Неточные совпадения
Добро бы было
в самом
деле что-нибудь путное, а то ведь елистратишка
простой!
Ранним утром выступил он
в поход и дал
делу такой вид, как будто совершает
простой военный променад. [Промена́д (франц.) — прогулка.] Утро было ясное, свежее, чуть-чуть морозное (
дело происходило
в половине сентября). Солнце играло на касках и ружьях солдат; крыши домов и улицы были подернуты легким слоем инея; везде топились печи и из окон каждого дома виднелось веселое пламя.
Михаил Васильевич Слюдин, правитель
дел, был
простой, умный, добрый и нравственный человек, и
в нем Алексей Александрович чувствовал личное к себе расположение; но пятилетняя служебная их деятельность положила между ними преграду для душевных объяснений.
В делах большого хозяйства и
в этом и
в других имениях он держался самых
простых, нерискованных приемов и был
в высшей степени бережлив и рассчетлив на хозяйственные мелочи.
— Меня очень занимает вот что, — сказал Левин. — Он прав, что
дело наше, то есть рационального хозяйства, нейдет, что идет только хозяйство ростовщическое, как у этого тихонького, или самое
простое. Кто
в этом виноват?
Влиянию его содействовало: его богатство и знатность; прекрасное помещение
в городе, которое уступил ему старый знакомый, Ширков, занимавшийся финансовыми
делами и учредивший процветающий банк
в Кашине; отличный повар Вронского, привезенный из деревни; дружба с губернатором, который был товарищем, и еще покровительствуемым товарищем, Вронского; а более всего —
простые, ровные ко всем отношения, очень скоро заставившие большинство дворян изменить суждение о его мнимой гордости.
Прежде он не хотел вступать ни
в какие сношения с ними, потому что был не более как
простой пешкой, стало быть, немного получил бы; но теперь… теперь совсем другое
дело: он мог предложить какие угодно условия.
— Не я-с, Петр Петрович, наложу-с <на> вас, а так как вы хотели бы послужить, как говорите сами, так вот богоугодное
дело. Строится
в одном месте церковь доброхотным дательством благочестивых людей. Денег нестает, нужен сбор. Наденьте
простую сибирку… ведь вы теперь
простой человек, разорившийся дворянин и тот же нищий: что ж тут чиниться? — да с книгой
в руках, на
простой тележке и отправляйтесь по городам и деревням. От архиерея вы получите благословенье и шнурованную книгу, да и с Богом.
В голове просто ничего, как после разговора с светским человеком: всего он наговорит, всего слегка коснется, все скажет, что понадергал из книжек, пестро, красно, а
в голове хоть бы что-нибудь из того вынес, и видишь потом, как даже разговор с
простым купцом, знающим одно свое
дело, но знающим его твердо и опытно, лучше всех этих побрякушек.
Перескажу
простые речи
Отца иль дяди-старика,
Детей условленные встречи
У старых лип, у ручейка;
Несчастной ревности мученья,
Разлуку, слезы примиренья,
Поссорю вновь, и наконец
Я поведу их под венец…
Я вспомню речи неги страстной,
Слова тоскующей любви,
Которые
в минувши
дниУ ног любовницы прекрасной
Мне приходили на язык,
От коих я теперь отвык.
О, кто б немых ее страданий
В сей быстрый миг не прочитал!
Кто прежней Тани, бедной Тани
Теперь
в княгине б не узнал!
В тоске безумных сожалений
К ее ногам упал Евгений;
Она вздрогнула и молчит
И на Онегина глядит
Без удивления, без гнева…
Его больной, угасший взор,
Молящий вид, немой укор,
Ей внятно всё.
Простая дева,
С мечтами, сердцем прежних
дней,
Теперь опять воскресла
в ней.
И каждое
простое слово сей речи, выговоренное голосом, летевшим прямо с сердечного
дна, было облечено
в силу.
«Жениться? Ну… зачем же нет?
Оно и тяжело, конечно,
Но что ж, он молод и здоров,
Трудиться
день и ночь готов;
Он кое-как себе устроит
Приют смиренный и
простойИ
в нем Парашу успокоит.
Пройдет, быть может, год-другой —
Местечко получу — Параше
Препоручу хозяйство наше
И воспитание ребят…
И станем жить, и так до гроба
Рука с рукой дойдем мы оба,
И внуки нас похоронят...
