Неточные совпадения
Мазурка раздалась. Бывало,
Когда гремел мазурки гром,
В огромной зале всё
дрожало,
Паркет трещал под каблуком,
Тряслися, дребезжали рамы;
Теперь не то: и мы, как дамы,
Скользим по лаковым доскам.
Но в
городах, по деревням
Еще мазурка сохранила
Первоначальные красы:
Припрыжки, каблуки, усы
Всё те же; их не изменила
Лихая мода, наш тиран,
Недуг новейших россиян.
Аркадий
дрогнул. Дорога направо вела в
город, а оттуда домой; дорога налево вела к Одинцовой.
«Вероятно, шут своего квартала», — решил Самгин и, ускорив шаг, вышел на берег Сены. Над нею шум
города стал гуще, а река текла так медленно, как будто ей тяжело было уносить этот шум в темную щель, прорванную ею в нагромождении каменных домов. На черной воде
дрожали, как бы стремясь растаять, отражения тусклых огней в окнах. Черная баржа прилепилась к берегу, на борту ее стоял человек, щупая воду длинным шестом, с реки кто-то невидимый глухо говорил ему...
Да, курносенькие прячутся,
дрожат от холода, а может быть, от страха в каменных колодцах дворов; а на окраинах
города, вероятно, уже читают воззвание Гапона...
В промежутках он ходил на охоту, удил рыбу, с удовольствием посещал холостых соседей, принимал иногда у себя и любил изредка покутить, то есть заложить несколько троек, большею частию горячих лошадей, понестись с ватагой приятелей верст за сорок, к дальнему соседу, и там пропировать суток трое, а потом с ними вернуться к себе или поехать в
город, возмутить тишину сонного
города такой громадной пирушкой, что
дрогнет все в
городе, потом пропасть месяца на три у себя, так что о нем ни слуху ни духу.
С одной стороны Волга с крутыми берегами и Заволжьем; с другой — широкие поля, обработанные и пустые, овраги, и все это замыкалось далью синевших гор. С третьей стороны видны села, деревни и часть
города. Воздух свежий, прохладный, от которого, как от летнего купанья, пробегает по телу
дрожь бодрости.
Вскоре они переехали в другую часть
города. Первый раз, когда я пришел к ним, я застал соседку одну в едва меблированной зале; она сидела за фортепьяно, глаза у нее были сильно заплаканы. Я просил ее продолжать; но музыка не шла, она ошибалась, руки
дрожали, цвет лица менялся.
— Ах, боже мой, Лев Николаич, ты ничего не слушаешь. Я с того и начал, что заговорил с тобой про Капитона Алексеича; поражен так, что даже и теперь руки-ноги
дрожат. Для того и в
городе промедлил сегодня. Капитон Алексеич Радомский, дядя Евгения Павлыча…
Николай Иванович жил на окраине
города, в пустынной улице, в маленьком зеленом флигеле, пристроенном к двухэтажному, распухшему от старости, темному дому. Перед флигелем был густой палисадник, и в окна трех комнат квартиры ласково заглядывали ветви сиреней, акаций, серебряные листья молодых тополей. В комнатах было тихо, чисто, на полу безмолвно
дрожали узорчатые тени, по стенам тянулись полки, тесно уставленные книгами, и висели портреты каких-то строгих людей.
В
городах стоят храмы, наполненные золотом и серебром, не нужным богу, а на папертях храмов
дрожат нищие, тщетно ожидая, когда им сунут в руку маленькую медную монету.
Город знал, что по его улицам в ненастной тьме дождливой ночи бродят люди, которым голодно и холодно, которые
дрожат и мокнут; понимая, что в сердцах этих людей должны рождаться жестокие чувства,
город насторожился и навстречу этим чувствам посылал свои угрозы.
— Ваши превратные понятия, —
дрожа подбородком, так что тряслась его редкая бородка, заговорил законоучитель, — известны всему
городу.
Тогда впечатления дня невольно возникали в воображении при неперестающих заставлявших
дрожать стекла в единственном окне звуках бомбардирования и снова напоминали об опасности: то ему грезились раненые и кровь, то бомбы и осколки, которые влетают в комнату, то хорошенькая сестра милосердия, делающая ему, умирающему, перевязку и плачущая над ним, то мать его, провожающая его в уездном
городе и горячо со слезами молящаяся перед чудотворной иконой, и снова сон кажется ему невозможен.
