Неточные совпадения
Бурмистр потупил
голову,
— Как приказать изволите!
Два-три денька хорошие,
И сено вашей милости
Все уберем, Бог даст!
Не правда ли, ребятушки?.. —
(Бурмистр воротит к барщине
Широкое лицо.)
За барщину ответила
Проворная Орефьевна,
Бурмистрова кума:
— Вестимо так, Клим Яковлич.
Покуда вёдро
держится,
Убрать бы сено барское,
А наше — подождет!
Она стояла, как и всегда, чрезвычайно прямо
держась, и, когда Кити подошла к этой кучке, говорила с хозяином дома, слегка поворотив к нему
голову.
Он
держался одною рукой за окно остановившейся на углу кареты, из которой высовывались женская
голова в бархатной шляпе и две детские головки, и улыбался и манил рукой зятя.
Сережа, сияя глазами и улыбкой и
держась одною рукой за мать, другою за няню, топотал по ковру жирными
голыми ножками. Нежность любимой няни к матери приводила его в восхищенье.
— Разумеется, я это очень понимаю. Экой дурак старик! Ведь придет же в восемьдесят лет этакая дурь в
голову! Да что, он с виду как? бодр?
держится еще на ногах?
— Как же так вдруг решился?.. — начал было говорить Василий, озадаченный не на шутку таким решеньем, и чуть было не прибавил: «И еще замыслил ехать с человеком, которого видишь в первый раз, который, может быть, и дрянь, и черт знает что!» И, полный недоверия, стал он рассматривать искоса Чичикова и увидел, что он
держался необыкновенно прилично, сохраняя все то же приятное наклоненье
головы несколько набок и почтительно-приветное выражение в лице, так что никак нельзя было узнать, какого роду был Чичиков.
Мими стояла, прислонившись к стене, и, казалось, едва
держалась на ногах; платье на ней было измято и в пуху, чепец сбит на сторону; опухшие глаза были красны,
голова ее тряслась; она не переставала рыдать раздирающим душу голосом и беспрестанно закрывала лицо платком и руками.
Внизу лестницы сидело по одному часовому, которые картинно и симметрически
держались одной рукой за стоявшие около них алебарды, а другою подпирали наклоненные свои
головы, и, казалось, таким образом, более походили на изваяния, чем на живые существа.
— Я? Я — по-дурацки говорю. Потому что ничего не
держится в душе… как в безвоздушном пространстве. Говорю все, что в
голову придет, сам перед собой играю шута горохового, — раздраженно всхрапывал Безбедов; волосы его, высохнув, торчали дыбом, — он выпил вино, забыв чокнуться с Климом, и, держа в руке пустой стакан, сказал, глядя в него: — И боюсь, что на меня, вот — сейчас, откуда-то какой-то страх зверем бросится.
Самгин пошел,
держась близко к заборам и плетням, ощущая сожаление, что у него нет палки, трости. Его пошатывало, все еще кружилась
голова, мучила горькая сухость во рту и резкая боль в глазах.
Стараясь
держаться с ним любезнее, Самгин усердно угощал его, рассказывал о Париже, Тагильский старательно насыщался, молчал и вдруг сказал, тряхнув
головой...
Люди, выгибая спины,
держась за
головы, упирались ногами в землю, толкая друг друга, тихонько извинялись, но, покорствуя силе ветра, шагали все быстрей, точно стремясь догнать улетающее пение...
Встал Славороссов,
держась за крест на груди, откинул космы свои за плечи и величественно поднял звериную
голову.
Варвара сидела у борта,
держась руками за перила, упираясь на руки подбородком,
голова ее дрожала мелкой дрожью, непокрытые волосы шевелились. Клим стоял рядом с нею, вполголоса вспоминая стихи о море, говорить громко было неловко, хотя все пассажиры давно уже пошли спать. Стихов он знал не много, они скоро иссякли, пришлось говорить прозой.
Безбедов торчал на крыше,
держась одной рукой за трубу, балансируя помелом в другой; нелепая фигура его в неподпоясанной блузе и широких штанах была похожа на бутылку, заткнутую круглой пробкой в форме
головы.
Там у стола сидел парень в клетчатом пиджаке и полосатых брюках; тугие щеки его обросли густой желтой шерстью, из больших светло-серых глаз текли слезы, смачивая шерсть, одной рукой он
держался за стол, другой — за сиденье стула; левая нога его,
голая и забинтованная полотенцем выше колена, лежала на деревянном стуле.
Промчался обер-полицмейстер Власовский,
держась за пояс кучера, а за ним, окруженный конвоем, торжественно проехал дядя царя, великий князь Сергей. Хрисанф и Диомидов обнажили
головы. Самгин тоже невольно поднял к фуражке руку, но Маракуев, отвернувшись в сторону, упрекнул Хрисанфа...
