Неточные совпадения
Городничий (в сторону,
с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да
с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги:
говорят,
с одной стороны, неприятности насчет задержки
лошадей, а ведь,
с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?
— Я нахожу, что это очень благородно, —
говорила про это Бетси
с княгиней Мягкою. — Зачем выдавать на почтовых
лошадей, когда все знают, что везде теперь железные дороги?
Левин смотрел перед собой и видел стадо, потом увидал свою тележку, запряженную Вороным, и кучера, который, подъехав к стаду,
поговорил что-то
с пастухом; потом он уже вблизи от себя услыхал звук колес и фырканье сытой
лошади; но он так был поглощен своими мыслями, что он и не подумал о том, зачем едет к нему кучер.
Он слышал, как его
лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать
с другой стороны сарая
с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом
говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание
лошадей и каркание бекаса.
Нынче скачки, его
лошади скачут, он едет. Очень рада. Но ты подумай обо мне, представь себе мое положение… Да что
говорить про это! — Она улыбнулась. — Так о чем же он
говорил с тобой?
Пока седлали
лошадь, Левин опять подозвал вертевшегося на виду приказчика, чтобы помириться
с ним, и стал
говорить ему о предстоящих весенних работах и хозяйственных планах.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали к нему. К своему несчастию, он чувствовал, что был цел и невредим.
Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог
говорить ни
с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей
с головы фуражки, пошел прочь от гипподрома, сам не зная куда. Он чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
— Ты
говоришь о хорошенькой женщине, как об английской
лошади, — сказал Грушницкий
с негодованием.
Несмотря на увещания папа и Володи, который
с удивительным молодечеством
говорил, что это ничего и что он очень любит, когда
лошадь несет, бедняжка maman продолжала твердить, что она все гулянье будет мучиться.
Посреди улицы стояла коляска, щегольская и барская, запряженная парой горячих серых
лошадей; седоков не было, и сам кучер, слезши
с козел, стоял подле;
лошадей держали под уздцы. Кругом теснилось множество народу, впереди всех полицейские. У одного из них был в руках зажженный фонарик, которым он, нагибаясь, освещал что-то на мостовой, у самых колес. Все
говорили, кричали, ахали; кучер казался в недоумении и изредка повторял...
Изо ста кроликов никогда не составится
лошадь, изо ста подозрений никогда не составится доказательства, ведь вот как одна английская пословица
говорит, да ведь это только благоразумие-с, а со страстями-то, со страстями попробуйте справиться, потому и следователь человек-с.
— Случилось это у них утром, — продолжала, торопясь, Пульхерия Александровна. — После того она тотчас же приказала заложить
лошадей, чтоб сейчас же после обеда и ехать в город, потому что она всегда в таких случаях в город ездила; кушала за обедом,
говорят,
с большим аппетитом…
— Я здесь
с коляской, но и для твоего тарантаса есть тройка, — хлопотливо
говорил Николай Петрович, между тем как Аркадий пил воду из железного ковшика, принесенного хозяйкой постоялого двора, а Базаров закурил трубку и подошел к ямщику, отпрягавшему
лошадей, — только коляска двухместная, и вот я не знаю, как твой приятель…
— Подруги упрекают меня, дескать — польстилась девушка на деньги, —
говорила Телепнева, добывая щипчиками конфекты из коробки. — Особенно язвит Лидия, по ее законам необходимо жить
с милым и чтобы — в шалаше. Но — я бытовая и водевильная, для меня необходим приличный домик и свои
лошади. Мне заявлено: «У вас, Телепнева, совершенно отсутствует понимание драматизма». Это сказал не кто-нибудь, а — сам, он, который сочиняет драмы. А
с милым без драмы — не прожить, как это доказано в стихах и прозе…
Он всегда
говорил, что на мужике далеко не уедешь, что есть только одна
лошадь, способная сдвинуть воз, — интеллигенция. Клим знал, что интеллигенция — это отец, дед, мама, все знакомые и, конечно, сам Варавка, который может сдвинуть какой угодно тяжелый воз. Но было странно, что доктор, тоже очень сильный человек, не соглашался
с Варавкой; сердито выкатывая черные глаза, он кричал...