— Чтобы вам было
проще со мной, я скажу о себе: подкидыш, воспитывалась
в сиротском приюте, потом сдали
в монастырскую школу, там выучилась золотошвейному
делу, потом была натурщицей, потом [
В раннем варианте чернового автографа после: потом — зачеркнуто: три года жила с одним живописцем, натурщицей была, потом меня отбил у него один писатель, но я через год ушла от него, служила.] продавщицей
в кондитерской, там познакомился со мной Иван.
«Вот об этих русских женщинах Некрасов забыл написать. И никто не написал, как значительна их роль
в деле воспитания русской души, а может быть, они прививали народолюбие больше, чем книги людей, воспитанных ими, и более здоровое, — задумался он. — «Коня на скаку остановит,
в горящую избу войдет», — это красиво, но полезнее войти
в будничную жизнь вот так глубоко, как входят эти,
простые, самоотверженно очищающие жизнь от пыли, сора».
— Этому вопросу нет места, Иван. Это — неизбежное столкновение двух привычек мыслить о мире. Привычки эти издревле с нами и совершенно непримиримы, они всегда будут
разделять людей на идеалистов и материалистов. Кто прав? Материализм —
проще, практичнее и оптимистичней, идеализм — красив, но бесплоден. Он — аристократичен, требовательней к человеку. Во всех системах мышления о мире скрыты, более или менее искусно, элементы пессимизма;
в идеализме их больше, чем
в системе, противостоящей ему.
— Это — верно, — сказал он ей. — Собственно, эти суматошные люди, не зная, куда себя
девать, и создают так называемое общественное оживление
в стенах интеллигентских квартир,
в пределах Москвы, а за пределами ее тихо идет нормальная, трудовая жизнь
простых людей…
Он чувствовал, что пустота
дней как бы просасывается
в него, физически раздувает, делает мысли неуклюжими. С утра, после чая, он запирался
в кабинете, пытаясь уложить
в простые слова все пережитое им за эти два месяца. И с досадой убеждался, что слова не показывают ему того, что он хотел бы видеть, не показывают, почему старообразный солдат, честно исполняя свой долг, так же антипатичен, как дворник Николай, а вот товарищ Яков, Калитин не возбуждают антипатии?
Но не это сходство было приятно
в подруге отца, а сдержанность ее чувства, необыкновенность речи, необычность всего, что окружало ее и, несомненно, было ее
делом, эта чистота, уют,
простая, но красивая, легкая и крепкая мебель и ярко написанные этюды маслом на стенах. Нравилось, что она так хорошо и, пожалуй, метко говорит некролог отца. Даже не показалось лишним, когда она, подумав, покачав головою, проговорила тихо и печально...
Лидия пожала его руку молча. Было неприятно видеть, что глаза Варвары провожают его с явной радостью. Он ушел, оскорбленный равнодушием Лидии, подозревая
в нем что-то искусственное и демонстративное. Ему уже казалось, что он ждал: Париж сделает Лидию более
простой, нормальной, и, если даже несколько развратит ее, — это пошло бы только
в пользу ей. Но, видимо, ничего подобного не случилось и она смотрит на него все теми же глазами ночной птицы, которая не умеет жить
днем.
И, стремясь возвыситься над испытанным за этот
день, — возвыситься посредством самонасыщения словесной мудростью, — Самгин повторил про себя фразы недавно прочитанного
в либеральной газете фельетона о текущей литературе; фразы звучали по-новому задорно,
в них говорилось «о духовной нищете людей, которым жизнь кажется
простой, понятной», о «величии мучеников независимой мысли, которые свою духовную свободу ценят выше всех соблазнов мира».
— Я
в это не верю, — сказал Самгин, избрав самый
простой ответ, но он знал, что все слухи, которые приносит Дронов, обычно оправдываются, — о переговорах министра внутренних
дел Протопопова с представителем Германии о сепаратном мире Иван сообщил раньше, чем об этом заговорила Дума и пресса.
Жилось ему сносно: здесь не было ни
в ком претензии казаться чем-нибудь другим, лучше, выше, умнее, нравственнее; а между тем на самом
деле оно было выше, нравственнее, нежели казалось, и едва ли не умнее. Там,
в куче людей с развитыми понятиями, бьются из того, чтобы быть
проще, и не умеют; здесь, не думая о том, все просты, никто не лез из кожи подделаться под простоту.