Самгин взял лампу и, нахмурясь, отворил дверь, свет лампы упал на зеркало, и в нем он увидел почти незнакомое, уродливо длинное, серое лицо, с двумя темными пятнами на месте глаз, открытый, беззвучно кричавший рот был третьим пятном. Сидела Варвара, подняв руки,
держась за спинку стула, вскинув
голову, и было видно, что подбородок ее трясется.
Испуганный и как во сне, Клим побежал, выскочил за ворота, прислушался; было уже темно и очень тихо, но звука шагов не слыхать. Клим побежал в сторону той улицы, где жил Макаров, и скоро в сумраке, под липами у церковной ограды, увидал Макарова, — он стоял,
держась одной рукой за деревянную балясину ограды, а другая рука его была поднята в уровень
головы, и, хотя Клим не видел в ней револьвера, но, поняв, что Макаров сейчас выстрелит, крикнул...
«Тоже — «объясняющий господин», — подумал Клим, быстро подходя к двери своего дома и оглядываясь. Когда он в столовой зажег свечу, то увидал жену: она, одетая, спала на кушетке в гостиной, оскалив зубы,
держась одной рукой за грудь, а другою за
голову.
У буфета стоял поручик Трифонов,
держась правой рукой за эфес шашки, а левой схватив за ворот лысого человека, который был на
голову выше его; он дергал лысого на себя, отталкивал его и сипел...
Она выработала себе осторожную, скользящую походку и
держалась так прямо, точно на
голове ее стоял сосуд с водою.
«Нашу» — он подчеркнул. Варвара, одной рукой
держась за
голову и размахивая другой, подошла вплотную к нему и заговорила шипящими словами...
Клим покорно ушел, он был рад не смотреть на расплющенного человека. В поисках горничной, переходя из комнаты в комнату, он увидал Лютова; босый, в ночном белье, Лютов стоял у окна,
держась за
голову. Обернувшись на звук шагов, недоуменно мигая, он спросил, показав на улицу нелепым жестом обеих рук...
Клим вскочил с постели, быстро оделся и выбежал в столовую, но в ней было темно, лампа горела только в спальне матери. Варавка стоял в двери,
держась за косяки, точно распятый, он был в халате и в туфлях на
голые ноги, мать торопливо куталась в капот.
Потом иду в ванну или в реку купаться, возвращаюсь — балкон уже отворен; жена в блузе, в легком чепчике, который чуть-чуть
держится, того и гляди слетит с
головы…
Она стригла седые волосы и ходила дома по двору и по саду с открытой
головой, а в праздник и при гостях надевала чепец; но чепец
держался чуть-чуть на маковке, не шел ей и как будто готов был каждую минуту слететь с
головы. Она и сама, просидев пять минут с гостем, извинится и снимет.
Телега ехала с грохотом, прискакивая; прискакивали и мужики; иной сидел прямо,
держась обеими руками за края, другой лежал, положив
голову на третьего, а третий, опершись рукой на локоть, лежал в глубине, а ноги висели через край телеги.
— Ах черт… Чего он! — ворчит с своей кровати Ламберт, — постой, я тебе! Спать не дает… — Он вскакивает наконец с постели, подбегает ко мне и начинает рвать с меня одеяло, но я крепко-крепко
держусь за одеяло, в которое укутался с
головой.
Спекуляция их не должна пропадать даром: я протянул к ним руки, они схватили меня, я крепко
держался за
голые плечи и через минуту стоял на песчаном берегу.
Городовой, дворники и конвойный подняли умирающего, понесли к пролетке и посадили на сиденье. Но он не мог сам
держаться:
голова его заваливалась назад, и всё тело съезжало с сиденья.
Почти черные волосы ее, чрезвычайно густые, закурчавленные как у барана,
держались на
голове ее в виде как бы какой-то огромной шапки.
Восточный склон Сихотэ-Алиня совершенно
голый. Трудно представить себе местность более неприветливую, чем истоки реки Уленгоу. Даже не верится, что здесь был когда-нибудь живой лес. Немногие деревья остались стоять на своих корнях. Сунцай говорил, что раньше здесь
держалось много лосей, отчего и река получила название Буй, что значит «сохатый»; но с тех пор как выгорели леса, все звери ушли, и вся долина Уленгоу превратилась в пустыню.
Заря уже занялась, когда он возвратился домой. Образа человеческого не было на нем, грязь покрывала все платье, лицо приняло дикий и страшный вид, угрюмо и тупо глядели глаза. Сиплым шепотом прогнал он от себя Перфишку и заперся в своей комнате. Он едва
держался на ногах от усталости, но он не лег в постель, а присел на стул у двери и схватился за
голову.
— Смотрите, братцы! — говорил другой, поднимая черепок из горшка, которого одна только уцелевшая половина
держалась на
голове Черевика, — какую шапку надел на себя этот добрый молодец!
