Неточные совпадения
По временам он выбегал
в зал, кидал письмоводителю кипу исписанных листков, произносил: «Не потерплю!» — и вновь скрывался
в кабинете.
На шестой день были назначены губернские выборы.
Залы большие и малые были полны дворян
в разных мундирах. Многие приехали только к этому дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто из-за границы, встречались
в залах. У губернского стола, под портретом Государя, шли прения.
Левин замолчал, и они вместе вошли
в большую
залу.
Еще Бетси не успела выйти из
залы, как Степан Аркадьич, только что приехавший от Елисеева, где были получены свежие устрицы, встретил ее
в дверях.
Он вошел
в залу, раскланялся со всеми и поспешно сел, улыбаясь жене.
Но пред началом мазурки, когда уже стали расставлять стулья и некоторые пары двинулись из маленьких
в большую
залу, на Кити нашла минута отчаяния и ужаса.
Алексей Александрович поклонился Бетси
в зале и пошел к жене. Она лежала, но, услыхав его шаги, поспешно села
в прежнее положение и испуганно глядела на него. Он видел, что она плакала.
Не успела она войти
в залу и дойти до тюлево-ленто-кружевно-цветной толпы дам, ожидавших приглашения танцовать (Кити никогда не стаивала
в этой толпе), как уж ее пригласили на вальс, и пригласил лучший кавалер, главный кавалер по бальной иерархии, знаменитый дирижер балов, церемониймейстер, женатый, красивый и статный мужчина, Егорушка Корсунский.
Все закричали живио! и еще новая толпа хлынула
в залу и чуть не сбила с ног княгиню.
Наказанный сидел
в зале на угловом окне; подле него стояла Таня с тарелкой. Под видом желания обеда для кукол, она попросила у Англичанки позволения снести свою порцию пирога
в детскую и вместо этого принесла ее брату. Продолжая плакать о несправедливости претерпенного им наказания, он ел принесенный пирог и сквозь рыдания приговаривал: «ешь сама, вместе будем есть… вместе».
Пройдя первую проходную
залу с ширмами и направо перегороженную комнату, где сидит фруктовщик, Левин, перегнав медленно шедшего старика, вошел
в шумевшую народом столовую.
Неведовскому переложили, как и было рассчитано, и он был губернским предводителем. Многие были веселы, многие были довольны, счастливы, многие
в восторге, многие недовольны и несчастливы. Губернский предводитель был
в отчаянии, которого он не мог скрыть. Когда Неведовский пошел из
залы, толпа окружила его и восторженно следовала за ним, так же как она следовала
в первый день за губернатором, открывшим выборы, и так же как она следовала за Снетковым, когда тот был выбран.
Дворяне и
в большой и
в малой
зале группировались лагерями, и, по враждебности и недоверчивости взглядов, по замолкавшему при приближении чуждых лиц говору, по тому, что некоторые, шепчась, уходили даже
в дальний коридор, было видно, что каждая сторона имела тайны от другой.
Левин вошел
в залу, получил беленький шарик и вслед за братом Сергеем Ивановичем подошел к столу, у которого стоял с значительным и ироническим лицом, собирая
в кулак бороду и нюхая ее, Свияжский.
Так как никто не обращал на него внимания и он, казалось, никому не был нужен, он потихоньку направился
в маленькую
залу, где закусывали, и почувствовал большое облегчение, опять увидав лакеев. Старичок-лакей предложил ему покушать, и Левин согласился. Съев котлетку с фасолью и поговорив с лакеем о прежних господах, Левин, не желая входить
в залу, где ему было так неприятно, пошел пройтись на хоры.
Левин стоял
в маленькой
зале, где курили и закусывали, подле группы своих, прислушиваясь к тому, что говорили, и тщетно напрягая свои умственные силы, чтобы понять, что говорилось.
И он от двери спальной поворачивался опять к
зале; но, как только он входил назад
в темную гостиную, ему какой-то голос говорил, что это не так и что если другие заметили это, то значит, что есть что-нибудь.
Из
зал несся стоявший
в них, равномерный как
в улье, шорох движенья, и, пока они на площадке между деревьями оправляли перед зеркалом прически и платья, из
залы послышались осторожно-отчетливые звуки скрипок оркестра, начавшего первый вальс.