Разгорался спор, как и ожидал Самгин. Экипажей и красивых женщин становилось как будто все больше. Обогнала пара крупных, рыжих
лошадей, в коляске сидели, смеясь, две женщины, против них тучный, лысый человек
с седыми усами; приподняв над головою цилиндр, он
говорил что-то, обращаясь к толпе, надувал красные щеки, смешно двигал усами, ему аплодировали. Подул ветер и, смешав говор, смех, аплодисменты, фырканье
лошадей, придал шуму хоровую силу.
Матрена. Гадать увезли, далеко, верст за шестьдесят,
говорят. Барыня какая-то нарочно за ней
лошадей присылала. Лакей сказывал, который приезжал-то, что барыня эта расстроилась
с барином.
Она, накинув на себя меховую кацавейку и накрыв голову косынкой, молча сделала ему знак идти за собой и повела его в сад. Там, сидя на скамье Веры, она два часа
говорила с ним и потом воротилась, глядя себе под ноги, домой, а он, не зашедши к ней, точно убитый, отправился к себе, велел камердинеру уложиться, послал за почтовыми
лошадьми и уехал в свою деревню, куда несколько лет не заглядывал.
— Как угодно! —
с торопливой покорностью
говорил Иван Иванович и обращался к
лошадям.
— А ты не слушай его: он там насмотрелся на каких-нибудь англичанок да полячек! те еще в девках одни ходят по улицам, переписку ведут
с мужчинами и верхом скачут на
лошадях. Этого, что ли, братец хочет? Вот постой, я
поговорю с ним…
— Еще что Татьяна Марковна скажет! —
говорила раздражительно, как будто
с досадой уступая, Марья Егоровна, когда уже
лошади были поданы, чтобы ехать в город. — Если она не согласится, я тебе никогда не прощу этого срама! Слышишь?
Только приедешь куда-нибудь, только скинешь
с себя все и расположишься у теплой печки, как уж
говорят, что
лошади готовы.
И это еще,
говорят, безделица в сравнении
с предстоящими грязями, где
лошадь уходит совсем.
Потом (это уж такой обычай) идут все спускать
лошадей на Лену: «На руках спустим», —
говорят они, и каждую
лошадь берут человека четыре, начинают вести
с горы и ведут, пока
лошади и сами смирно идут, а когда начинается самое крутое место, они все рассыпаются, и
лошади мчатся до тех пор, пока захотят остановиться.
Мы вторую станцию едем от Усть-Маи, или Алданского селения. Вчера сделали тридцать одну версту, тоже по болотам, но те болота ничто в сравнении
с нынешними. Станция положена, по их милости, всего семнадцать верст. Мы встали со светом, поехали еще по утреннему морозу;
лошади скользят на каждом шагу; они не подкованы. Князь Оболенский
говорит, что они тверже копытами, оттого будто, что овса не едят.
Я — ничего себе: всматривался в открывшиеся теперь совсем подробности нового берега, глядел не без удовольствия, как скачут через камни, точно бешеные белые
лошади, буруны, кипя пеной; наблюдал, как начальство беспокоится, как появляется иногда и задумчиво поглядывает на рифы адмирал, как все примолкли и почти не
говорят друг
с другом.
Стали встречаться села
с большими запасами хлеба, сена,
лошади, рогатый скот, домашняя птица. Дорога все — Лена, чудесная, проторенная частой ездой между Иркутском, селами и приисками. «А что, смирны ли у вас
лошади?» — спросишь на станции. «Чего не смирны? словно овцы: видите, запряжены, никто их не держит, а стоят». — «Как же так? а мне надо бы
лошадей побойчее», —
говорил я, сбивая их. «
Лошадей тебе побойчее?» — «Ну да». — «Да эти-то ведь настоящие черти: их и не удержишь ничем». И оно действительно так.
