комнату Софьи Карловны от комнаты девиц, послышался легкий скрип
двери и тихий болезненный
стон, в котором я узнал голос Мани, а вслед за тем на пороге торопливо появилась Ида Ивановна; она схватила меня мимоходом за руку и выдернула в залу.
Из-за
двери вдруг донесся слабый
стон и замер.
Соломон разбил рукой сердоликовый экран, закрывавший свет ночной лампады. Он увидал Элиава, который стоял у
двери, слегка наклонившись над телом девушки, шатаясь, точно пьяный. Молодой воин под взглядом Соломона поднял голову и, встретившись глазами с гневными, страшными глазами царя, побледнел и
застонал. Выражение отчаяния и ужаса исказило его черты. И вдруг, согнувшись, спрятав в плащ голову, он робко, точно испуганный шакал, стал выползать из комнаты. Но царь остановил его, сказав только три слова...
Взбежавши на лестницу, Сергей в темноте треснулся лбом о полупритворенную
дверь и со
стоном полетел вниз, совершенно обезумев от суеверного страха.
(
Дверь за Бессеменовым затворяется, и конца речи не слышно. Комната пуста. С двух сторон в нее несется шум: звуки голосов из комнаты Бессеменовых, тихий говор,
стоны и возня из комнаты Татьяны. Тетерев вносит ведро воды, ставит у
двери и осторожно стучит в нее пальцем. Степанида отворяет
дверь, берет ведро и тоже выходит в комнату, отирая пот с лица.)
(В толпе движение. Входят доктор и Тетерев. Доктор в шляпе и пальто проходит прямо в комнату Татьяны. Тетерев заглядывает в
дверь и отходит прочь, хмурый. Из комнаты Татьяны всё продолжают доноситься смешанный говор и
стоны. Из комнаты стариков — вой Акулины Ивановны и ее крики: «Пусти меня! Пусти ты меня к ней!» В сенях — глухой шум голосов. Выделяются восклицания: «Серьезный человек… Это — певчий… Н-ну? Ей-ей… от Ивана Предтечи».)
С площадки толстяк скакнул в кабину, забросился сетками и ухнул вниз, а по огромной, изгрызенной лестнице побежали в таком порядке: первым — черный цилиндр толстяка, за ним — белый исходящий петух, за петухом — канделябр, пролетевший в вершке над острой белой головкой, затем Коротков, шестнадцатилетний с револьвером в руке и еще какие-то люди, топочущие подкованными сапогами. Лестница
застонала бронзовым звоном, и тревожно захлопали
двери на площадках.
Я ушел от них, постоял у
двери на улице, послушал, как Коновалов ораторствовал заплетающимся языком, и, когда он снова начал петь, отправился в пекарню, и вслед мне долго
стонала и плакала в ночной тишине неуклюжая пьяная песня.
Метеор пошел в ночлежку и зажег в ней лампу. Тогда из
двери ночлежки протянулась во двор широкая полоса света, и ротмистр вместе с каким-то маленьким человеком вели по ней учителя в ночлежку. Голова у него дрябло повисла на грудь, ноги волочились по земле и руки висели в воздухе, как изломанные. При помощи Тяпы его свалили на нары, и он, вздрогнув всем телом, с тихим
стоном вытянулся на них.
У Григория был туман в глазах. Не видя, кто стоит в
двери, выругался скверными словами, оттолкнул человека в сторону и убежал в поле. А Матрёна, постояв среди комнаты с минуту, шатаясь, точно слепая, протянув руки вперёд, подошла к койке и со
стоном свалилась на неё.
Она вздохнула и тихо вышла из комнаты, беззвучно притворив за собою
дверь. А Воскресенский обеими руками вцепился себе в волосы и со
стоном повалился лицом в подушку.
— Тут Михайла вышел,
стонет, шатается. Зарубил он меня, говорит. С него кровь течёт с головы, сняла кофту с себя, обернула голову ему, вдруг — как ухнет! Он говорит — погляди-ка, ступай! Страшно мне, взяла фонарь, иду, вошла в сени, слышу — хрипит! Заглянула в
дверь — а он ползёт по полу в передний угол, большой такой. Я как брошу фонарь да бежать, да бежать…
Из-за
дверей слышно было, как
стонала Марфа и жалостно плакала девочка; потом отворилась
дверь в сени, и он слышал, как мать с девочкой вышла из горницы и прошла через сени в большую избу.
Входит депутация из пяти человек; все во фраках. У одного в руках адрес в бархатном переплете, у другого — жбан. B
дверь из правления смотрят служащие. Татьяна Алексеевна на диване, Мерчуткина на руках у Шипучина, обе тихо
стонут.
Иоганн выхватил из жаровни, принесенной сторожем, раскаленный железный прут и передал его брату вместе с зажженной палочкой искристого бенгальского огня. Ослепленные огнем зрители не заметили быстрого движения Карла, но увидали, как Цезарь с громким
стоном боли отскочил от
двери, и в ту же секунду укротитель очутился в клетке.
С минуту «цыганка» не могла выговорить ни слова… Наконец подняла обе руки, схватилась ими за голову и с тем же глухим отчаянным
стоном повалилась на деревянную скамью, стоявшую у
двери.
Глаза мои уже несколько успели привыкнуть к темноте. Сквозь снежную пыль я различал ствол большого кедра и рядом с ним что-то темное. Подойдя поближе, я увидел маленькую юрту, наполовину занесенную снегом. Тихий плач и
стоны исходили из нее. Я быстро откинул полог у
дверей и вошел внутрь помещения.
Она топала ногами, махала руками и кричала так, точно ее режут. Потом, видя, что никто не слушает её
стонов и не думает везти ее домой, Тася с быстротой молнии бросилась к
двери и, широко распахнув ее, готовилась убежать отсюда без оглядки, как вдруг громкий крик испуга вырвался из её груди. Три большие лохматые зверя с грозным рычанием бросились к девочке. Это были три огромные собаки, которыми господин Злыбин, так звали хозяина-фокусника, потешал публику.
Елизавета Алексеевна побежала в дворницкую. У
дверей стоял, щелкая подсолнухи, молодой дворник. Узнав, в чем дело, он усмехнулся под нос и моментально исчез где-то за дровами. Сегодня, по случаю праздника, в доме все были пьяны и чуть не из каждой квартиры неслись
стоны и крики истязуемых женщин и детей. Наивно было соваться туда.
И они
стонали и слушали, и в открытую
дверь осторожно заглядывала черная бесформенная тень, поднявшаяся над миром, и сумасшедший старик кричал, простирая руки...
Я лежал навзничь на полу нашей комнаты, раскинув руки, и слабо
стонал и шептал запекшимися губами: «Люба!» И Люба невидимо приходила и клала белую руку на мой горячий лоб. Раз неожиданно открылась
дверь, и вошел Миша. Я вскочил с пола, а он удивленно оглядел меня.
Затопали ноги, со
стоном грохнулся кто-то за
дверью.
Я придумал, как можно подпереть изнутри мою
дверь, но только что стал это подстроивать, как вдруг неожиданно, перед самыми глазами моими, моя циновка распахнулась, и ко мне не взошел, а точно чужою сильною рукою был вброшен весь закутанный человек. Он как впал ко мне, так обвил мою шею и замер,
простонав отчаянным голосом...