Гостиница эта уже пришла
в это состояние; и солдат
в грязном мундире, курящий папироску у входа, долженствовавший изображать швейцара, и чугунная, сквозная, мрачная и неприятная лестница, и развязный половой
в грязном фраке, и общая
зала с пыльным восковым букетом цветов, украшающим стол, и грязь, пыль и неряшество везде, и вместе какая-то новая современно железнодорожная самодовольная озабоченность этой гостиницы — произвели на Левиных после их молодой жизни самое тяжелое чувство,
в особенности тем, что фальшивое впечатление, производимое гостиницей, никак не мирилось с тем, что ожидало их.
— О, нет! — отвечала она, встав за ним и провожая его чрез
залу в кабинет. — Что же ты читаешь теперь? — спросила она.
Левин подошел к двери
в залу: она была заперта. Секретарь постучался, дверь отворилась, и навстречу Левину проюркнули два раскрасневшиеся помещика.
Чтоб избавиться от этого тяжелого чувства, он, не дождавшись конца прений, ушел
в залу, где никого не было, кроме лакеев около буфета.
— Счет! — крикнул он и вышел
в соседнюю
залу, где тотчас же встретил знакомого адъютанта и вступил с ним
в разговор об актрисе и ее содержателе. И тотчас же
в разговоре с адъютантом Облонский почувствовал облегчение и отдохновение от разговора с Левиным, который вызывал его всегда на слишком большое умственное и душевное напряжение.
Все дворяне сидели за перегородочками
в своих уездах. По середине
залы стоял человек
в мундире и тонким, громким голосом провозглашал...
Старый, запущенный палаццо с высокими лепными плафонами и фресками на стенах, с мозаичными полами, с тяжелыми желтыми штофными гардинами на высоких окнах, вазами на консолях и каминах, с резными дверями и с мрачными
залами, увешанными картинами, — палаццо этот, после того как они переехали
в него, самою своею внешностью поддерживал во Вронском приятное заблуждение, что он не столько русский помещик, егермейстер без службы, сколько просвещенный любитель и покровитель искусств, и сам — скромный художник, отрекшийся от света, связей, честолюбия для любимой женщины.
Направляясь между толпой
в залу первого класса, она понемногу припоминала все подробности своего положения и те решения, между которыми она колебалась.
Кити
в это время, давно уже совсем готовая,
в белом платье, длинном вуале и венке померанцевых цветов, с посаженой матерью и сестрой Львовой стояла
в зале Щербацкого дома и смотрела
в окно, тщетно ожидая уже более получаса известия от своего шафера о приезде жениха
в церковь.
Когда старая княгиня пред входом
в залу хотела оправить на ней завернувшуюся ленту пояса, Кити слегка отклонилась. Она чувствовала, что всё само собою должно быть хорошо и грациозно на ней и что поправлять ничего не нужно.
Алексей Александрович вошел
в залу заседания, поздоровался с членами и председателем, как и обыкновенно, и сел на свое место, положив руку на приготовленные пред ним бумаги.
В душе ее
в тот день, как она
в своем коричневом платье
в зале Арбатского дома подошла к нему молча и отдалась ему, —
в душе ее
в этот день и час совершился полный разрыв со всею прежнею жизнью, и началась совершенно другая, новая, совершенно неизвестная ей жизнь,
в действительности же продолжалась старая.
Раздался звонок, прошли какие-то молодые мужчины, уродливые, наглые и торопливые и вместе внимательные к тому впечатлению, которое они производили; прошел и Петр через
залу в своей ливрее и штиблетах, с тупым животным лицом, и подошел к ней, чтобы проводить ее до вагона.
В день Красносельских скачек Вронский раньше обыкновенного пришел съесть бифстек
в общую
залу артели полка.
Окончив речь, губернатор пошел из
залы, и дворяне шумно и оживленно, некоторые даже восторженно, последовали за ним и окружили его
в то время, как он надевал шубу и дружески разговаривал с губернским предводителем. Левин, желая во всё вникнуть и ничего не пропустить, стоял тут же
в толпе и слышал, как губернатор сказал: «Пожалуйста, передайте Марье Ивановне, что жена очень сожалеет, что она едет
в приют». И вслед затем дворяне весело разобрали шубы, и все поехали
в Собор.
