Неточные совпадения
«А что у вас
в селении
Ни старого ни
малого,
Как вымер весь народ?»
— Ушли
в село Кузьминское,
Сегодня там и ярмонка
И праздник храмовой. —
«А далеко Кузьминское...
А день сегодня праздничный,
Куда пропал народ?..»
Идут
селом — на улице
Одни ребята
малые,
В домах — старухи старые,
А то и вовсе заперты
Калитки на замок.
― Не угодно ли? ― Он указал на кресло у письменного уложенного бумагами стола и сам
сел на председательское место, потирая
маленькие руки с короткими, обросшими белыми волосами пальцами, и склонив на бок голову. Но, только что он успокоился
в своей позе, как над столом пролетела моль. Адвокат с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял руки, поймал моль и опять принял прежнее положение.
Когда он вошел
в маленькую гостиную, где всегда пил чай, и уселся
в своем кресле с книгою, а Агафья Михайловна принесла ему чаю и со своим обычным: «А я
сяду, батюшка»,
села на стул у окна, он почувствовал что, как ни странно это было, он не расстался с своими мечтами и что он без них жить не может.
Маленький, желтый человечек
в очках, с узким лбом, на мгновение отвлекся от разговора, чтобы поздороваться, и продолжал речь, не обращая внимания на Левина. Левин
сел в ожидании, когда уедет профессор, но скоро заинтересовался предметом разговора.
Проходя через первую гостиную, Левин встретил
в дверях графиню Боль, с озабоченным и строгим лицом что-то приказывавшую слуге. Увидав Левина, она улыбнулась и попросила его
в следующую
маленькую гостиную, из которой слышались голоса.
В этой гостиной сидели на креслах две дочери графини и знакомый Левину московский полковник. Левин подошел к ним, поздоровался и
сел подле дивана, держа шляпу на колене.
Янко
сел в лодку, ветер дул от берега, они подняли
маленький парус и быстро понеслись.
— Прошу прощенья! я, кажется, вас побеспокоил. Пожалуйте,
садитесь сюда! Прошу! — Здесь он усадил его
в кресла с некоторою даже ловкостию, как такой медведь, который уже побывал
в руках, умеет и перевертываться, и делать разные штуки на вопросы: «А покажи, Миша, как бабы парятся» или: «А как, Миша,
малые ребята горох крадут?»
Турка подъехал к острову, остановился, внимательно выслушал от папа подробное наставление, как равняться и куда выходить (впрочем, он никогда не соображался с этим наставлением, а делал по-своему), разомкнул собак, не спеша второчил смычки,
сел на лошадь и, посвистывая, скрылся за молодыми березками. Разомкнутые гончие прежде всего маханиями хвостов выразили свое удовольствие, встряхнулись, оправились и потом уже
маленькой рысцой, принюхиваясь и махая хвостами, побежали
в разные стороны.
Тетушка Анны Сергеевны, княжна Х……я, худенькая и
маленькая женщина с сжатым
в кулачок лицом и неподвижными злыми глазами под седою накладкой, вошла и, едва поклонившись гостям, опустилась
в широкое бархатное кресло, на которое никто, кроме ее, не имел права
садиться. Катя поставила ей скамейку под ноги: старуха не поблагодарила ее, даже не взглянула на нее, только пошевелила руками под желтою шалью, покрывавшею почти все ее тщедушное тело. Княжна любила желтый цвет: у ней и на чепце были ярко-желтые ленты.
Но тяжелая туша Бердникова явилась
в игре Самгина медведем сказки о том, как
маленькие зверки поселились для дружеской жизни
в черепе лошади, но пришел медведь, спросил — кто там,
в черепе, живет? — и, когда зверки назвали себя, он сказал: «А я всех вас давишь»,
сел на череп и раздавил его вместе с жителями.
Затем он подумал, что Варвара довольно широко, но не очень удачно тратила деньги на украшение своего жилища. Слишком много мелочи, вазочек, фигурок из фарфора, коробочек. Вот и традиционные семь слонов из кости, из черного дерева, один — из топаза. Самгин
сел к
маленькому столику с кривыми позолоченными ножками, взял
в руки
маленького топазового слона и вспомнил о семерке авторов сборника «Вехи».
