Неточные совпадения
Мужик этот с длинною талией принялся грызть что-то в стене, старушка стала протягивать ноги во всю длину вагона и наполнила его черным облаком; потом что-то страшно заскрипело и застучало, как будто раздирали кого-то; потом красный огонь ослепил
глаза, и потом всё
закрылось стеной.
Со всех сторон полетели восклицания. Раскольников молчал, не спуская
глаз с Сони, изредка, но быстро переводя их на Лужина. Соня стояла на том же месте, как без памяти: она почти даже не была и удивлена. Вдруг краска залила ей все лицо; она вскрикнула и
закрылась руками.
Город с утра сердито заворчал и распахнулся, открылись окна домов, двери, ворота, солидные люди поехали куда-то на собственных лошадях, по улицам зашагали пешеходы с тростями, с палками в руках, нахлобучив шляпы и фуражки на
глаза, готовые к бою; но к вечеру пронесся слух, что «союзники» собрались на Старой площади, тяжко избили двух евреев и фельдшерицу Личкус, — улицы снова опустели, окна
закрылись, город уныло притих.
Девочка некоторое время слушала и спешила-спешила, наклонив голову и
закрывшись вуалем, боясь и трепеща, но вдруг остановилась, откинула вуаль с своего очень недурного, сколько помню, но худенького лица и с сверкающими
глазами крикнула нам...
Ты всегда
закрываешься, тогда как честный вид твой и красные щеки прямо свидетельствуют, что ты мог бы смотреть всем в
глаза с полною невинностью.
Луна взошла, но туман был так силен, что фрегат то пропадал из
глаз, то вдруг появлялся; не раз мы его совсем теряли из виду и тогда правили по звездам, но и те
закрывались.
Глаза у ней
закрылись, мелкие и частые зубы были наруже.
Глаза его
закрывались от усталости.
Внутренность рощи, влажной от дождя, беспрестанно изменялась, смотря по тому, светило ли солнце, или
закрывалось облаком; она то озарялась вся, словно вдруг в ней все улыбнулось: тонкие стволы не слишком частых берез внезапно принимали нежный отблеск белого шелка, лежавшие на земле мелкие листья вдруг пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед
глазами; то вдруг опять все кругом слегка синело: яркие краски мгновенно гасли, березы стояли все белые, без блеску, белые, как только что выпавший снег, до которого еще не коснулся холодно играющий луч зимнего солнца; и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь.
У другой бабы, молодой женщины лет двадцати пяти,
глаза были красны и влажны, и все лицо опухло от плача; поравнявшись с нами, она перестала голосить и
закрылась рукавом…
Глаза ее, покрытые старческою влагой, едва выглядывали из-под толстых, как бы опухших век (один
глаз даже почти совсем
закрылся, так что на его месте видно было только мигающее веко); большой нос, точно цитадель, господствовал над мясистыми щеками, которых не пробороздила еще ни одна морщина; подбородок был украшен приличествующим зобом.
Иногда голубка не хочет целоваться, и голубь долго старается разжать ей стиснутый носик; обыкновенно же оба соединяют свои разинутые носы и
глаза обоих часто
закрываются от удовольствия…
Лицо подергивалось ритмически пробегавшими по нем переливами;
глаза то
закрывались, то открывались опять, брови тревожно двигались, и во всех чертах пробивался вопрос, тяжелое усилие мысли и воображения.
Голова и
глаз перестали болеть, но зато
глаз совершенно
закрылся, запух, и все ушибленное место посинело.
С подавленным негодованием отвел он
глаза от неделикатного гостя, пробормотал себе что-то под нос и молча
закрылся газетой.
Тяжелая, скрипучая, непрозрачная дверь
закрылась, и тотчас же с болью раскрылось сердце широко — еще шире: — настежь. Ее губы — мои, я пил, пил, отрывался, молча глядел в распахнутые мне
глаза — и опять…
Она смотрела на меня, крепко вцепившись в ручки кресла, — смотрела, пока
глаза совсем не
закрылись.
Усталость отняла у меня последние силы;
глаза мои
закрывались от слабости.
Вот он сидит в вольтеровских креслах. Перед ним лист бумаги, на котором набросано несколько стихов. Он то наклонится над листом и сделает какую-нибудь поправку или прибавит два-три стиха, то опрокинется на спинку кресел и задумается. На губах блуждает улыбка; видно, что он только лишь отвел их от полной чаши счастия.
Глаза у него
закроются томно, как у дремлющего кота, или вдруг сверкнут огнем внутреннего волнения.
Она пытается умильно прикрыть
глаза, но эти
глаза, объемом в трехкопеечную монету, не
закрываются, и ее лицо, сморщившись, принимает неприятное выражение.
Незадолго перед праздниками у меня страшно вспухли веки и совсем
закрылись глаза, хозяева испугались, что я ослепну, да и сам я испугался.
