Неточные совпадения
Утром сели
на пароход, удобный, как гостиница, и поплыли
встречу караванам барж, обгоняя парусные рыжие «косоуши», распугивая увертливые лодки рыбаков. С
берегов, из богатых сел, доплывали звуки гармоники, пестрые группы баб любовались пароходом, кричали дети, прыгая в воде,
на отмелях. В третьем классе,
на корме парохода, тоже играли, пели. Варвара нашла, что Волга действительно красива и недаром воспета она в сотнях песен, а Самгин рассказывал ей, как отец учил его читать...
Как прежде, он часто
встречал Инокова
на улицах,
на берегу реки, среди грузчиков или в стороне от людей.
Вечерней, утренней порой,
На берегу реки родной,
В тени украинских черешен,
Бывало, он Марию ждал,
И ожиданием страдал,
И краткой
встречей был утешен.
Вскоре мы поехали
на берег: нас не
встретили ни ароматы, ни музыка, как
на Мадере.
Наконец, миль за полтораста, вдруг дунуло, и я
на другой день услыхал обыкновенный шум и суматоху. Доставали канат. Все толпились наверху
встречать новый
берег. Каюта моя, во время моей болезни, обыкновенно полнехонька была посетителей: в ней можно было поместиться троим, а придет человек семь; в это же утро никого: все глазели наверху. Только барон Крюднер забежал
на минуту.
На берегу нас
встретили фиакры (легкие кареты, запряженные одной маленькой лошадкой,
на каких у нас ездят дети).
Индийский океан
встретил нас еще хуже, нежели Атлантический: там дул хоть крепкий, но попутный ветер, а здесь и крепкий, и противный, обратившийся в шторм, который
на берегу называют бурей.
Порядок тот же, как и в первую поездку в город, то есть впереди ехал капитан-лейтенант Посьет,
на адмиральской гичке, чтоб
встретить и расставить
на берегу караул; далее,
на баркасе, самый караул, в числе пятидесяти человек; за ним катер с музыкантами, потом катер со стульями и слугами; следующие два занимали офицеры: человек пятнадцать со всех судов.
Далее нельзя было предвидеть, какое положение пришлось бы принять по военным обстоятельствам: оставаться ли у своих
берегов, для защиты их от неприятеля, или искать
встречи с ним
на открытом море.
Вслед за ними посетил нас английский генерал-губернатор (governor of the strait — губернатор пролива, то есть гонконгский), он же и полномочный от Англии в Китае. Зовут его сэр Бонэм (sir Bonham). Ему отданы были те же почести, какими он
встретил нашего адмирала
на берегу: играла музыка, палили из пушек.
Едва адмирал ступил
на берег, музыка заиграла, караул и офицеры отдали честь. А где же
встреча, кто ж примет: одни переводчики? Нет, это шутки! Велено спросить, узнать и вытребовать.
Однажды в Портсмуте он прибежал ко мне, сияя от радости и сдерживая смех. «Чему ты радуешься?» — спросил я. «Мотыгин… Мотыгин…» — твердил он, смеясь. (Мотыгин — это друг его, худощавый, рябой матрос.) «Ну, что ж Мотыгин?» — «С
берега воротился…» — «Ну?» — «Позови его, ваше высокоблагородие, да спроси, что он делал
на берегу?» Но я забыл об этом и вечером
встретил Мотыгина с синим пятном около глаз. «Что с тобой? отчего пятно?» — спросил я. Матросы захохотали; пуще всех радовался Фаддеев.
Третьего дня бросали с фрегата, в устроенный
на берегу щит, ядра, бомбы и брандскугели. Завтра, снявшись, хотят повторить то же самое, чтоб видеть действие артиллерийских снарядов в случае
встречи с англичанами.
Русский священник в Лондоне посетил нас перед отходом из Портсмута и после обедни сказал речь, в которой остерегал от этих страхов. Он исчислил опасности, какие можем мы
встретить на море, — и, напугав сначала порядком, заключил тем, что «и жизнь
на берегу кишит страхами, опасностями, огорчениями и бедами, — следовательно, мы меняем только одни беды и страхи
на другие».
Мы завидели мыс Номо, обозначающий вход
на нагасакский рейд. Все собрались
на юте, любуясь
на зеленые, ярко обливаемые солнцем
берега. Но здесь нас не
встретили уже за несколько миль лодки с фруктами, раковинами, обезьянами и попугаями, как
на Яве и в Сингапуре, и особенно с предложением перевезти
на берег: напротив!
