Поверенный распорядился и насчет постройки дома: определив, вместе с
губернским архитектором, количество нужных материалов, он оставил старосте приказ с открытием весны возить лес и велел построить сарай для кирпича, так что Обломову оставалось только приехать весной и, благословясь, начать стройку при себе. К тому времени предполагалось собрать оброк и, кроме того, было в виду заложить деревню, следовательно, расходы было из чего покрыть.
Был еще за городом гусарский выездной манеж, состроенный из осиновых вершинок и оплетенный соломенными притугами, но это было временное здание. Хотя
губернский архитектор, случайно видевший счеты, во что обошелся этот манеж правительству, и утверждал, что здание это весьма замечательно в истории военных построек, но это нимало не касается нашего романа и притом с подробностью обработано уездным учителем Зарницыным в одной из его обличительных заметок, напечатанных в «Московских ведомостях».
— Станет побирать, коли так размахивает! — решили другие в уме; но привести все это в большую ясность рискнул первый
губернский архитектор — человек бы, кажется, с лица глупый и часть свою скверно знающий, но имевший удивительную способность подделываться к начальникам еще спозаранку, когда еще они были от него тысячи на полторы верст. Не стесняясь особенно приличиями, он явился на постройку, отрекомендовал себя молодому человеку и тут же начал...
Неточные совпадения
— С его сиятельством работать хорошо, — сказал с улыбкой
архитектор (он был с сознанием своего достоинства, почтительный и спокойный человек). — Не то что иметь дело с
губернскими властями. Где бы стопу бумаги исписали, я графу доложу, потолкуем, и в трех словах.
Вятское купечество, перебирая «апробованные» планы, имело смелость не быть согласным со вкусом государя. Проект вятского купечества удивил Николая, он утвердил его и велел предписать
губернскому начальству, чтоб при исполнении не исказили мысли
архитектора.
После него в
губернском городе до сих пор остались две — три постройки, в которых вы сейчас же замечали что-то особенное, и вам делалось хорошо, как обыкновенно это бывает, когда вы остановитесь, например, перед постройками Растрелли [Растрелли Варфоломей Варфоломеевич (1700—1771) — выдающийся
архитектор, строитель монументальных зданий в Петербурге (Зимний дворец) и его окрестностях.].
Губернский предводитель, заведовавший постройкой совместно с
архитектором, употреблял все усилия сделать залу собрания похожею на залу Всероссийского московского дворянского собрания.
— Действительно так, — примолвил Ильменев, — мало ли у нас своих
архитекторов: и
губернских, и уездных, и всяких других. Вот кабы, сударь, у нас развели также своих мусьюв да мадамов, а то ищешь, ищешь по всей Москве — цену ломят необъятную; а что будешь делать? Народ привозный, а ведь известное дело: и товар заморской дороже нашего.
Бакенбарды у него были такого рода, какие и теперь еще можно видеть у
губернских и уездных землемеров, у
архитекторов и полковых докторов, также у отправляющих разные полицейские обязанности и вообще у всех тех мужей, которые имеют полные, румяные щеки и очень хорошо играют в бостон: эти бакенбарды идут по самой средине щеки и прямехонько доходят до носа.
Иван Казимирович Ляшкевский, поручик из поляков, раненный когда-то в голову и теперь живущий пенсией в одном из южных
губернских городов, сидит в своей квартире у настежь открытого окна и беседует с зашедшим к нему на минутку городовым
архитектором Францем Степанычем Финкс.
Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных
губернских чиновников, вдруг на
архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой.