Неточные совпадения
Мавра ушла, а Плюшкин, севши
в кресла и взявши
в руку перо, долго еще ворочал на все стороны четвертку, придумывая: нельзя ли отделить от нее еще осьмушку, но наконец убедился, что никак нельзя; всунул перо
в чернильницу с какою-то заплесневшею жидкостью и множеством мух на дне и стал писать, выставляя буквы, похожие на музыкальные ноты, придерживая поминутно прыть
руки, которая расскакивалась по всей бумаге, лепя скупо строка на строку и не без сожаления подумывая о том, что все еще останется много чистого пробела.
— Христос с ним — что вы, матушка, испужали до смерти! — говорила
Мавра, тыча
рукой в воздух.
С замиравшим сердцем воротился я наверх к Наташе. Она стояла посреди комнаты, скрестив
руки, и
в недоумении на меня посмотрела, точно не узнавала меня. Волосы ее сбились как-то на сторону; взгляд был мутный и блуждающий.
Мавра, как потерянная, стояла
в дверях, со страхом смотря на нее.
— Ну вот, — говорит
Мавра Кузьмовна, — и еще новобранца привела, и
в грамоте доволен, и с книгами обращение иметь может, и по крюкам знает, и демественному обучался [77] — молодец на все
руки: какого еще к черту попа желать надоть!
Я взглянул на
Мавру Кузьмовну; она была совершенно уничтожена; лицо помертвело, и все тело тряслось будто
в лихорадке; но за всем тем ни малейшего стона не вырвалось из груди ее; видно было только, что она физически ослабла, вследствие чего, не будучи
в состоянии стоять, опустилась на стул и, подпершись обеими
руками, с напряженным вниманием смотрела на дверь, ожидая чего-то.
Мавра Тарасовна. Ты меня, миленькая, подкупить не хочешь ли? Нет, я твоим приданым не покорыстуюсь; мне чужого не надо; оно тебе отложено и твое всегда будет. Куда б ты ни пошла из нашего дому, оно за тобой пойдет. Только выходов-то тебе немного: либо замуж по нашей воле, либо
в монастырь. Пойдешь замуж — отдадим приданое тебе
в руки; пойдешь
в монастырь —
в монастырь положим. Хоть и умрешь, Боже сохрани, за тобой же пойдет: отдадим
в церковь на помин души.
И смотришь—опять я уже, как оный венецианский
мавр, рассказываю что-то, а они слушают, бабушка тихонько посвистывает носом и спит, баронесса слушает и изредка покачивает головою, а девушки опустят
руки с работой и смотрят
в глаза мне...
Вася уселся и замолчал, Аркадий улегся. Ни тот, ни другой не сказали двух слов о коломенских. Может быть, оба чувствовали, что провинились немножко, покутили некстати. Вскоре Аркадий Иванович заснул, все тоскуя об Васе. К удивлению своему, он проснулся ровно
в восьмом часу утра. Вася спал на стуле, держа
в руке перо, бледный и утомленный; свечка сгорела.
В кухне возилась
Мавра за самоваром.
Непривычные к такому наезду лошаденки, несмотря на свое врожденное смиренство, храпнули и, замотавшись, разнеслись было
в разные стороны, но повода были крепки, и наездницы, владея ими своими сильными
руками, скоро справились и собрались вокруг
Мавры в длинном саване.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать
Мавру Кузьминишну и Васильича, которые оставались
в Москве, и,
в то время как они ловили его
руку и целовали его
в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что-то неясное, ласково-успокоительное. Графиня ушла
в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
Мавра Кузьминишна, с испуганным и вместе решительным лицом, неся
в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из-за угла.