— Il у a quelqu'un, [Здесь кто-то есть (франц.).] — сказала маска, останавливаясь. Ложа действительно была занята. На бархатном диванчике, близко друг к другу, сидели уланский офицер и молоденькая, хорошенькая белокуро-кудрявая женщина в домино, с снятой маской. Увидав выпрямившуюся во весь рост и гневную фигуру Николая, белокурая женщина поспешно
закрылась маской, уланский же офицер, остолбенев от ужаса, не вставая с дивана, глядел на Николая остановившимися
глазами.
Саша, опьяненный новым положением, кокетничал напропалую. Чем больше в маленькую гейшину руку всовывали билетиков, тем веселее и задорнее блистали из узких прорезов в маске
глаза у кокетливой японки. Гейша приседала, поднимала тоненькие пальчики, хихикала задушенным голосом, помахивала веером, похлопывала им по плечу того или другого мужчину и потом
закрывалась веером, и поминутно распускала свой розовый зонтик. Нехитрые приемы, впрочем, достаточные для обольщения всех, поклоняющихся актрисе Каштановой.
— Копеечки бы сейчас же на глаза-то наложить, а то — остеклеют, не
закроются, другого звать будут…
Говоря о колдовстве, она понижала голос до жуткого шёпота, её круглые розовые щёки и полная, налитая жиром шея бледнели,
глаза почти
закрывались, в словах шелестело что-то безнадёжное и покорное. Она рассказывала, как ведуны вырезывают человечий след и наговорами на нём сушат кровь человека, как пускают по ветру килы [Кила — грыжа — Ред.] и лихорадки на людей, загоняют под копыта лошадей гвозди, сделанные из гробовой доски, а ночью в стойло приходит мертвец, хозяин гроба, и мучает лошадь, ломая ей ноги.
По стене зашуршало — Матвей поднял голову, и взгляд его встретился с бойким блеском чьих-то весёлых
глаз; он вспомнил обещание мачехи, весь вспыхнул томным жаром и, с головой
закрывшись одеялом, подумал со страхом...
Кожемякин, шагая тихонько, видел через плечо Вани Хряпова пёстрый венчик на лбу усопшего, жёлтые прядки волос, тёмные руки, сложенные на бугре чёрного сюртука. В гробу Хряпов стал благообразнее — красные, мокрые
глаза крепко
закрылись, ехидная улыбка погасла, клыки спрятались под усами, а провалившийся рот как будто даже улыбался другой улыбкой, добродушной и виноватой, точно говоря...
— Резеда, — шепнул он, и
глаза его опять
закрылись.
Разыскав гостиницу, куда меня пригласил Кук, я был проведен к нему, застав его в постели. При шуме Кук открыл
глаза, но они снова
закрылись. Он опять открыл их. Но все равно он спал. По крайнему усилию этих спящих, тупо открытых
глаз я видел, что он силится сказать нечто любезное. Усталость, надо быть, была велика. Обессилев, Кук вздохнул, пролепетал, узнав меня: «Устраивайтесь», — и с треском завалился на другой бок.
Боярин приподнялся, лицо его покрылось живым румянцем, его жадные взоры, устремленные на дверь хижины, горели нетерпением… Священник вошел, и чрез несколько минут на оживившемся лице примиренного с небесами изобразилось кроткое веселие и спокойствие праведника: господь допустил его произнести молитву: «Днесь, сыне божий, причастника мя приими!» Он соединился с своим искупителем; и когда
глаза его
закрылись навеки, Митя, почтив прах его последним целованием, сказал тихим голосом...
Но в нем уже не принимал участия Нефед: сначала он прислонился спиною к лодке и, не выпуская изо рта трубки, стал как словно слушать; мало-помалу, однако ж,
глаза его
закрылись, губы отвисли, голова покачнулась на сторону и увлекла за собою туловище, которое, свешиваясь постепенно набок, грохнулось наконец на землю.
Мужчины, конечно, не обратили бы на нее внимания: сидеть с понурою головою — для молодой дело обычное; но лукавые
глаза баб, которые на свадьбах занимаются не столько бражничеством, сколько сплетками, верно, заметили бы признаки особенной какой-то неловкости, смущения и даже душевной тоски, обозначавшейся на лице молодки. «Глянь-кась, касатка, молодая-то невесела как: лица нетути!» — «Должно быть, испорченная либо хворая…» — «Парень, стало, не по ндраву…» — «Хошь бы разочек глазком взглянула; с утра все так-то: сидит платочком
закрывшись — сидит не смигнет, словно на белый на свет смотреть совестится…» — «И то, может статься, совестится; жила не на миру, не в деревне с людьми жила: кто ее ведает, какая она!..» Такого рода доводы подтверждались, впрочем, наблюдениями, сделанными двумя бабами, которым довелось присутствовать при расставанье Дуни с отцом.