Так ли я, братцы, говорю?"
Дрогнули сердца новгородцев, однако поняли вольные вечевые люди, что Гадюк говорит правду, и в один голос воскликнули:"Так!"–"Так вот что я надумал: пошлемте-ка мы к варягам ходоков и велим сказать: господа варяги! чем набегом-то нас разорять, разоряйте вплотную: грабьте имущества, жгите
города, насилуйте жен, но только, чтоб делалось у нас все это на предбудущее время… по закону!
Потянув немножко спирту, дьякон вздрогнул и повалился в сани. Состояние его было ужасное: он весь был мокр, синь, как котел, и от
дрожи едва переводил дыхание. Черт совсем лежал мерзлою кочерыжкой; так его, окоченелого, и привезли в
город, где дьякон дал знак остановиться пред присутственными местами.
Пароход шел тихо, среди других пароходов, сновавших, точно водяные жуки, по заливу. Солнце село, а
город все выплывал и выплывал навстречу, дома вырастали, огоньки зажигались рядами и в беспорядке
дрожали в воде, двигались и перекрещивались внизу, и стояли высоко в небе. Небо темнело, но на нем ясно еще рисовалась высоко в воздухе тонкая сетка огромного, невиданного моста.
В груди у Матвея что-то
дрогнуло. Он понял, что этот человек говорит о нем, о том, кто ходил этой ночью по парку, несчастный и бесприютный, как и он, Лозинский, как и все эти люди с истомленными лицами. О том, кого, как и их всех, выкинул сюда этот безжалостный
город, о том, кто недавно спрашивал у него о чем-то глухим голосом… О том, кто бродил здесь со своей глубокой тоской и кого теперь уже нет на этом свете.
Слесарята встретили их за
городом с толпою других уличных мальчишек, бежали и гукали. Передонов
дрожал от страха. Варвара ругалась, плевала на мальчишек, казала им кукиши. Гости и шаферы хохотали.
Иногда юноше казалось, что над
городом непрерывно
дрожит болезненный и тоскливый вой...
А через два дня он, поддерживаемый ею и Тиуновым, уже шёл по улицам
города за гробом Хряпова.
Город был окутан влажным облаком осеннего тумана, на кончиках голых ветвей деревьев росли,
дрожали и тяжело падали на потную землю крупные капли воды. Платье покрывалось сыростью, точно капельками ртути. Похороны были немноголюдны, всего человек десять шагало за гробом шутливого ростовщика, которому при жизни его со страхом кланялся весь
город. Гроб — тяжёлую дубовую колоду — несли наёмные люди.
Он волновался страшно,
дрожал, скрежетал зубами, и раз, когда городских гнали фабричные по полю к
городу, он, одетый в нагольный тулуп и самоедскую шапку, выскочил из саней, пересек дорогу бегущим и заорал своим страшным голосом...
Теперь, во время прогулок по
городу, он готов был целые часы стоять против строящегося дома, наблюдая, как из малого растет к небу огромное; ноздри его
дрожали, внюхиваясь в пыль кирпича и запах кипящей извести, глаза становились сонными, покрывались пленкой напряженной вдумчивости, и, когда ему говорили, что неприлично стоять на улице, он не слышал.
Сидела она согнувшись, и сквозь открытое полотнище богатой палатки предводителя ей был виден
город, где она впервые испытала сладостную
дрожь зачатия и мучительные судороги рождения ребенка, который теперь хочет разрушать.
Холодный ужас
дрожью пробежал по телу его; охваченный предчувствием чего-то страшного, он оторвался стены и торопливыми шагами, спотыкаясь, пошёл в
город, боясь оглянуться, плотно прижимая руки свои к телу.
Пароход на всех парах шел к
городу. От сотрясения его корпуса на столах
дрожали и звенели бутылки, и этот дребезжащий жалобный звук был слышен Фоме яснее всего. Над ним стояла толпа людей и говорила ему злые и обидные вещи.
«
Город велик, людей много…» — увещевал он себя, но каждый раз, когда впереди раздавались шаги, сердце его мучительно замирало и ноги
дрожали, теряя силу.