Вы едва являетесь в порт к индийцам, к китайцам, к диким — вас окружают лодки, как окружили они здесь нас: прачка-китаец или индиец берет ваше тонкое белье, крахмалит, моет, как в Петербурге; является портной, с длинной косой, в кофте и шароварах, показывает образчики сукон, материй, снимает мерку и шьет европейский костюм; съедете
на берег — жители не разбегаются в стороны, а
встречают толпой, не затем чтоб драться, а чтоб предложить карету, носилки, проводить в гостиницу.
Наконец стало светать. Вспыхнувшую было
на востоке зарю тотчас опять заволокло тучами. Теперь уже все было видно: тропу, кусты, камни,
берег залива, чью-то опрокинутую вверх дном лодку. Под нею спал китаец. Я разбудил его и попросил подвезти нас к миноносцу.
На судах еще кое-где горели огни. У трапа меня
встретил вахтенный начальник. Я извинился за беспокойство, затем пошел к себе в каюту, разделся и лег в постель.
Вот этого-то Степушку я
встретил на берегу Исты в обществе другого старика.
У самой реки мы
встретили знакомого нам француза-гувернера в одной рубашке; он был перепуган и кричал: «Тонет! тонет!» Но прежде, нежели наш приятель успел снять рубашку или надеть панталоны, уральский казак сбежал с Воробьевых гор, бросился в воду, исчез и через минуту явился с тщедушным человеком, у которого голова и руки болтались, как платье, вывешенное
на ветер; он положил его
на берег, говоря: «Еще отходится, стоит покачать».
На берегу нас
встретили гиляки, их жены, дети и куцые собаки, но уж того удивления, какое возбудил здесь когда-то своим прибытием покойный Поляков, мы не наблюдали.
Остановившись
на глубине двух сажен, он послал к северу для промера своего помощника; этот
на пути своем
встречал среди мелей глубины, но они постепенно уменьшались и приводили его то к сахалинскому
берегу, то к низменным песчаным
берегам другой стороны, и при этом получалась такая картина, как будто оба
берега сливались; казалось, залив оканчивался здесь и никакого прохода не было.
Имя речного кулика носит он по всей справедливости: не только по ручьям, даже по маленьким речкам его не
встретишь, а живет он по средним и большим рекам, обыкновенно ведущим за собой песчаные
берега; бывает также и
на озерах.
Травники оказываются весною в половине апреля: сначала пролетают довольно большими стаями и очень высоко, не опускаясь
на землю, а потом, когда время сделается потеплее, травники появляются парами по
берегам разлившихся рек, прудов и болотных луж. Они довольно смирны, и в это время их стрелять с подъезда и с подхода. В одну пору с болотными куликами занимают они болота для вывода детей и живут всегда вместе с ними. Мне редко случалось
встретить травников в болотах без болотных куликов, и наоборот.
Но, почти помимо их сознания, их чувственность — не воображение, а простая, здоровая, инстинктивная чувственность молодых игривых самцов — зажигалась от Нечаянных
встреч их рук с женскими руками и от товарищеских услужливых объятий, когда приходилось помогать барышням входить в лодку или выскакивать
на берег, от нежного запаха девичьих одежд, разогретых солнцем, от женских кокетливо-испуганных криков
на реке, от зрелища женских фигур, небрежно полулежащих с наивной нескромностью в зеленой траве, вокруг самовара, от всех этих невинных вольностей, которые так обычны и неизбежны
на пикниках, загородных прогулках и речных катаниях, когда в человеке, в бесконечной глубине его души, тайно пробуждается от беспечного соприкосновения с землей, травами, водой и солнцем древний, прекрасный, свободный, но обезображенный и напуганный людьми зверь.
Такие же камешки и пески
встретили меня
на другом
берегу реки, но я уже мало обратил
на них внимания, — у меня впереди рисовалась Сергеевка, моя Сергеевка, с ее озером, рекою Белою и лесами.
4Несомненно, что ничего подобного не
встретишь ни у подошвы Пилата, ни
на берегах Сены, ни
на берегах Шпрее.
Потом мы посетили пост,
на котором был отличный дом со службами, окруженный прекрасным садом, телеграф и метеорологическая станция, таможня для осмотра судов, идущих с рейда, отстоящего в четырех верстах от гирл, — и не
встретили ни одного здорового человека из живущих
на посту, расположенном
на низком
берегу, в вечном тумане, в самой лихорадочной местности. Здесь все были больны малярией.
Только теперь он понял, что такое эта Америка,
на берегу которой он думал
встретить Лозинскую.
Шли по улице чистой и богатой монастырской слободы, мимо приветливых домиков, уютно прятавшихся за палисадниками; прикрытые сзади зелёным шатром рощи, они точно гулять вышли из неё дружным рядом
на берег речки.