Поговорив немного
с хозяином и помолчав
с хозяйкой, мы объявили, что хотим гулять. Сейчас явилась опять толпа проводников и другая
с верховыми
лошадьми. На одной площадке, под большим деревом, мы видели много этих
лошадей. Трое или четверо наших сели на
лошадей и скрылись
с проводниками.
— Нельзя нашему брату, Василий Карлыч, — заговорил остроносый худой старик. — Ты
говоришь, зачем
лошадь пустил в хлеб, а кто ее пускал: я день-деньской, а день — что год, намахался косой, либо что заснул в ночном, а она у тебя в овсах, а ты
с меня шкуру дерешь.
— Матушка ты наша, Надежда Васильевна, —
говорила одна сгорбленная старушка, — ты поживи
с нами подоле, так ее своими глазыньками увидишь. Мужику какое житье: знает он свою пашню да
лошадь, а баба весь дом везет, в поле колотится в страду, как каторжная, да
с ребятишками смертыньку постоянную принимает.
Было темно, но звезды на небе уже
говорили, что солнце приближается к горизонту. Морозило… Термометр показывал — 34°
С. Гривы, спины и морды
лошадей заиндевели. Когда мы тронулись в дорогу, только что начинало светать.
Наконец мы, однако, сошлись
с ним на двадцати рублях. Он отправился за
лошадьми и чрез час привел их целых пять на выбор.
Лошади оказались порядочные, хотя гривы и хвосты у них были спутанные и животы — большие, растянутые, как барабан.
С Филофеем пришло двое его братьев, нисколько на него не похожих. Маленькие, черноглазые, востроносые, они, точно, производили впечатление ребят «шустрых»,
говорили много и скоро — «лопотали», как выразился Ермолай, но старшому покорялись.
На разъездах, переправах и в других тому подобных местах люди Вячеслава Илларионыча не шумят и не кричат; напротив, раздвигая народ или вызывая карету,
говорят приятным горловым баритоном: «Позвольте, позвольте, дайте генералу Хвалынскому пройти», или: «Генерала Хвалынского экипаж…» Экипаж, правда, у Хвалынского формы довольно старинной; на лакеях ливрея довольно потертая (о том, что она серая
с красными выпушками, кажется, едва ли нужно упомянуть);
лошади тоже довольно пожили и послужили на своем веку, но на щегольство Вячеслав Илларионыч притязаний не имеет и не считает даже званию своему приличным пускать пыль в глаза.
Вечером я сидел
с Дерсу у костра и беседовал
с ним о дальнейшем маршруте по реке Лефу. Гольд
говорил, что далее пойдут обширные болота и бездорожье, и советовал плыть на лодке, а
лошадей и часть команды оставить в Ляличах. Совет его был вполне благоразумный. Я последовал ему и только изменил местопребывание команды.
— В ту пору воз
с сеном плохо навили, —
говорил он, — и начал он по дороге на сторону валиться. Мужик-то
лошадь под уздцы вел, а я сбоку шел, плечом подпирал. Ну, и случилось.
— Тебя? — произнес запорожец
с таким видом,
с каким
говорит дядька четырехлетнему своему воспитаннику, просящему посадить его на настоящую, на большую
лошадь. — Что ты будешь там делать? Нет, не можно. — При этом на лице его выразилась значительная мина. — Мы, брат, будем
с царицей толковать про свое.
Меня, старого москвича и, главное, старого пожарного, резануло это слово. Москва, любовавшаяся своим знаменитым пожарным обозом — сперва на красавцах
лошадях, подобранных по мастям, а потом бесшумными автомобилями, сверкающими медными шлемами, —
с гордостью
говорила...
В тот день, когда произошла история
с дыркой, он подошел ко мне на ипподроме за советом: записывать ли ему свою
лошадь на следующий приз, имеет ли она шансы? На подъезде, после окончания бегов, мы случайно еще раз встретились, и он предложил по случаю дождя довезти меня в своем экипаже до дому. Я отказывался,
говоря, что еду на Самотеку, а это ему не по пути, но он уговорил меня и, отпустив кучера, лихо домчал в своем шарабане до Самотеки, где я зашел к моему старому другу художнику Павлику Яковлеву.