Когда бабушка умерла, ее положили в длинный, узкий гроб и прикрыли двумя пятаками ее
глаза, которые не хотели
закрываться.
Кончив письмо, Лаптев лег в постель. От усталости сами
закрывались глаза, но почему-то не спалось; казалось, что мешает уличный шум. Стадо прогнали мимо и играли на рожке, потом вскоре зазвонили к ранней обедне. То телега проедет со скрипом, то раздастся голос какой-нибудь бабы, идущей на рынок. И воробьи чирикали все время.
Кухарка принесла самовар. Полина Николаевна заварила чай и, все еще дрожа, — в комнате было холодно, — стала бранить певцов, которые пели в Девятой симфонии. У нее
закрывались глаза от утомления. Она выпила один стакан, потом другой, потом третий.
Но едва лишь дверь за ней
закрылась, как всякое выражение важности и строгости мгновенно исчезло с лица Капитолины Марковны: она встала, на цыпочках подбежала к Литвинову и, вся сгорбившись и стараясь заглянутъ ему в
глаза, заговорила трепетным, слезливым шепотом.
В числе лиц, собравшихся 18 августа к двенадцати часам на площадку железной дороги, находился и Литвинов. Незадолго перед тем он встретил Ирину: она сидела в открытой карете с своим мужем и другим, уже пожилым, господином. Она увидала Литвинова, и он это заметил; что-то темное пробежало по ее
глазам, но она тотчас же
закрылась от него зонтиком.
Ему показалось, что
глаза его выкатились, вылезли на лоб, как у старика Полуэктова, и что они останутся навсегда так, болезненно вытаращенными, никогда уже не
закроются и каждый человек может увидать в них преступление.
— Это ты… избавитель мой?..» — повторяла она, обвив руками его шею; но вдруг
глаза ее
закрылись, и она без чувств упала на грудь Рославлева.
А эта вся… одна,
закрывшись диким тмином, в сто
глаз и столько же ушей все слушает, все видит; и не птичка, не тот, кто ходит где-то по земле, а все, все разом оковало ее, и вот она, вы видите, какая! Не знаю, впрочем, сумел ли я хоть плохо передать холсту, что думал и что хотелось бы сказать этой картиной чувству, — докончил тихо Истомин, осторожно поставив картон на свободное кресло.
И долго, долго иной раз застоится здесь, забывшись, мой прохожий и потом,
закрывшись воротником, зашагает, выглядывая одним
глазом, как Оден северной саги, потерявший свой другой
глаз при покушении украсть меду поэзии у Гунледа.
— Не буду. Это так, — прошептал он и поцеловал ее влажную, длинную руку и потом милые
глаза, которые
закрывались, пока он целовал их.
Глаза его тотчас
закрывались, голова мерно опускалась, и только изредка слышалось: «C'est du Steibelt, n'est-ce pas?
— Про… уйди ты!.. уйди к дьяволу! — вдруг крикнул Челкаш и сел на песке. Лицо у него было бледное, злое,
глаза мутны и
закрывались, точно он сильно хотел спать. — Чего тебе еще? Сделал свое дело… иди! Пошел! — и он хотел толкнуть убитого горем Гаврилу ногой, но не смог и снова свалился бы, если бы Гаврила не удержал его, обняв за плечи. Лицо Челкаша было теперь в уровень с лицом Гаврилы. Оба были бледны и страшны.
Одноглазому завязывают
глаза, и Незнакомка уводит его. Дверь
закрывается.
Зрачки его недвижных
глазБлеснули грозно — и потом
Закрылись тихо вечным сном...
Как вот и вышел человек, совсем не по-комедному одетый, а так, просто, якобы казак. Не поклонясь никому, начал во все стороны рассматривать, присматриваться,
глаза щурит, рукою от света
закрывается и все разглядывает…
Лизина мать услышала о страшной смерти дочери своей, и кровь ее от ужаса охладела —
глаза навек
закрылись. — Хижина опустела. В ней воет ветер, и суеверные поселяне, слыша по ночам сей шум, говорят: «Там стонет мертвец; там стонет бедная Лиза!»
1) Она тянула, пела, хотя всегда звучным, но сравнительно слабым голосом, стихи, предшествующие тому выражению, которому надобно было дать силу; вся наружность ее как будто опускалась,
глаза теряли свою выразительность, а иногда совсем
закрывались, и вдруг бурный поток громозвучного органа вырывался из ее груди, все черты лица оживлялись мгновенно, раскрывались ее чудные
глаза, и неотразимо-ослепительный блеск ее взгляда, сопровождаемый чудною красотою жестов и всей ее фигуры, довершал поражение зрителя.
Катерина стояла бледная, помертвелая, неподвижная;
глаза ее
закрывались; глухая, невыносимая боль судорожно выдавилась на лице ее; она
закрылась руками и с криком, раздирающим душу, почти бездыханная, упала к ногам старика…