Встречу попадались нарядно одетые, хорошо раскормленные мещане, рослые, румяные девицы и бабы, а ребятишки казались не по возрасту солидными и тихими.
— Идёшь ты
на барже, а
встречу тебе
берега плывут, деревни, сёла у воды стоят, лодки снуют, словно ласточки, рыбаки снасть ставят, по праздникам народ пёстро кружится, бабьи сарафаны полымем горят — мужики-то поволжские сыто живут, одеваются нарядно, бабы у них прирабатывают, деньги — дороги, одежа — дёшева!
Алексей Степаныч, страстно любящий, еще не привыкший к счастию быть мужем обожаемой женщины, был как-то неприятно изумлен, что Софья Николавна не восхитилась ни рощей, ни островом, даже мало обратила
на них внимания и, усевшись в тени
на берегу быстро текущей реки, поспешила заговорить с мужем об его семействе, о том, как их
встретили, как полюбила она свекра, как с первого взгляда заметила, что она ему понравилась, что, может быть, и матушке свекрови также бы она понравилась, но что Арина Васильевна как будто не смела приласкать ее, что всех добрее кажется Аксинья Степановна, но что и она чего-то опасается… «Я всё вижу и понимаю, — прибавила она, — вижу я, откуда сыр-бор горит.
Я думал, не следовало ли рассказать Бутлеру о моей
встрече на берегу с Биче Сениэль, но вспомнил, что мне в сущности ничего не известно об отношениях Геза и Бутлера.
Полковник Толстой, начальник казанского конного легиона, выступил против Пугачева и 10 июля
встретил его в двенадцати верстах от города. Произошло сражение. Храбрый Толстой был убит, а отряд его рассеян.
На другой день Пугачев показался
на левом
берегу Казанки и расположился лагерем у Троицкой мельницы. Вечером, в виду всех казанских жителей, он сам ездил высматривать город и возвратился в лагерь, отложа приступ до следующего утра.
… Одно письмо было с дороги, другое из Женевы. Оно оканчивалось следующими строками: «Эта
встреча, любезная маменька, этот разговор потрясли меня, — и я, как уже писал вначале, решился возвратиться и начать службу по выборам. Завтра я еду отсюда, пробуду с месяц
на берегах Рейна, оттуда — прямо в Тауроген, не останавливаясь… Германия мне страшно надоела. В Петербурге, в Москве я только повидаюсь с знакомыми и тотчас к вам, милая матушка, к вам в Белое Поле».
После хороших суток, проведенных у стариков в теплой хате, в когда-то красивом имении
на гористом
берегу Волги, я опять в Ярославле, где надо избегать
встречи с полковыми товарищами и думать, где бы переночевать и что бы поесть.
Места надобно выбирать не мелкие и не слишком глубокие; крючок с насадкой червя навозного или земляного (
на хлеб удить
на быстряках неудобно) от сильного течения будет прибивать к
берегу, и потому должно так класть или втыкать удилище, чтобы насадка только касалась
берега и чтоб леса и наплавок не ложились
на него; в противном случае они станут при подсечке задевать за
берег, а это никуда не годится: рыба, хватая играющую насадку с набега, сейчас
встретит упор от задевшей лесы или наплавка и сейчас бросит крючок, да и подсечка никогда не может быть верна, ибо рука охотника
встретит такое же препятствие, и подсечка не может сообщиться мгновенно крючку.
— Море я
встретила только одно,
на нем было много островов и рыбацких лодок, а ведь если ищешь любимое — дует попутный ветер. Реки легко переплыть тому, кто рожден и вырос
на берегу моря. Горы? — я не заметила гор.
Далеко оно было от него, и трудно старику достичь
берега, но он решился, и однажды, тихим вечером, пополз с горы, как раздавленная ящерица по острым камням, и когда достиг волн — они
встретили его знакомым говором, более ласковым, чем голоса людей, звонким плеском о мертвые камни земли; тогда — как после догадывались люди — встал
на колени старик, посмотрел в небо и в даль, помолился немного и молча за всех людей, одинаково чужих ему, снял с костей своих лохмотья, положил
на камни эту старую шкуру свою — и все-таки чужую, — вошел в воду, встряхивая седой головой, лег
на спину и, глядя в небо, — поплыл в даль, где темно-синяя завеса небес касается краем своим черного бархата морских волн, а звезды так близки морю, что, кажется, их можно достать рукой.