Дешерт стал одеваться, крича, что он умрет в дороге, но не останется ни минуты в доме, где смеются над умирающим родственником. Вскоре
лошади Дешерта были поданы к крыльцу, и он, обвязанный и закутанный, ни
с кем не прощаясь, уселся в бричку и уехал. Весь дом точно посветлел. На кухне
говорили вечером, каково-то у такого пана «людям», и приводили примеры панского бесчеловечья…
Возвращая новому Полкану подорожную, староста
говорил: — Его превосходительству
с честною его фамилией потребно пятьдесят
лошадей, а у нас только тридцать налицо, другие в разгоне.
— Ну,
с богом теперь! —
говорила Таисья, поворачивая
лошадь к Самосадке.
— Конешно, родителей укорять не приходится, — тянет солдат, не обращаясь собственно ни к кому. — Бог за это накажет… А только на моих памятях это было, Татьяна Ивановна, как вы весь наш дом горбом воротили. За то вас и в дом к нам взяли из бедной семьи, как
лошадь двужильная бывает. Да-с… Что же, бог труды любит, даже это и по нашей солдатской части, а потрудится человек — его и поберечь надо. Скотину, и ту жалеют… Так я
говорю, Макар?
Будь принята эта мера
с осени, тысячи
лошадей были бы спасены, а теперь скотина уже обессилела, и, как
говорили старики, «корм ее ел, а не она корм».
Германская революция была во всем разгаре. Старик Райнер оставался дома и не принимал в ней, по-видимому, никакого непосредственного участия, но к нему беспрестанно заезжали какие-то новые люди. Он всегда
говорил с этими людьми, запершись в своем кабинете, давал им проводников,
лошадей и денег и сам находился в постоянном волнении.
— Ну, положим! Эти женщины врут, как зеленые
лошади. Поди-ка
поговори с ней о ее первом падении. Такого наплетет.
Сначала отец не встревожился этим и
говорил, что
лошадям будет легче, потому что подмерзло, мы же
с сестрицей радовались, глядя на опрятную белизну полей; но снег продолжал идти час от часу сильнее и к вечеру выпал
с лишком в полторы четверти; езда сделалась ужасно тяжела, и мы едва тащились шагом, потому что мокрый снег прилипал к колесам и даже тормозил их.
— Василий, —
говорю я, когда замечаю, что он начинает удить рыбу на козлах, — пусти меня на козлы, голубчик. — Василий соглашается. Мы переменяемся местами: он тотчас же начинает храпеть и разваливается так, что в бричке уже не остается больше ни для кого места; а передо мной открывается
с высоты, которую я занимаю, самая приятная картина: наши четыре
лошади, Неручинская, Дьячок, Левая коренная и Аптекарь, все изученные мною до малейших подробностей и оттенков свойств каждой.
— Все мы, и я и господа чиновники, — продолжал между тем Постен, — стали ему
говорить, что нельзя же это, наконец, и что он хоть и муж, но будет отвечать по закону… Он, вероятно, чтобы замять это как-нибудь, предложил Клеопатре Петровне вексель, но вскоре же затем,
с новыми угрозами, стал требовать его назад… Что же оставалось
с подобным человеком делать, кроме того, что я предложил ей мой экипаж и
лошадей, чтобы она ехала сюда.
— А черт его знает! — отвечал тот. — И вот тоже дворовая эта шаварда, — продолжал он, показывая головой в ту сторону, куда ушел Иван, — все завидует теперь, что нам, мужикам, жизнь хороша, а им — нет. «Вы,
говорит, живете как вольные, а мы — как каторжные». — «Да есть ли,
говорю, у вас разум-то на воле жить: — ежели,
говорю, лошадь-то
с рожденья своего взнуздана была, так, по-моему, ей взнузданной и околевать приходится».
«Да вот,
говорит, что: вчерашний день мы все пьяные ездили на охоту верхами, и один,
говорит, у меня охотник
с лошади свалился, прямо виском на пенек, и убился.