За церковью,
в углу небольшой площади, над крыльцом одноэтажного дома, изогнулась желто-зеленая вывеска: «Ресторан Пекин». Он зашел
в маленькую, теплую комнату,
сел у двери,
в угол, под огромным старым фикусом; зеркало показывало ему семерых людей, — они сидели за двумя столами у буфета, и до него донеслись слова...
Он вошел не сразу. Варвара успела лечь
в постель, лежала она вверх лицом, щеки ее опали, нос заострился; за несколько минут до этой она была согнутая, жалкая и
маленькая, а теперь неестественно вытянулась, плоская, и лицо у нее пугающе строго. Самгин
сел на стул у кровати и, гладя ее руку от плеча к локтю, зашептал слова, которые казались ему чужими...
С этим он и уснул, а утром его разбудил свист ветра, сухо шумели сосны за окном, тревожно шелестели березы; на синеватом полотнище реки узорно курчавились
маленькие волнишки. Из-за реки плыла густо-синяя туча, ветер обрывал ее край, пышные клочья быстро неслись над рекою, поглаживая ее дымными тенями.
В купальне кричала Алина. Когда Самгин вымылся, оделся и
сел к столу завтракать — вдруг хлынул ливень, а через минуту вошел Макаров, стряхивая с волос капли дождя.
Самгин думал, что вот таких городов больше полусотни, вокруг каждого из них по десятку
маленьких уездных и по нескольку сотен безграмотных
сел, деревень спрятано
в болотах и лесах.
Клим почувствовал себя умиленным. Забавно было видеть, что такой длинный человек и такая огромная старуха живут
в игрушечном домике,
в чистеньких комнатах, где много цветов, а у стены на
маленьком, овальном столике торжественно лежит скрипка
в футляре. Макарова уложили на постель
в уютной, солнечной комнате. Злобин неуклюже
сел на стул и говорил...
Клим пошел к Лидии. Там девицы сидели, как
в детстве, на диване; он сильно выцвел, его пружины старчески поскрипывали, но он остался таким же широким и мягким, как был.
Маленькая Сомова забралась на диван с ногами; когда подошел Клим, она освободила ему место рядом с собою, но Клим
сел на стул.
Но, уезжая, он принимал от Любаши книжки, брошюрки и словесные поручения к сельским учителям и земским статистикам, одиноко затерянным
в селах, среди темных мужиков,
в маленьких городах, среди стойких людей; брал, уверенный, что бумажками невозможно поджечь эту сыроватую жизнь.
Рядом с нею
села Марина,
в пышном, сиреневого цвета платье, с буфами на плечах, со множеством складок и оборок, которые расширяли ее мощное тело; против сердца ее, точно орден, приколоты
маленькие часы с эмалью.
Пока они спорили, человек
в сюртуке, не сгибаясь, приподнял руку Тоси к лицу своему, молча и длительно поцеловал ее, затем согнул ноги прямым углом,
сел рядом с Климом, подал ему
маленькую ладонь, сказал вполголоса...
Но только Обломов ожил, только появилась у него добрая улыбка, только он начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней
в дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с
маленьким оригинальным оттенком: бывало, она движется целый день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь,
сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится на полдороге
в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как машина.
Там, на большом круглом столе, дымилась уха. Обломов
сел на свое место, один на диване, около него, справа на стуле, Агафья Матвеевна, налево, на
маленьком детском стуле с задвижкой, усаживался какой-то ребенок лет трех. Подле него
садилась Маша, уже девочка лет тринадцати, потом Ваня и, наконец,
в этот день и Алексеев сидел напротив Обломова.
Она не стыдливо, а больше с досадой взяла и выбросила
в другую комнату кучу белых юбок, принесенных Мариной, потом проворно прибрала со стульев узелок, брошенный, вероятно, накануне вечером, и подвинула к окну
маленький столик. Все это
в две, три минуты, и опять
села перед ним на стуле свободно и небрежно, как будто его не было.
Нет, берег, видно, нездоров мне. Пройдусь по лесу, чувствую утомление, тяжесть; вчера заснул
в лесу, на разостланном брезенте, и схватил лихорадку. Отвык совсем от берега. На фрегате,
в море лучше. Мне хорошо
в моей
маленькой каюте: я привык к своему уголку, где повернуться трудно; можно только лечь на постели,
сесть на стул, а затем сделать шаг к двери — и все тут. Привык видеть бизань-мачту, кучу снастей, а через борт море.