Этот жест, дурная привычка — соединение рук и трещанье пальцев — всегда успокоивал его и приводил
в аккуратность, которая теперь так нужна была ему. У подъезда послышался звук подъехавшей кареты. Алексей Александрович остановился посреди
залы.
И Корсунский завальсировал, умеряя шаг, прямо на толпу
в левом углу
залы, приговаривая: «pardon, mesdames, pardon, pardon, mesdames» и, лавируя между морем кружев, тюля и лент и не зацепив ни за перышко, повернул круто свою даму, так что открылись ее тонкие ножки
в ажурных чулках, а шлейф разнесло опахалом и закрыло им колени Кривину.
— Нет, я не брошу камня, — отвечала она ему на что-то, — хотя я не понимаю, — продолжала она, пожав плечами, и тотчас же с нежною улыбкой покровительства обратилась к Кити. Беглым женским взглядом окинув ее туалет, она сделала чуть-заметное, но понятное для Кити, одобрительное ее туалету и красоте движенье головой. — Вы и
в залу входите танцуя, — прибавила она.
Левин понял, но не совсем, и хотел еще сделать несколько вопросов, когда вдруг все заговорили, зашумели и двинулись
в большую
залу.
Лакей, подававший
в общей
зале обед инженерам, несколько раз с сердитым лицом приходил на ее зов и не мог не исполнить ее приказания, так как она с такою ласковою настоятельностью отдавала их, что никак нельзя было уйти от нее.
Она прошлась по
зале и с решимостью направилась к нему. Когда она вошла
в его кабинет, он
в вице-мундире, очевидно готовый к отъезду, сидел у маленького стола, на который облокотил руки, и уныло смотрел пред собой. Она увидала его прежде, чем он ее, и она поняла, что он думал о ней.
В левом углу
залы, она видела, сгруппировался цвет общества.
— Господи! — и, тяжело вздохнув, губернский предводитель, устало шмыгая
в своих белых панталонах, опустив голову, пошел по средине
залы к большому столу.
— Что такое? что? кого? — Доверенность? кому? что? — Опровергают? — Не доверенность. — Флерова не допускают. — Что же, что под судом? — Этак никого не допустят. Это подло. — Закон! — слышал Левин с разных сторон и вместе со всеми, торопившимися куда-то и боявшимися что-то пропустить, направился
в большую
залу и, теснимый дворянами, приблизился к губернскому столу, у которого что-то горячо спорили губернский предводитель, Свияжский и другие коноводы.
Узкая
зала,
в которой курили и закусывали, была полна дворянами.
— Нет. Вы взгляните на него, — сказал старичок, указывая расшитою шляпой на остановившегося
в дверях
залы с одним из влиятельных членов Государственного Совета Каренина
в придворном мундире с новою красною лентою через плечо. — Счастлив и доволен, как медный грош, — прибавил он, останавливаясь, чтобы пожать руку атлетически сложенному красавцу камергеру.
— Ах, я очень рада! — отвечала Бетси, тотчас же поняв, что он говорит про Анну. И, вернувшись
в залу, они стали
в углу. — Он уморит ее, — сказала Бетси значительным шопотом. — Это невозможно, невозможно…
Когда он вошел
в ярко освещенную люстрами и бронзовыми газовыми рожками
залу, шум еще продолжался.
Губернский предводитель, несмотря на то, что он чувствовал
в воздухе приготовляемый ему подвох, и несмотря на то, что не все просили его, всё-таки решился баллотироваться. Всё
в зале замолкло, секретарь громогласно объявил, что баллотируется
в губернские предводители ротмистр гвардии Михаил Степанович Снетков.
Она видела, что они чувствовали себя наедине
в этой полной
зале.
Он видел и княгиню, красную, напряженную, с распустившимися буклями седых волос и
в слезах, которые она усиленно глотала, кусая губы, видел и Долли, и доктора, курившего толстые папиросы, и Лизавету Петровну, с твердым, решительным и успокаивающим лицом, и старого князя, гуляющего по
зале с нахмуренным лицом.
Вчера приехал сюда фокусник Апфельбаум. На дверях ресторации явилась длинная афишка, извещающая почтеннейшую публику о том, что вышеименованный удивительный фокусник, акробат, химик и оптик будет иметь честь дать великолепное представление сегодняшнего числа
в восемь часов вечера,
в зале Благородного собрания (иначе —
в ресторации); билеты по два рубля с полтиной.