Воронов посмотрел на
город, на поляну, где расстреливали солдатика, перекрестился и ползком, между кустарниками,
дрожа от страха, добрался до лесу…
Мы приехали под вечер в простой рогожной повозке, на тройке своих лошадей (повар и горничная приехали прежде нас); переезд с кормежки сделали большой, долго ездили по
городу, расспрашивая о квартире, долго стояли по бестолковости деревенских лакеев, — и я помню, что озяб ужасно, что квартира была холодна, что чай не согрел меня и что я лег спать,
дрожа как в лихорадке; еще более помню, что страстно любившая меня мать также
дрожала, но не от холода, а от страха, чтоб не простудилось ее любимое дитя, ее Сереженька.
— Тетушка! — приблизился генерал, — тетушка… мы сейчас… мы сейчас… — голос у него
дрожал и падал, — нанимаем лошадей и едем за
город… Восхитительнейший вид… пуант… мы шли вас приглашать.
Бывало,
дрожишь с утра раннего в
городе, где-нибудь за углом от людей хоронишься да дожидаешься купцов.
И Милорд залаял басом: «Гав! гав!» Оказалось, что мальчиков задержали в
городе, в Гостином дворе (там они ходили и все спрашивали, где продается порох). Володя как вошел в переднюю, так и зарыдал и бросился матери на шею. Девочки,
дрожа, с ужасом думали о том, что теперь будет, слышали, как папаша повел Володю и Чечевицына к себе в кабинет и долго там говорил с ними; и мамаша тоже говорила и плакала.
Сжатый воздух
дрожал от малейшего звука, и, словно великаны, со всех кровель обеих набережных подымались и неслись вверх по холодному небу столпы дыма, сплетаясь и расплетаясь в дороге, так что, казалось, новые здания вставали над старыми, новый
город складывался в воздухе…
Пуще прежнего вспыхнула Дарья Сергевна, вполне поняв, наконец, ядовитый намек благородной приживалки.
Дрогнули губы, потупились очи, сверкнула слезинка. Не ускользнуло ее смущенье от пытливых взоров Ольги Панфиловны; заметив его, уверилась она в правоте сплетни, ею же пущенной по
городу.
Мысли у Гусева обрываются, и вместо пруда вдруг ни к селу ни к
городу показывается большая бычья голова без глаз, а лошадь и сани уж не едут, а кружатся в черном дыму. Но он все-таки рад, что повидал родных. Радость захватывает у него дыхание, бегает мурашками по телу,
дрожит в пальцах.
Дней через шесть на мельницу приехало следствие. Сняли план мельницы и плотины, измерили для чего-то глубину реки и, пообедав под вербой, уехали, а Архип во все время следствия сидел под колесом,
дрожал и глядел в сумку. Там видел он конверты с пятью печатями. День и ночь глядел он на эти печати и думал, а старуха-верба днем молчала, а ночью плакала. «Дура!» — думал Архип, прислушиваясь к ее плачу. Через неделю Архип шел уже с сумкой в
город.
Ночь стояла лунная и очень свежая, так что я
продрог под легким пледом, но крепко заснул к полуночи и рано утром проснулся уже во Франции, в
городе Перпиньяне.
Но голос его
дрогнул, глаза засверкали, и весь он распалился гневом, когда стал говорить о
городе и людях.
Если вы в одном из
городов Восточной Сибири, лежащих на пути от Иркутска к Томску, посетите городовую больницу и войдете в женское отделение для душевнобольных, то вас прежде всего поразит вид исхудалой, поседевшей страдалицы, сидящей на своей койке с устремленным вдаль остановившимся взглядом и с прижатыми к груди руками. Больная по временам оглашает палату диким неистовым хохотом, от которого вас невольно охватит нервная
дрожь.
По восторженному взгляду его глаз, устремленных на молодую женщину, видно было, что она производит на него сильное впечатление. В тоне его голоса
дрожали страстные ноты, он, видимо, старался говорить мелодично, лаская слух очаровательной хозяйки. С воодушевлением передавал он ей впечатления о своем заграничном путешествии, описывая все виденное и слышанное, жизнь, нравы, удовольствия главных
городов Франции, Италии и Англии.
— Как с кем? Одна. Маменька в губернский
город ездила. Привезла программу, книжки, ну и училась. А задачи с батюшкой делали и в диктовках он тоже пособлял. Вот только жалость: писать как следует не могу… Руки сгрубели. Жать приходилось. Работать… Как возьмусь за перо, так уж беспременно руки
дрожат, — чистосердечным признанием заключила свою речь новенькая и снова широко, простодушно улыбнулась, сверкнув ослепительно-белыми зубами.