Прежде всего
сели на перенесенные
в залу кресла, а губернатор на
маленькое возвышение, на четверть аршина от пола.
Хозяйка предложила Нехлюдову тарантас доехать до полуэтапа, находившегося на конце
села, но Нехлюдов предпочел идти пешком. Молодой
малый, широкоплечий богатырь, работник,
в огромных свеже-вымазанных пахучим дегтем сапогах, взялся проводить. С неба шла мгла, и было так темно, что как только
малый отделялся шага на три
в тех местах, где не падал свет из окон, Нехлюдов уже не видал его, а слышал только чмоканье его сапог по липкой, глубокой грязи.
Они вошли
в маленький японский кабинетик и
сели у окна.
Нехлюдов
сел у окна, глядя
в сад и слушая.
В маленькое створчатое окно, слегка пошевеливая волосами на его потном лбу и записками, лежавшими на изрезанном ножом подоконнике, тянуло свежим весенним воздухом и запахом раскопанной земли. На реке «тра-па-тап, тра-па-тап» — шлепали, перебивая друг друга, вальки баб, и звуки эти разбегались по блестящему на солнце плесу запруженной реки, и равномерно слышалось падение воды на мельнице, и мимо уха, испуганно и звонко жужжа, пролетела муха.
Пухлый приказчик
в рубахе за стойкой и бывшие когда-то белыми половые, за отсутствием посетителей сидевшие у столов, с любопытством оглядели непривычного гостя и предложили свои услуги. Нехлюдов спросил сельтерской воды и
сел подальше от окна к
маленькому столику с грязной скатертью.
— Пожалуйте, — обратился он к Нехлюдову. Они прошли по крутой лестнице
в маленькую комнатку с одним окном, письменным столом и несколькими стульями. Смотритель
сел.
Половодов служил коноводом и был неистощим
в изобретении
маленьких летних удовольствий: то устраивал ночное катанье на лодках по Узловке, то
маленький пикник куда-нибудь
в окрестности, то иллюминовал старый приваловский сад, то
садился за рояль и начинал играть вальсы Штрауса, под которые кружилась молодежь
в высоких залах приваловского дома.
А Калганов забежал
в сени,
сел в углу, нагнул голову, закрыл руками лицо и заплакал, долго так сидел и плакал, — плакал, точно был еще
маленький мальчик, а не двадцатилетний уже молодой человек. О, он поверил
в виновность Мити почти вполне! «Что же это за люди, какие же после того могут быть люди!» — бессвязно восклицал он
в горьком унынии, почти
в отчаянии. Не хотелось даже и жить ему
в ту минуту на свете. «Стоит ли, стоит ли!» — восклицал огорченный юноша.
Попадался ли ему клочок бумаги, он тотчас выпрашивал у Агафьи-ключницы ножницы, тщательно выкраивал из бумажки правильный четвероугольник, проводил кругом каемочку и принимался за работу: нарисует глаз с огромным зрачком, или греческий нос, или дом с трубой и дымом
в виде винта, собаку «en face», похожую на скамью, деревцо с двумя голубками и подпишет: «рисовал Андрей Беловзоров, такого-то числа, такого-то года,
село Малые Брыки».
Пока мы шли из гостиной и
садились, Федор Михеич, у которого от «награды» глазки засияли и нос слегка покраснел, пел: «Гром победы раздавайся!» Ему поставили особый прибор
в углу на
маленьком столике без салфетки.
Раз старшины
села собрались
в шинок и, как говорится, беседовали по чинам за столом, посередине которого поставлен был, грех сказать чтобы
малый, жареный баран.
Через несколько минут легкий стук
в дверь, и вошел важный барин
в ермолке с кисточкой,
в турецком халате с красными шнурами. Не обращая на нас никакого внимания, он прошел, будто никого и
в комнате нет,
сел в кресло и стал барабанить пальцами по подлокотнику, а потом закрыл глаза, будто задремал.
В маленькой прихожей кто-то кашлянул. Барин открыл глаза, зевнул широко и хлопнул
в ладоши.