— Ах, Вера! — сказал он с досадой, — вы все еще, как цыпленок, прячетесь под юбки вашей наседки-бабушки: у вас ее понятия о нравственности. Страсть одеваете
в какой-то фантастический наряд, как Райский… Чем бы прямо от опыта допроситься истины… и тогда поверили бы… — говорил он, глядя
в сторону. — Оставим все прочие вопросы — я не трогаю их.
Дело у нас прямое и
простое, мы любим друг друга… Так или нет?
Она все девочка, и ни разу не высказалась
в ней даже девица. Быть «
девой», по своей здоровой натуре и по
простому, почти животному, воспитанию, она решительно не обещала.
Соглашаясь
в необходимости труда, она винила себя первая за бездействие и чертила себе,
в недальнем будущем, образ
простого, но действительного
дела, завидуя пока Марфеньке
в том, что та приспособила свой досуг и свои руки к домашнему хозяйству и отчасти к деревне.
— Пуще всего — без гордости, без пренебрежения! — с живостью прибавил он, — это все противоречия, которые только раздражают страсть, а я пришел к тебе с надеждой, что если ты не можешь
разделить моей сумасшедшей мечты, так по крайней мере не откажешь мне
в простом дружеском участии, даже поможешь мне. Но я с ужасом замечаю, что ты зла, Вера…
У него сердце сжалось от этих
простых слов; он почувствовал, что он
в самом
деле «бедный». Ему было жаль себя, а еще больше жаль Веры.
В будни она ходила
в простом шерстяном или холстинковом платье,
в простых воротничках, а
в воскресенье непременно нарядится, зимой
в шерстяное или шелковое, летом
в кисейное платье, и держит себя немного важнее, особенно до обедни, не сядет где попало, не примется ни за домашнее
дело, ни за рисование, разве после обедни поиграет на фортепиано.
Он так целиком и хотел внести эту картину-сцену
в свой проект и ею закончить роман, набросав на свои отношения с Верой таинственный полупокров: он уезжает непонятый, не оцененный ею, с презрением к любви и ко всему тому, что нагромоздили на это
простое и несложное
дело люди, а она останется с жалом — не любви, а предчувствия ее
в будущем, и с сожалением об утрате, с туманными тревогами сердца, со слезами, и потом вечной, тихой тоской до замужества — с советником палаты!
Мужчины, одни, среди
дел и забот, по лени, по грубости, часто бросая теплый огонь, тихие симпатии семьи, бросаются
в этот мир всегда готовых романов и драм, как
в игорный дом, чтоб охмелеть
в чаду притворных чувств и дорого купленной неги. Других молодость и пыл влекут туда,
в царство поддельной любви, со всей утонченной ее игрой, как гастронома влечет от домашнего
простого обеда изысканный обед искусного повара.
Они все сидели наверху,
в моем «гробе».
В гостиной же нашей, внизу, лежал на столе Макар Иванович, а над ним какой-то старик мерно читал Псалтирь. Я теперь ничего уже не буду описывать из не прямо касающегося к
делу, но замечу лишь, что гроб, который уже успели сделать, стоявший тут же
в комнате, был не
простой, хотя и черный, но обитый бархатом, а покров на покойнике был из дорогих — пышность не по старцу и не по убеждениям его; но таково было настоятельное желание мамы и Татьяны Павловны вкупе.
Дело очень
простое, вся тайна
в двух словах: упорство и непрерывность.
— Вы уверяете, что слышали, а между тем вы ничего не слышали. Правда,
в одном и вы справедливы: если я сказал, что это
дело «очень
простое», то забыл прибавить, что и самое трудное. Все религии и все нравственности
в мире сводятся на одно: «Надо любить добродетель и убегать пороков». Чего бы, кажется,
проще? Ну-тка, сделайте-ка что-нибудь добродетельное и убегите хоть одного из ваших пороков, попробуйте-ка, — а? Так и тут.
На другой
день заревел шторм, сообщения с берегом не было, и мы
простояли, помнится, трое суток
в печальном бездействии.
В самом
деле, каково
простоять месяц на одном месте, под отвесными лучами солнца,
в тысячах миль от берега, томиться от голода, от жажды?
Вдруг, когда он стал объяснять, почему скоро нельзя получить ответа из Едо, приводя, между причинами, расстояние, адмирал сделал ему самый
простой и естественный вопрос: «А если мы сами пойдем
в Едо морем на своих судах:
дело значительно ускорится?
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи японцев, а сами, на парусах. Теперь ближе к берегу. Я целый
день смотрел
в трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи с пушками на развалившихся станках. Видел я внутренность хижин: они без окон, только со входами; видел голых мужчин и женщин, тоже голых сверху до пояса: у них надета синяя
простая юбка — и только. На порогах, как везде, бегают и играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.