До Кумыша мы уже
встретили несколько разбитых барок. Одна из них была подрезана льдом. Несколько утопленников лежали
на берегу под рогожкой. Одного откачивали
на разостланных зипунах. Белое тело мертвым движением перекатывалось в руках качавших, а русая голова болталась в такт раскачиваний.
Тысячи народа ждали освящения барок
на плотине и вокруг гавани. Весь
берег, как маком, был усыпан человеческими головами, вернее, — бурлацкими, потому что бабьи платки являлись только исключением, мелькая там и сям красной точкой. Молебствие было отслужено
на плотине, а затем батюшка в сопровождении будущего дьякона и караванных служащих обошел по порядку все барки, кропя направо и налево.
На каждой барке сплавщик и водолив
встречали батюшку без шапок и откладывали широкие кресты.
Их присутствие оживотворило все сердца; храбрые пруссаки восстали первые, и когда спустя несколько месяцев надменный завоеватель, с местью в сердце, с угрозой
на устах, предводительствуя новым войском, явился опять
на берегах Эльбы, то тщетно уже искал рабов, покорных его воле: везде
встречали его грудью свободные сыны Германии, их радостные восклицания и наши волжские песни гремели там, где некогда раздавались победные крики его войска и вопли угнетенных народов.
И боже мой, неужели не ее
встретил он потом, далеко от
берегов своей родины, под чужим небом, полуденным, жарким, в дивном вечном городе, в блеске бала, при громе музыки, в палаццо (непременно в палаццо), потонувшем в море огней,
на этом балконе, увитом миртом и розами, где она, узнав его, так поспешно сняла свою маску и, прошептав: «Я свободна», задрожав, бросилась в его объятия, и, вскрикнув от восторга, прижавшись друг к другу, они в один миг забыли и горе, и разлуку, и все мучения, и угрюмый дом, и старика, и мрачный сад в далекой родине, и скамейку,
на которой, с последним, страстным поцелуем, она вырвалась из занемевших в отчаянной муке объятий его…
Уверенность в недобром глазе, какой бывает у некоторых людей, преимущественно старух и стариков, в способности их «сглазить», или «озепать», очень укоренена в охотниках. Они верят этой силе безусловно и не только сами боятся
встречи с такими людьми, особенно при выходе
на охоту, но
берегут от них собак и ястребов, даже прячут ружья и всякие звероловные и рыболовные снасти.
Подошел к борту и с неожиданной легкостью прыгнул в реку. Я тоже бросился к борту и увидал, как Петруха, болтая головою, надел
на нее — шапкой — свой узел и поплыл, наискось течения, к песчаному
берегу, где,
встречу ему, нагибались под ветром кусты, сбрасывая в воду желтые листья.
Встретил я над Днепром человека: сидит он
на берегу против Лавры и камешки в воду бросает; лет пятьдесят ему, бородатый, лысый, лицо морщинами исчерчено, голова большая; я в то время по глазам уже видел серьёзных людей, — подошёл к нему, сел рядом.
— Вот что, — давайте мы с вами, Ипполит Сергеевич, встанем и пойдём пешком по лесу. А то сидим мы и печёмся
на солнце, — разве так гуляют? А Григорий с Машей поедут до Савеловой балки, там пристанут, приготовят нам чай и
встретят нас… Григорий, приставай к
берегу.
Между тем знамения как бы не прекращались, и перст наказующий взыскал
на том
берегу самого главного всему этому делу виновника, самого Пимена, который после этой напасти от нас сбежал и вцерковился.
Встречаю я его там один раз в городе, он мне и кланяется, ну и я ему поклонился. А он и говорит...
Анатоль не хотел пропустить этой
встречи; он взял его за руку и просил выслушать его. Он говорил долго и горячо. Удивленный поляк слушал его с вниманием, пристально смотрел
на него и, глубоко потрясенный, в свою очередь сказал ему: «Вы прилетели, как голубь в ковчег, с вестью о близости
берега — и именно в ту минуту, когда я покинул родину и начинаю странническую жизнь. Наконец-то начинается казнь наших врагов, стан их распадается, и если русский офицер так говорит, как вы, еще не все погибло!»
Известно, что наша Турецкая армия, под начальством Чичагова,
встретила бегущего Наполеона с остатками его армии
на берегах реки Березины.
Не очень-то обрадовало моряков это известие. Стоянка в глухом Печелийском заливе, где не было даже открытых для европейцев китайских портов, куда можно было бы съехать
на берег, не представляла ничего привлекательного, да и близость
встречи с адмиралом, признаться, не очень-то радовала. О нем ходили слухи, как об очень строгом, требовательном и педантичном человеке, и притом заносчивом и надменном, держащем себя с неприступностью английского лорда.