Неточные совпадения
— Ничего, — гуляй, — сказал Вася приятным мягким баском.
На его широких плечах — коричневый армяк, подпоясан
веревкой, шея обмотана синим шарфом,
на ногах — рыжие солдатские сапоги; он опирался обеими руками
на толстую суковатую палку и,
глядя сверху вниз
на Самгина, говорил...
Игрушки и машины, колокола и экипажи, работы ювелиров и рояли, цветистый казанский сафьян, такой ласковый
на ощупь, горы сахара, огромные кучи пеньковых
веревок и просмоленных канатов, часовня, построенная из стеариновых свеч, изумительной красоты меха Сорокоумовского и железо с Урала, кладки ароматного мыла, отлично дубленные кожи, изделия из щетины — пред этими грудами неисчислимых богатств собирались небольшие группы людей и,
глядя на грандиозный труд своей родины, несколько смущали Самгина, охлаждая молчанием своим его повышенное настроение.
Они не знали, куда деться от жара, и велели мальчишке-китайцу махать привешенным к потолку, во всю длину столовой, исполинским веером. Это просто широкий кусок полотна с кисейной бахромой; от него к дверям протянуты снурки, за которые слуга дергает и освежает комнату. Но,
глядя на эту затею, не можешь отделаться от мысли, что это — искусственная, временная прохлада, что вот только перестанет слуга дергать за
веревку, сейчас
на вас опять как будто наденут в бане шубу.
— А ты? — несокрушимо спокойно спрашивал певчий, не
глядя на него. —
Верёвки вьёшь?
Он ушёл
на завод и долго сидел там,
глядя, как бородатый Михайло, пятясь задом, шлихтует
верёвку, протирая её поочерёдно то конским волосом, то мокрой тряпицей. Мужик размахивал руками так, как будто ему хотелось идти вперёд, а кто-то толкает его в грудь и он невольно пятится назад. Под ноги ему подвернулась бобина, он оттолкнул её, ударив пяткой. Конус дерева откатился и, сделав полукруг, снова лёг под ноги, и снова Михайло, не оглядываясь, отшвырнул его, а он опять подкатился под ноги.
— Он-то? Он — конокрад… Три года прошло с той поры, как я видела его. Семнадцать лет тогда было мне… Его однажды поймали, избили и привезли к нам
на двор. Он лежал в телеге, скрученный
верёвками, и молчал,
глядя на меня… я стояла
на крыльце. Помню, утро было такое ясное — это было рано утром, и все у нас ещё спали…
Тот подошел и, вынув перочинный ножик, разрезал
веревку в нескольких местах. Лицо бродяги было бледно; глаза
глядели хотя и угрюмо, но совершенно сознательно, так что молодой человек нисколько не колебался исполнить обращенную к нему просьбу Бесприютного. Последний встал
на ноги, кивнул головой и, потупясь, быстро вышел из камеры. Протягивая перед собой руки, пошел за ним и Хомяк.
Никита (поднимается). Ну как я пойду? Как я образ возьму? Как я ей в очи
гляну? (Ложится опять.) Ох, кабы дыра в землю, ушел бы. Не видали б меня люди, не видал бы никого. (Опять поднимается.) Да не пойду я… Пропадай они совсем. Не пойду. (Снимает сапоги и берет
веревку; делает из нее петлю, прикидывает
на шею.) Так-то вот.
— С ханом не можнá наливка пить, — чинно и сдержанно ответил татарин. — Хан балшой человек. Один пьет, никаво не
глядит. Не можнá
глядеть — хан голова руби, шея
на веревка, ножá
на горлá.
— Можно-с, — и он направился ко мне, но Гуськов торопливо взял стакан у меня из рук и понес его адъютанту, стараясь притом не
глядеть на него. Но, не обратив вниманья
на веревку, натягивающую палатку, Гуськов спотыкнулся
на нее и, выпустив из рук стакан, упал
на руки.
Так он жил год, два, три, иногда отступая от этого строгого порядка жизни, но большей частью возвращаясь к нему. Управляя своим воображением, он освободился от непроизвольных галлюцинаций. Только изредка
на него находили припадки бессонницы и видения, рожи, и тогда он
глядел на отдушник и соображал, как он укрепит
веревку, как сделает петлю и повесится. Но припадки эти продолжались недолго. Он преодолевал их.