Когда он,
маленький,
в широкой черной одежде и смешном ведерке на голове,
сел за стол, высвободил руки из рукавов и сказал: «Ну, давайте беседовать, дети мои!» —
в классе сразу стало тепло, весело, повеяло незнакомо приятным.
С этого дня я приходил к Хорошему Делу, когда хотел,
садился в ящик с каким-то тряпьем и невозбранно следил, как он плавит свинец, греет медь; раскалив, кует железные пластины на
маленькой наковальне легким молотком с красивой ручкой, работает рашпилем, напильниками, наждаком и тонкой, как нитка, пилою…
Закричали все четверо, громче всех вотчим. Я ушел
в сени,
сел там на дрова и окоченел
в изумлении: мать точно подменили, она была совсем не та, не прежняя.
В комнате это было
меньше заметно, но здесь,
в сумраке, ясно вспомнилось, какая она была раньше.
Они преимущественно держатся
в мелком еловом лесу, по большей части
садятся на нижние ветви или прыгают по земле, точно как
малые рябинники.
Впоследствии времени, когда кроншнепы
сядут на яйца или выведут молодых, добывать их гораздо больше, а
в местах не стреляных, как я уже говорил, нетрудно убивать их во множестве, но
в это время, еще более исхудалые, сухие и черствые на вкус, они потеряют свою цену, особенно степняки третьего,
малого рода.
Окошки чистые, не
малые,
в которых стоит жидкая тина или вода, бросаются
в глаза всякому, и никто не попадет
в них; но есть прососы или окошки скрытные, так сказать потаенные, небольшие, наполненные зеленоватою, какою-то кисельною массою, засоренные сверху старою, сухою травою и прикрытые новыми, молодыми всходами и побегами мелких, некорнистых трав; такие окошки очень опасны; нередко охотники попадают
в них по неосторожности и горячности, побежав к пересевшей или подстреленной птице, что делается обыкновенно уже не глядя себе под ноги и не спуская глаз с того места, где
села или упала птица.
А
в это время трое слепых двигались все дальше. Теперь все шли уже согласно. Впереди, все так же постукивая палкой, шел Кандыба, отлично знавший дороги и поспевавший
в большие
села к праздникам и базарам. Народ собирался на стройные звуки
маленького оркестра, и
в шапке Кандыбы то и дело звякали монеты.
Между тем как
в кибитке моей лошадей переменяли, я захотел посетить высокую гору, близ Бронниц находящуюся, на которой, сказывают,
в древние времена до пришествия, думаю, славян, стоял храм, славившийся тогда издаваемыми
в оном прорицаниями, для слышания коих многие северные владельцы прихаживали. На том месте, повествуют, где ныне стоит
село Бронницы, стоял известный
в северной древней истории город Холмоград. Ныне же на месте славного древнего капища построена
малая церковь.
Но только что Нина Александровна успела было начать о своем «особенном удовольствии», как Настасья Филипповна, не дослушав ее, быстро обратилась к Гане, и,
садясь (без приглашения еще) на
маленький диванчик,
в углу у окна, вскричала...
— Да меня на веревке теперь на фабрику не затащишь! — орал Самоварник, размахивая руками. — Сам большой — сам
маленький, и близко не подходи ко мне… А фабрика стой, рудник стой… Ха-ха!.. Я
в лавку к Груздеву торговать
сяду, заведу сапоги со скрипом.
Нечего и говорить уже о разных его выходках, которые везде повторялись; например, однажды
в Царском
Селе Захаржевского медвежонок сорвался с цепи от столба, [После этого автором густо зачеркнуто
в рукописи несколько слов.] на котором устроена была его будка, и побежал
в сад, где мог встретиться глаз на глаз,
в темной аллее, с императором, если бы на этот раз не встрепенулся его
маленький шарло и не предостерег бы от этой опасной встречи.
— Носи ее, как ребеночка
малого, — говорила старуха, закрывая упавшую
в тарантас девушку,
села сама впереди против барышень под фордеком и крикнула: — С Богом, Никитушка.
Эмма Эдуардовна пришла
в маленький кабинетик, где когда-то любила пить кофе с топлеными сливками Анна Марковна,
села на диван и указала Тамаре место напротив себя. Некоторое время женщины молчали, испытующе, недоверчиво оглядывая друг друга.