Еще одинокий глаз
головы был устремлен на окно, а уже рука, давши знак десятскому,
держалась за деревянную ручку двери, и вдруг на улице поднялся крик…
Я вежливо приподнял фуражку. Мне нравилась эта церемония представления, кажется, тоже первая в моей жизни. Я на время остановился у забора, и мы обменялись с Дембицкой несколькими шутками. Младшая Линдгорст простодушно смеялась. Старшая
держалась в стороне и опять как-то гордо. Когда она повернула
голову, что-то в ее красивом профиле показалось мне знакомо. Прямой нос, слегка выдавшаяся нижняя губа… Точно у Басиной Иты? Нет, та была гораздо смуглее, но красивее и приятнее…
Счастье его — был он трезвый, а они — пьяные, он как-то, с божьей помощью, вытянулся подо льдом-то,
держится вверх лицом посередь проруби, дышит, а они не могут достать его, покидали некоторое время в голову-то ему ледяшками и ушли — дескать, сам потонет!
— Батюшка! — выла Петровна, протягивая одну руку к нему, а другой
держась за
голову. — Верно, батюшка, вру ведь я! Иду я, а к вашему забору следы, и снег обмят в одном месте, я через забор и заглянула, и вижу — лежит он…
Когда молодые достигнут полного возраста, что бывает в исходе июля, то старые травники
держатся с выводками по открытым,
голым берегам прудов, озер и речных заливов; любят также шататься около грязей.
Кулички-воробьи прилетают довольно поздно, во второй половине апреля, и оказываются предпочтительно по
голым, плоским, не заросшим травою грязным берегам прудов; впрочем, попадаются иногда по краям весенних луж. Они всегда появляются небольшими стайками и бегают довольно кучно,
держатся весною не долее двух педель и потом пропадают до исхода июля или начала августа.
В отношении к охоте огромные реки решительно невыгодны: полая вода так долго стоит на низких местах, затопив десятки верст луговой стороны, что уже вся птица давно сидит на гнездах, когда вода пойдет на убыль. Весной, по краям разливов только,
держатся утки и кулики, да осенью пролетные стаи, собираясь в дальний поход, появляются по
голым берегам больших рек, и то на самое короткое время. Все это для стрельбы не представляет никаких удобств.
Рябчики в начале мая садятся на гнезда, которые вьют весьма незатейливо, всегда в лесу на
голой земле, из сухой травы, древесных листьев и даже мелких тоненьких прутиков; тока у них бывают в марте; самка кладет от десяти до пятнадцати яиц; она сидит на них одна, без участия самца, в продолжение трех недель; молодые очень скоро начинают бегать; до совершенного их возраста матка
держится с ними предпочтительно в частом и даже мелком лесу, по оврагам, около лесных речек и ручьев.
Вообще они гораздо уединеннее, строже меньших своих братии, простых тетеревов,
держатся постоянно в крупном лесу, где и вьют гнезда их курочки на
голой земле, в небольших ямках.
Но песочник нигде больше не живет, как по песчаным берегам озер, прудов и предпочтительно по берегам больших и средних рек; около них, на
голом песке, выводит своих детей и
держится с молодыми до отлета; итак, мудрено его причислить к полевой дичи.
— Своего положения? — подсказал Ганя затруднившемуся генералу. — Она понимает; вы на нее не сердитесь. Я, впрочем, тогда же намылил
голову, чтобы в чужие дела не совались. И, однако, до сих пор всё тем только у нас в доме и
держится, что последнего слова еще не сказано, а гроза грянет. Если сегодня скажется последнее слово, стало быть, и все скажется.
Держась рукой за воображаемую цепочку и в то же время оскаливаясь, приседая, как мартышка, часто моргая веками и почесывая себе то зад, то волосы на
голове, он пел гнусавым, однотонным и печальным голосом, коверкая слова...
Швейцар Симеон помогает кому-то раздеться в передней. Женя заглядывает туда,
держась обеими руками за дверные косяки, но тотчас же оборачивается назад и на ходу пожимает плечами и отрицательно трясет
головой.
Передо мной стоял великан необыкновенной толщины; в нем было двенадцать вершков роста и двенадцать пуд веса, как я после узнал; он был одет в казакин и в широчайшие плисовые шальвары; на макушке толстой
головы чуть
держалась вышитая золотом запачканная тюбетейка; шеи у него не было;
голова с подзобком плотно лежала на широких плечах; огромная саблища тащилась по земле — и я почувствовал невольный страх: мне сейчас представилось, что таков должен быть коварный Тиссаферн, предводитель персидских войск, сражавшихся против младшего Кира.
Благодаря выпитому пуншу он едва
держался на ногах и сам даже выносить ничего не мог из вещей, а позвал для этого дворника и едва сминающимся языком говорил ему: «Ну, ну, выноси; тебе заплатят; не даром!» Макар Григорьев только посматривал на него и покачивал
головой, и когда Ванька подошел было проститься к нему и хотел с ним расцеловаться, Макар Григорьев подставил ему щеку, а не губы.