Неточные совпадения
— Не возмогу рещи, — продолжал он, вздернув
голову кверху и подкатив глаза так, что видны делались одни воспаленные белки, — не возмогу рещи, сколь многие претерпел я гонения. Если не сподобился, яко
Иона, содержаться во чреве китове, зато в собственном моем чреве содержал беса три года и три месяца… И паки обуреваем был злою женою, по вся дни износившею предо мной звериный свой образ… И паки обуян был жаждою огненною и не утолил гортани своей до сего дня…
Иона отъезжает на несколько шагов, изгибается и отдается тоске… Обращаться к людям он считает уже бесполезным. Но не проходит и пяти минут, как он выпрямляется, встряхивает
головой, словно почувствовал острую боль, и дергает вожжи… Ему невмоготу.
В смутном говоре зазвучал голос
голого. Повозив ногой по лоснящемуся паркету, он спросил у
Ионы...
«Воры! Беда, — мелькнуло в
голове у старика. — Вот оно, вещее, чуяло… беда».
Иона судорожно вздохнул, в ужасе оглянулся, не зная, что делать, куда бежать, кричать. Беда…
Слезы заволокли туманом зал, в тумане запрыгали золотые очки, пломбы, знакомые раскосые блестящие глаза.
Иона давился, всхлипывал, заливая перчатки, галстук, тычась трясущейся
головой в жесткую бороду князя.
— Руководительша, — начал
Иона и засопел от ненависти к
голому, — с зубами лежит, помирает, к утру кончится. А насчет Царствия — это вы верно. Для кой-кого его и нету. В Небесное Царствие в срамном виде без штанов не войдешь. Так ли я говорю?
Молодые люди и девицы держались так, словно ничего изумительного не было в том, что
голый человек разъезжает в поезде и осматривает усадьбы, но старого скорбного
Иону голый поразил и удивил.
Но сегодня особенно щемило у
Ионы в груди от присутствия
голого и еще от чего-то неясного, что и понять было нельзя…
— Зачем умер… Они за границей теперь. За границу отбыли при самом начале, —
Иона заикнулся от злобы, что
голый опять ввяжется и скажет какую-нибудь штучку.
— У… у… у… вот она, история, — пособолезновал
Иона, — беда! То-то Цезарь воет, воет… Я говорю: чего, дурак, воешь среди бела дня? А? Ведь это к покойнику. Так ли я говорю? Молчи, дурак. На свою
голову воешь. Куриный помет нужно прикладывать к щеке — как рукой снимет.
Иона перекосил рот, глаза его налились мутной влагой и руки затряслись. Он что-то хотел молвить, но ничего не молвил, лишь два раза глубоко набрал воздуху. Все с любопытством смотрели то на всезнающего
голого, то на бронзовую старуху. Подкрашенная дама обошла бюст кругом, и даже важный иностранец, хоть и не понимавший русских слов, вперил в спину
голого тяжелый взгляд и долго его не отрывал.
И вот среди молодых оказался немолодой лет сорока, сразу поразивший
Иону. Человек был совершенно
голый, если не считать коротеньких бледно-кофейных штанишек, не доходивших до колен и перетянутых на животе ремнем с бляхой «1-е реальное училище», да еще пенсне на носу, склеенное фиолетовым сургучом. Коричневая застарелая сыпь покрывала сутуловатую спину
голого человека, а ноги у него были разные — правая толще левой, и обе разрисованы на голенях узловатыми венами.
Иона сидел, мутясь, и в нем от слов князя ходил холодок, словно он наглотался мяты. В
голове не было уже никаких мыслей, а так, одни обрывки. Сумерки заметно заползали в комнату. Тугай втолкнул ручку в карман, поморщившись, встал и глянул на часы.
Иона про себя подумал: «Вот чума
голая навязалась, прости Господи», — вздохнул, покрутил
головой и повел дальше.
«Тьфу, окаянный, — злобно и растерянно думал
Иона, косясь на незваного гостя, — принесла нелегкая. И чего Цезарь воет. Ежели кто помрет, то уж пущай этот
голый».
Вечер был подходящий для этого, светлый и теплый, но вот покоя на душе у
Ионы как назло не было. Вероятно, потому, что расстроил и взбудоражил
Иону голый.
Иона, ворча что-то, вступил на террасу, хмуро оглянулся, прогремел ключом и вошел. Мягко шаркая по ковру, он поднялся по лестнице.
Молодые, окружив
Иону, лопотали, как птицы, и все время смеялись, так что
Иона совсем запутался и расстроился, тоскливо думая о чашках, и многозначительно подмигивал Дуньке на
голого.
В
голове у
Ионы все мутилось, и мысли прыгали бестолково, как зайцы из мешка, в разные стороны.
Он прошел боскетную, биллиардную, прошел в черный коридор, гремя, по винтовой лестнице спустился в мрачный нижний этаж, тенью вынырнул из освещенной луной двери на восточную террасу, открыл ее и вышел в парк. Чтобы не слышать первого вопля
Ионы из караулки, воя Цезаря, втянул
голову в плечи и незабытыми тайными тропами нырнул во тьму…