Во-первых, она купила его и заплатила довольно дорого; во-вторых, он может, пожалуй, оставить господ без фруктов и без овощей, и, в-третьих, несмотря на преклонные лета, у него целая куча детей, начиная с
двадцатилетнего сына Сеньки, который уж ходит в Москве по оброку, и кончая грудным ребенком.
Неточные совпадения
Анна непохожа была на светскую даму или на мать восьмилетнего
сына, но скорее походила бы на
двадцатилетнюю девушку по гибкости движений, свежести и установившемуся на ее лице оживлению, выбивавшему то в улыбку, то во взгляд, если бы не серьезное, иногда грустное выражение ее глаз, которое поражало и притягивало к себе Кити.
Сын же Владимира Васильевича — добродушный, обросший бородой в 15 лет и с тех пор начавший пить и развратничать, что он продолжал делать до
двадцатилетнего возраста, — был изгнан из дома за то, что он нигде не кончил курса и, вращаясь в дурном обществе и делая долги, компрометировал отца.
— С Иваном Федоровичем Епанчиным я действительно бывал в большой дружбе, — разливался генерал на вопросы Настасьи Филипповны. — Я, он и покойный князь Лев Николаевич Мышкин,
сына которого я обнял сегодня после
двадцатилетней разлуки, мы были трое неразлучные, так сказать, кавалькада: Атос, Портос и Арамис. Но увы, один в могиле, сраженный клеветой и пулей, другой перед вами и еще борется с клеветами и пулями…
Приехал к нему в побывку
сын, новоиспеченный
двадцатилетний титулярный советник, молодой человек, с честью прошедший курс наук в самых лучших танцклассах того времени и основательно изучивший всего Поль де Кока.
Только единственный
сын Анны Павловны, Александр Федорыч, спал, как следует спать
двадцатилетнему юноше, богатырским сном; а в доме все суетились и хлопотали. Люди ходили на цыпочках и говорили шепотом, чтобы не разбудить молодого барина. Чуть кто-нибудь стукнет, громко заговорит, сейчас, как раздраженная львица, являлась Анна Павловна и наказывала неосторожного строгим выговором, обидным прозвищем, а иногда, по мере гнева и сил своих, и толчком.
А между тем одновременно с этими угрожающими симптомами на Александра Васильевича сыпались и косвенные милости.
Двадцатилетний его племянник произведен в полковники; другой, немного старше, был уже генерал-майор, наконец, Аркадий,
сын Суворова, несмотря на свои 14 лет, пожалован в камергеры.
Интролигатор, очевидно, предчувствовал, что мирская кривда одолеет его правду, и, не надеясь восторжествовать над этою кривдою, отчаянно молил подождать с принятием его
сына «только день один», потому что он нанял уже вместо своего
сына наемщика,
двадцатилетнего еврея, и везет его к сдаче; а просьбу эту посылает «в увперед по почте».