Кстати о кокосах. Недолго они нравились нам. Если их сорвать с дерева, еще зеленые, и тотчас пить, то сок прохладен; но когда орех полежит несколько
дней, молоко согревается и густеет.
В зрелом орехе оно образует внутри скорлупы твердую оболочку, как ядро наших
простых орехов. Мы делали из ядра молоко, как из миндаля: оно жирно и приторно; так пить нельзя; с чаем и кофе хорошо, как замена сливок.
На все у них запрещение: сегодня Посьет дает баниосам серебряные часы, которые забыли отослать третьего
дня в числе прочих подарков: чего бы, кажется,
проще, как взять да прибавить к прочим?
Простыми глазами сразу увидишь, что находишься по преимуществу
в земледельческом государстве и что недаром рука богдыхана касается однажды
в год плуга как главного, великого деятеля страны: всякая вещь обдуманно, не как-нибудь, применена к
делу; все обработано, окончено; не увидишь кучки соломы, небрежно и не у места брошенной, нет упадшего плетня и блуждающей среди посевов козы или коровы; не валяется нигде оставленное без умысла и бесполезно гниющее бревно или какой-нибудь подобный годный
в дело предмет.
— Для вас прежде всего важно выиграть время, — невозмутимо объяснял дядюшка, — пока Веревкин и Привалов будут хлопотать об уничтожении опеки, мы устроим самую
простую вещь — затянем
дело. Видите ли, есть
в Петербурге одна дама. Она не куртизанка, как принято понимать это слово, вот только имеет близкие сношения с теми сферами, где…
Я видел сам, как
в конце залы, за эстрадой, была временно и наскоро устроена особая загородка,
в которую впустили всех этих съехавшихся юристов, и они почли себя даже счастливыми, что могли тут хоть стоять, потому что стулья, чтобы выгадать место, были из этой загородки совсем вынесены, и вся набравшаяся толпа
простояла все «
дело» густо сомкнувшеюся кучей, плечом к плечу.
Но Илюша, уже слышавший и знавший еще за три
дня, что ему подарят маленькую собачку, и не
простую, а настоящую меделянскую (что, конечно, было ужасно важно), хотя и показывал из тонкого и деликатного чувства, что рад подарку, но все, и отец и мальчики, ясно увидели, что новая собачка, может быть, только еще сильнее шевельнула
в его сердечке воспоминание о несчастной, им замученной Жучке.
Чертопханов дрогнул… словно кто рогатиной толкнул его против сердца. И
в самом
деле: серая масть-то ведь меняется! Как ему такая
простая мысль до сих пор
в голову не пришла?
Пока Ермолай ходил за «
простым» человеком, мне пришло
в голову: не лучше ли мне самому съездить
в Тулу? Во-первых, я, наученный опытом, плохо надеялся на Ермолая; я послал его однажды
в город за покупками, он обещался исполнить все мои поручения
в течение одного
дня — и пропадал целую неделю, пропил все деньги и вернулся пеший, — а поехал на беговых дрожках. Во-вторых, у меня был
в Туле барышник знакомый; я мог купить у него лошадь на место охромевшего коренника.
В этих
простых словах было много анимистического, но было много и мысли. Услышав наш разговор, стали просыпаться стрелки и казаки. Весь
день я просидел на месте. Стрелки тоже отдыхали и только по временам ходили посмотреть лошадей, чтобы они не ушли далеко от бивака.
Конечно,
в других таких случаях Кирсанов и не подумал бы прибегать к подобному риску. Гораздо
проще: увезти девушку из дому, и пусть она венчается, с кем хочет. Но тут
дело запутывалось понятиями девушки и свойствами человека, которого она любила. При своих понятиях о неразрывности жены с мужем она стала бы держаться за дрянного человека, когда бы уж и увидела, что жизнь с ним — мучение. Соединить ее с ним — хуже, чем убить. Потому и оставалось одно средство — убить или дать возможность образумиться.
Я застал обоих
в гостиной, и, странное
дело! — оттого ли, что я ночью и утром много размышлял о России, — Ася показалась мне совершенно русской девушкой, да,
простою девушкой, чуть не горничной.
Все
в самом
деле непосредственное, всякое
простое чувство было возводимо
в отвлеченные категории и возвращалось оттуда без капли живой крови, бледной алгебраической тенью.